Чем же объяснялось почтение, с которым грубый, мало кого уважавший монарх относился к Ромодановскому?

Конечно, не знатностью, хоть князь происходил по прямой линии от Всеволода Большое Гнездо, а стало быть, от Рюрика. И не почтенными летами – государь с легкостью унижал вельмож, бывших старше Ромодановского и родом, и возрастом.

Больше всего Петр ценил в людях полезность, и в этом смысле князь-кесарь не имел себе равных. Это был единственный человек, кому молодой царь доверял управление государством во время длительных отлучек.

Имел значение и масштаб личности Ромодановского. Будучи сам натурой крупной, Петр ценил это качество и в других.

Кроме того, Федор Юрьевич не брал подношений и не пользовался своей почти бесконтрольной властью для личного обогащения.

Тот же Нартов рассказывает еще одну занятную историю.

Сразу после Нарвского поражения, в самые тяжелые для страны дни, когда Петр был в отчаянии, не зная, откуда при пустой казне взять средства для снаряжения армии, князь-кесарь отвел царя в некую тайную палату и отдал сокровища, оставленные Алексеем Михайловичем на черный день. «При конце жизни своей, призвав меня к себе, [царь] завещал, чтоб я никому сего из наследников не отдавал до тех пор, разве воспоследует в деньгах при войне крайняя нужда. Сие его повеление наблюдая свято и видя ныне твою нужду, вручаю столько, сколько надобно…» Далее автор заключает: «Сия-то великая заслуга поселила в сердце Петровом благодарность такую к князю Ромодановскому, что он пред всеми прочими вельможами князя Ромодановскаго, которому отменное почтение монарх оказывал и доверенность, более любил». Возможно, этот анекдот является легендой, но во всяком случае он свидетельствует о той репутации, которой пользовался при дворе Федор Юрьевич.

Думается, что ореол, окружавший Ромодановского, объяснялся и еще одной причиной. Петр очень хорошо понимал золотое правило всякой диктатуры: всегда должен быть некто, более страшный и жестокий, чем сам правитель – точно так же Иван IV нуждался в Малюте Скуратове.

Федор Ромодановский. Н. Иванов.

Что-что, а наводить ужас Ромодановский умел очень хорошо. Он был страшен и видом, и нравом. «Сей князь был характеру партикулярнаго [особенного]; собою видом, как монстра; нравом злой тиран; превеликой нежелатель добра никому; пьян по вся дни; но его величеству верной так был, что никто другой. И того ради… оному [царь Петр] во всех деликатных делех поверил и вручил все свое государство», – пишет Борис Куракин.

Даже когда князь-кесарь бывал весел и развлекался у себя дома, ходить к нему считалось делом небезопасным. У Ромодановского было своеобразное представление о юморе: дрессированный медведь заставлял вошедших осушить огромную чарку, а если кто-то не мог, зверь начинал его драть. Однажды Яков Брюс, один из близких Петру людей, пожаловался, что Ромодановский спьяну опалил его огнем. «Зверь! – сердито написал князь-кесарю Петр. – Долго ль тебе людей жечь? И сюда раненые от вас приехали. Перестань знаться с Ивашкою [имелся в виду Ивашка Хмельницкий, то есть алкоголь]. Быть от него роже драной». Федор Юрьевич бестрепетно ответил: «Неколи мне с Ивашкою знаться – всегда в кровях омываемся. Ваше то дело на досуге стало знакомство держать с Ивашкою, а нам недосуг!»

В этом и состояла главная функция князь-кесаря: он омывался в кровях, то есть исполнял самую жестокую государственную работу – берег безопасность державы. На этом поприще и выдвинулся.

Ближний стольник юного Петра Алексеевича, он считался у Нарышкиных человеком надежным, поэтому после переворота 1689 года получил ответственное задание – надзирать за арестованной царевной Софьей, главным врагом государства. Кроме того Федор Юрьевич возглавлял скромный приказ, который вел дела Преображенского загородного дворца, и в этом качестве управлял потешными полками. Но когда подмосковное село стало фактической резиденцией главы государства (то есть с 1694 года), функции приказа сущностно изменились. С этого времени название «Преображенский приказ» начинает звучать грозно. В 1696 году ведомство князя Ромодановского берет на себя охрану порядка и следствие по важным делам, а несколько лет спустя и вообще по всем политическим преступлениям, вплоть до мелких доносов.

Так в России возникает, а вернее, возрождается очень важный институт абсолютизма – тайная полиция. «Третье» российское государство, просуществовавшее почти весь XVII век, как мы видели, несколько отошло от жестких принципов «ордынскости» и не имело настоящей «спецслужбы», какою был опричный корпус Ивана Грозного или доносное ведомство Семена Годунова. Петр I, воскресив и многократно укрепив тотальную централизацию власти, исправил этот дефект. Отныне чингисханов «кэшик», «черный тумен», будет обязательной и очень важной компонентой империи, лишь меняя свои названия.

Таким образом, настоящей основой огромного влияния князь-кесаря было то, что на протяжении долгого времени он был царским оком и карающей десницей.

В качестве главы вездесущего Преображенского приказа Ромодановский славился крайней жестокостью. В его застенках подозреваемых истязали чудовищными пытками, а выбив признание, подвергали мучительным казням. Петр, и сам не отличавшийся мягкостью, недаром называл князя-кесаря «зверем». Во время следствия 1698 года Федор Юрьевич руководил следствием, почти не вылезая из застенка, а в день самой массовой казни лично отрубил головы четырем стрельцам.

На попечение этой «монстры» царь оставил страну не только когда ходил в Азовские походы, но и на более длительный срок, на целых полтора года, когда ездил с Великим посольством в Европу. Точно так же его отец полувеком ранее доверял государственное управление патриарху Никону.

В 1701 году, когда вся Москва выгорела от ужасного пожара, а царь в основном занимался военными заботами, восстанавливать столицу тоже было поручено князю-кесарю.

Умер он в 1717 году, по понятиям того времени в глубокой старости, но до последних дней продолжал заниматься делами. В память о покойном Петр передал громкий титул и должность главы Преображенского приказа сыну Федора Юрьевича князю Ивану, хотя тот не отличался отцовскими дарованиями и никак себя на этом важном посту не проявил.

После смерти Федора Ромодановского «спецслужбы» начинают размножаться. Появляется Тайная канцелярия, возникают фискальная, а затем еще и прокурорская системы. Возможно, это произошло из-за того, что после смерти верного помощника Петр уже никому так не доверял, но вообще-то в государствах подобного типа дублирование «тайных полиций» является обычной практикой: одно «око» приглядывает за другим.

Незаменимый

Федор Головин (1650–1706)

Большим человеком в первую половину петровского царствования был еще один человек старшего поколения – Федор Алексеевич Головин.

В отличие от большинства деятелей новой эпохи, вошедших в силу только после нарышкинского переворота, Головин летал довольно высоко и при прежнем режиме. Его ценили и Софья, и оберегатель Василий Голицын. При них Федор Алексеевич совершил важное историческое деяние: ездил на Дальний Восток и заключил там в 1689 году первый русско-китайский договор, определивший границу между двумя странами. Поездка растянулась на пять лет, так что посол вернулся уже при новой власти и был оценен ею по достоинству – сделан сибирским наместником.

Головин был с давних пор близок к Нарышкиным. Существует предание, что царь Алексей, умирая, поручил нескольким дворянам, включая Федора Алексеевича, беречь младшего сына «яко зеницу ока» и что во время кровавого стрелецкого бунта 1682 года именно Головин увез мальчика из мятежного Кремля в безопасный Троицкий монастырь. По этой ли причине или по какой-то другой, но в 1690-е годы Федор Алексеевич становится одним из ближайших соратников царя. Этот зрелый, опытный муж славился обстоятельностью и дотошностью – качествами, которые Петр очень ценил и мало в ком обнаруживал. Головин отличился во время второго, успешного Азовского похода – не как военачальник, а как генерал-комиссар, глава военного интендантства. Снабжением армии и флота он продолжал ведать и в дальнейшем, но все время получал новые должности. В ранние годы правления Петр, сам хватавшийся за сто разных дел, точно так же поручал надежным помощникам сегодня одно, завтра другое – в зависимости от требования момента. Идея о том, что каждым видом деятельности должен заниматься специалист, сформируется позднее, по мере усложнения государственного аппарата.