Австриец Корб был свидетелем того, как царь чуть не заколол генерала Шеина за ерундовую провинность. «Воеводе готовился было далеко опаснее удар, и он, без сомнения, пал бы от царской десницы, обливаясь своей кровью, если бы только генерал Лефорт (которому одному лишь это дозволялось) не сжал его в объятиях и тем не отклонил руки от удара. Царь, возмущенный тем, что нашелся смельчак, дерзнувший предупредить последствия его справедливого гнева, напрягал все усилия вырваться из рук Лефорта и, освободившись, крепко хватил его по спине».

Нартов рассказывает, что лишь благодаря заступничеству Лефорта избежала смерти опальная царевна Софья, которую Петр после стрелецкого бунта хотел убить. «Франц Лефорт удержал его от этого, напомнив, что она сестра ему и что только турки убивают своих родных».

Когда царь устроил кровавую расправу над бунтовщиками, рубя их собственной рукой и заставив всех приближенных делать то же самое, у Лефорта чуть ли не единственного хватило твердости отказаться. Корб пишет: «Генерал Лефорт, приглашаемый царем взять на себя обязанность палача, отговорился тем, что в его стране это не принято», – малоубедительная отговорка из уст российского генерала и адмирала, но Петр отступился.

Наконец, была у Лефорта и еще одна привлекательная, даже раритетная черта: он не казнокрадствовал и вообще не отличался алчностью. После него не осталось ничего кроме долгов, да и те для такого вельможи были весьма скромны, менее 6000 рублей.

С сорокалетнего возраста Лефорт много хворал, все больше расшатывая здоровье разгульной жизнью. Несмотря на уговоры врачей, он продолжал веселиться и пьянствовать до самого конца, пока не свалился. Уже не вставая с постели, то и дело теряя сознание, он велел оркестру играть музыку. Когда пришел пастор с последним напутствием, умирающий попросил: «Много не говорите».

1 марта 1699 года Франц Лефорт скончался, «а болезнь была фибра малигна» [ «злая лихорадка»]. Царь, находившийся в это время на верфях в Воронеже, примчался в Москву, горько плакал и восклицал: «Уж более я не буду иметь верного человека; он один был мне верен. На кого теперь могу положиться?!» (Корб).

И действительно: потом у Петра было много помощников гораздо более толковых, но ни одного, кого он мог бы назвать своим верным другом.

«Либсте камарат»

Александр Меншиков (1673–1729)

После смерти Франца Лефорта главным царским фаворитом становится и в течение четверти века, почти до самого конца, таковым остается деятель совершенно иного склада – Александр Данилович Меншиков, которого, по выражению придворного токаря Нартова, «государь любил отлично» (то есть отличая от всех прочих). Помимо отличной царской любви Меншикова выделяла и сказочная причудливость биографии. «Не было другой личности, которая возбуждала бы до такой степени всеобщее внимание Европы странными поворотами своей судьбы», – пишет Костомаров.

Второй человек в империи, «полудержавный властелин», как назовет его Пушкин, вышел из низов жестко иерархичного московского общества. Существует две версии касательно меншиковского происхождения. Согласно одной, он родился в семье придворных слуг и приблизился к царю обычным для подростков этой среды образом – был записан в «потешные». Но другая версия, «пирожная», гораздо более популярна – возможно из-за своей колоритности.

Один из самых ранних и подробных рассказов встречается в записках адмирала Вильбуа.

«Его отец был крестьянин, который зарабатывал на жизнь тем, что продавал пироги на Кремлевской площади, где он поставил ларек. Когда его сыну Александру исполнилось 13 или 14 лет, он стал посылать его по улицам с лотком и пирожками, чтобы продавать их. Большую часть времени тот проводил во дворцовом дворе, потому что там ему удавалось продавать больше своего товара, чем на других площадях и перекрестках города. Он был, как говорят, довольно красивым молодым человеком веселого нрава или, лучше сказать, был проказником и поэтому веселил стрельцов из охраны Петра I, который был еще только ребенком того же возраста, что и Меншиков. Его шутки часто веселили молодого государя. Он видел его из окон своей комнаты, которые выходили на царский двор, где молодой продавец пирожков постоянно шутил с солдатами охраны.

Однажды, когда он закричал от того, что один стрелец его слишком сильно потянул за ухо, царь велел сказать солдату, чтобы тот прекратил это, и приказал привести к себе торговца пирожками. Он появился перед царем без всякого смущения, и, когда тот задал ему несколько вопросов, отвечал остроумными шутками, которые так понравились царю, что тот взял его к себе на службу в качестве пажа. Царь приказал сейчас же выдать ему одежду. Меншиков, переодетый в чистое платье, показался царю достаточно приятным, чтобы сделать его камердинером и своим фаворитом в италийском вкусе». (Здесь пересказывается сплетня о гомосексуальной связи между Петром и Меншиковым, распущенная многочисленными врагами последнего).

Подтверждение «пирожной» версии можно найти и у хорошо осведомленного Нартова, который рассказывает, как Петр, осердившись на светлейшего, однажды крикнул: «Знаешь ли ты, что я разом поворочу тебя в прежнее состояние, чем ты был! Тотчас возьми кузов свой с пирогами, скитайся по лагерю и по улицам, кричи: пироги подовые! как делывал прежде. Вон!» И Меншиков якобы потом ходил с кузовом пирогов и кричал: «Пироги подовые! Пироги подовые!», чем вызвал у царя смех и заслужил прощение. Правда, токарь Александра Даниловича не любил и понаписал про него немало гадостей.

В «пирожной» легенде есть еще одна вариация, в частности приводимая Костомаровым: что мальчишка-разносчик привлек внимание не самого царя, а Лефорта, который взял весельчака в услужение, и что Петр обратил внимание на бойкого слугу, пируя в Немецкой слободе.

На самом деле точные обстоятельства и даже время, когда Меншиков приблизился к юному государю, неизвестны. Первое упоминание о петровском любимце относится только к 1698 году, когда Иоганн Корб отмечает «царского фаворита Алексашку», который «вознесен до верха всем завидного могущества из низшей среди людей участи».

С. Соловьев описывает Меншикова так: «Наружность фаворита была очень замечательна; он был высокого роста, хорошо сложен, худощав, с приятными чертами лица, с очень живыми глазами; любил одеваться великолепно и, главное, что особенно поражало иностранцев, был очень опрятен, качество, редкое еще тогда между русскими. Но не одною наружностью мог он держаться в приближении: люди внимательные и беспристрастные признали в нем большую проницательность, удивлялись необыкновенной ясности речи, отражавшей ясность мысли, ловкости, с какою умел обделать всякое дело, искусству выбирать людей». Во время заграничного путешествия голландский художник Михаэль ван Мюссер написал не только «великого посла» Лефорта, но и сделал замечательный портрет 25-летнего царского фаворита «Алексашки». На картине мы видим умного, хитрого, живого, нахального парня, хорошо знающего себе цену.

Портрет Александра Меншикова. М. ван Мюссер. 1698 г.

Никакого образования Меншиков не получил. Некоторые авторы утверждают, что он был вовсе неграмотен и умел лишь подписываться, но при общем невысоком уровне тогдашней российской учености это не являлось большим препятствием в делах. В любом случае он был очень сметлив, всё полезное схватывал на лету и умел худо-бедно изъясняться на нескольких иностранных языках.

Главное его достоинство заключалось в умении предугадывать царские желания и моментально их исполнять, так что вскоре Петр уже не мог обходиться без этого своего денщика. Всюду, куда отправлялся молодой царь, ему сопутствовал Алексашка, помощник и соратник в любых делах – серьезных, несерьезных, мелких, крупных. Закадычнее приятеля у государя за всю его жизнь не было. В письмах царь обычно обращался к нему на иностранный манер, что обозначало особую привязанность: «мейн бесте фринт» и «майн либсте камарат», «майн герц» и «мейн герцекин» (в смысле «дитя сердца моего»), даже «мейн брудер», хотя «братом» тогда монарх называл только другого венценосца. Правда, в отличие от Лефорта, к Алексашке царь относился попросту, безо всякого почтения.