Необычно красивый августовский вечер балует своим дождливым пейзажем моё отзывчивое к прекрасному сердце. Я сижу на полу у большого окна, скрестив ноги на толстой тёплой овчине, подаренной бойфрендом, без пяти минут мужем, сегодня же утром.

– Чтобы тебе теплее мечталось! – вручая подарок, прошептал мне на ухо мой заботливый Антон.

Но мне больше не мечтается: все изменилось! Час назад дверца, ведущая в мир абсолютного счастья, захлопнулась раз и навсегда. И случилось это по вине события, которое большинство любимых и любящих женщин непременно назовут самым важным, трепетным и счастливым моментом своей жизни. Что ж, я смело могу применить к случившемуся те же эпитеты, но истина остаётся истиной: одно счастье навсегда уничтожило другое счастье.

Передо мной на белоснежной пушистой шерсти лежит только один маленький предмет, и как же цинична судьба, вкладывая в него смысл, разворачивающий жизнь женщины на сто восемьдесят градусов: две полоски.

Всё прекрасно в моей жизни: у меня просторная квартира в престижном районе самого претенциозного в мире города, месяц назад мой бойфренд вручил мне кольцо, вопящее своими каратами о его безмерной любви ко мне, и, если учесть, сколько раз он заводил речь о потомстве, моя маленькая новость сведёт его с ума, а меня превратит в богоподобное существо. Сколько девушек и женщин в Нью-Йорке, не раздумывая, поменялись бы со мной местами? А в мире? Разве можно желать большего обычной земной женщине?

Можно.

Ребёнок, чья жизнь ежесекундно растёт во мне, зачат нелюбимым мужчиной.

Не тем, от взгляда которого я цепенею. Не тем, чью фигуру всегда неосознанно ищу в толпе. Не тем, кого вижу в своих снах, но ещё чаще в собственных мечтах. Не тем, каждый звук имени которого заставляет мое сердце петь, а душу горько плакать. Не тем, чьё дитя под моим сердцем, подарило бы мне абсолют моего счастья.

Я люблю безмерно, я люблю безгранично, я люблю без ответа…

One Republic – What You Wanted

Surface Opus Orange

Я никогда не забуду тот день… День, разделивший мою жизнь на «до» и «после», ставший Рубиконом, перейдя который, уже нельзя вернуться назад.

День, когда я впервые увидела ЕГО.

Рождество – самая благодатная и радостная пора в году, особенно когда тебе шестнадцать лет. Мы живём в очень большом доме и поэтому подготовку к праздникам обычно начинаем ещё в ноябре. Новогодние ёлки, разноцветные гирлянды, стеклянные шары, фонарики, свечи, огромные олени из белой плетёной лозы, ну и, конечно же, килограммы искусственного снега, потому что живём мы в Сиэтле и самого обычного зимнего атрибута, как правило, практически не видим.

Это Рождество будет особенным, совершенно непохожим на все предыдущие, а всё потому, что всего два месяца назад, в сентябре, в нашей семье случилось очередное непредвиденное и выходящие за все возможные рамки разумности событие – у нас появился новый член семьи!

Нет, мама вовсе не подарила нам маленький комочек счастья, с которым мы могли бы упоительно возиться, катать в колясочке, тискать и спорить друг с другом за право обладания его вниманием, к сожалению, нет – новоявленному брату восемнадцать!

Честно говоря, наша семья и так немаленькая: нас четверо у родителей. Теперь будет пятеро.

Это был самый обычный четверг самого обычного сентября, и ничто не предвещало потрясений. Школьные занятия были окончены, и Стэнтон, наш водитель, уже успел доставить нас с сёстрами домой. Я спокойно пила свой обжигающий чай и выслушивала очередные жалобы Аннабель на невыносимую школьную жизнь, пока Лурдес, переписываясь с тремя мальчишками, собирала в Амазоне корзину своих заказов и болтала по телефону с подружкой. И вот, в тот ранний сентябрьский вечер, заливший море, наш стеклянный дом и его террасы своим мягким золотым светом, традиционную тишину нарушил необычно звонкий голос матери:

– Девочки, у нас гость!

Мы втроём подпрыгнули и кинулись в фойе встречать родителей и того самого гостя, а я – скорее обниматься с отцом, что давно уже стало частью моего обязательного моциона.

Из десяти ежедневных объятий девять раз меня обнимет Алекс и только один мама, если, конечно, не забудет. Нет, моя мать вовсе не злюка, она очень добрая и любящая, но обычно она словно плавает в мечтах, слушает музыку или решает свои математические задачки с уравнениями, погрузившись полностью в себя. И только если с нами случается нечто нехорошее, она словно просыпается из своего летаргического сна и тут же кидается на амбразуру, чтобы защитить нас, спасти и решить все наши вопросы, проблемы, причём самым коротким путём и оптимальным способом. А Алекс всегда рядом. Алекс – это внимание, участие, ласка, постоянная и вездесущая забота.

Формально Алекс мой отчим, но я предпочитаю называть и считать его отцом. Он лучший друг, опора и поддержка, самый умный и надёжный человек на земле. Ну, после мамы, конечно.

Он входит первым, и я кидаюсь в его объятия, просто потому что приучена к ним, и потому, что мне не хватает его больших, внушающих уверенность рук. Мне нравится, как он пахнет… домом и добром! Я прижимаюсь к нему, впитывая исходящее от его груди и рук тепло и замечаю на чёрных волосах маленькие прозрачные капельки нашего извечного дождя, и на сердце тут же делается так радостно, празднично! Алекс стискивает меня как всегда крепко, целует в макушку, затем нежно в лоб, и тихо, так, что слышно только нам двоим, приветствует:

– Соняша… Как ты сегодня?

– Отлично! – по обыкновению отвечаю.

– Соня! Соня! – мама настойчиво пытается привлечь моё внимание, и в её голосе я улавливаю нетерпение напополам с раздражением. – Соня, оторвись от Алекса, у нас гость! Девочки, познакомьтесь, это Эштон!

Моё внимание переключается на молодого человека, стоящего рядом с матерью и не сводящего с неё глаз. Я смотрю и не верю сама себе…

– Эштон – новый студент на моём курсе, – почти торжественно сообщает мама, однако всем уже ясно, что высокий парень с острым пронзительным взглядом и жёстко поджатыми губами стоит посреди нашего холла вовсе не потому, что посещает её лекции, а потому, что у него практически одно на двоих с отцом лицо. Это, как если бы Алекса запихнули в ксерокс, сделали копию, затем эту копию обработали в программе омоложения, убавив лет, эдак, двадцать, и выдали бы обратно.

Лурдес со всей своей детской непосредственностью громко восклицает:

– Они же совершенно одинаковые!

– Лурдес! – тут же одергивает её мама.

Эштон обводит быстрым взглядом дом и вновь фиксирует его на моей матери. Поведение гостя, манера держать себя, оценивающе смотреть, коротко и односложно отвечать, явно транслируют вызов. Не ясно только, кому именно он адресован: нам всем вместе взятым или кому-то особенно отличившемуся?

– София! – представляюсь я, протягивая руку.

Эштон впервые сморит в мои глаза, и это тот миг, когда один единственный взгляд оказывается способным написать судьбу. Он пригвождает моё энергетическое тело к стенке, чтобы распять и просканировать, а затем так же внезапно бросить, как и наткнулся до этого. Внушительное время спустя я вдруг соображаю, что не могу сделать вдох – просто не знаю, как!

– Эштон, – уверенно, совершенно безэмоционально и даже где-то лениво произносит гость, обдав моё лицо запахом фруктовой жвачки.

Моя рука всё ещё протянута и ждёт рукопожатия, но Эштон словно не замечает её и продолжает следить за суетой моей излишне заботливой матери. Я ищу ответы на все вопросы, бесконечным потоком возникающие в моей голове, в глазах Алекса, но, к своему удивлению, вместо привычной уверенности и поддержки обнаруживаю в них растерянность и негодование. Отец явно зол и совершенно точно не рад гостю. Чего не скажешь о матери: