Похоже, что я слишком сильно задумалась о всех своих поступках, адресованных Незборецкому, что и не заметила, как он вышел на полукруглую небольшую сцену.Как только зазвучали первые ноты «Улети», да-да, той самой песни, которую я напевала неделю подряд, даже не подозревая, что в какую-то субботу самолично познакомлюсь с ее исполнителем.
Вдруг, слишком быстро, слишком неожиданно я оказываюсь прижата к стенке туалета.Черта с два! Будь проклят тот, кто создал отдельные туалетные комнаты, которые не пропускают ни единого звука, вместо пластиковых кабинок! Похоже, что на этот раз я не отделаюсь от этого озабоченного козла просто так.Кто же знал, что доверять нельзя?
Пухлые обжигающие губы прислоняются с жадностью к моей шее, покусывая, посасывая мою кожу.Я всеми силами пытаюсь оттолкнуть его от себя, но мои руки в миг становятся перехвачены одним движением поверх моей головы.Даже через толстую ткань одежды я чувствую, как этому «насильнику» тесно в своих джинсах.Он что-то незамысловато, неразборчиво шепчет мне на ухо, отчего я только противно зажмуриваюсь, брякаясь, пытаясь отстранить его от себя.Да даже, если я сейчас отпихну его от себя, то как мне добраться до двери, как открыть ее, как успеть смыться в зал, где он навряд ли сможет так же меня полапать?
Этот вечер обречен на провал.Неужели я лишусь своей невинности в каком-то туалете Московского клуба? Все так просто и неприятно? Ощущаю себя самой настоящей шлюхой, не иначе.Сама не замечаю момента, когда щеки горят он ошпаривающих слез, уверена, размазывающих мою косметику по лицу.А этот возбужденный дикий рык все еще отдается у меня в голове, рекошетя об стенки черепа.
— Отпусти! Отвали! Тебя посадят, черт возьми, за совращение несовершеннолетней! — хнычу я, но в который раз удостовериваюсь, что никто меня не слышит: ни Илья, ни остальные люди.
Господи, я прямо сейчас была бы согласна на верную смерть, чтобы не чувствовать этих липких губ, потных рук и рыков над своей головой.Все было бы в разы легче, если бы я откинулась прямо сейчас и прямо здесь, нежели чувствовать все это.Иногда я жалею, что я не паралитик.Хотя, душевную боль не заглушишь ничем.
Только сейчас я понимаю, что все не будет, как в ярких рассказах, все не будет, как в книжках; никто не вломится в туалет, никто не оттащит от меня это тяжелое тело, никто не погладит меня по голове и не успокоит, все будет несколько иначе: грязный секс, доставляющий удовольствие только одному существу, слезы, смешавшиеся с косметикой, обидой и разочарованием, сочащимися из души.Никто не придет и никто не поможет.Не будет никакого радушного рыцаря на белом коне, который защитит меня от этих вязких лап.Я уже никогда не выберусь из этого омута, потому что чувствую, как он упирается рукой в мое бедро, а второй расстегивает упряжку ремня.Что же со мной будет? Нет! Так же не должно быть! Господи, ну кто-нибудь!
«Нет, никого не будет.Ты никому не нужна.»
========== Part 7. Сотня ==========
Комментарий к Part 7. Сотня
Ребята,я вижу,что вам,возможно,нравится работа,но хотелось бы видеть ваши мнения в виде отзывов.Если вы будете бездействовать,я в свою очередь в долгу не останусь.спасибо за понимание,всех люблю!!!!))))
Повествование ведется от лица Кирилла Неборецкого.
Ты не сможешь так долго играть.
— Ты серьезно трахнул ее? — мой голос звучал как-то отчужденно, но в то же время по-новому равнодушно.В голове не укладывалась мысль о том, что эта бунтарка просто так раздвинула ноги перед Ильей.Самодвольный смешок по ту сторону трубки заставляет меня стиснуть зубы.Я не должен волноваться за нее, я хотел отомстить — я отомстил, хоть и знаю, что лукавство и ущербность моего знакомого выше нормы.
— Именно, ты бы видел ее ножки, братан, я бы отжарил ее еще пару раз.А какие…
— Где она сейчас? — вырывается из меня, прежде, чем Илья успевает договорить.Неловкое молчание в несколько секунд, но в моей голове начинают просыпаться сомнения оттого, что Разумовский слишком подозрительно-долго молчит и мнется, будто не зная, что сказать.Красная кнопка тревоги в моем сознании начинает быстро мигать и противно пищать.Сам не замечаю, как начинаю кипятиться от безызвестности.Я, конечно, тот еще придурок, но участие к другим людям у меня все же присутствует. — Гребаный идиот, ты уже совсем там со своим недотрахом спятил?! Ей же, мать твою, семнадцать! — от такого всплеска эмоций и внутри, и снаружи, голова начинает вальтовать из-за того, что вчера я слишком много выпил, к тому же послав Крис.Надоела мне эта кукла, слишком много себе позволяет за мой счет.Если раньше я сидел в кресле с прижатой ко лбу холодной бутылки «Боржоми», то сейчас я мечусь по комнате, недоумевая, почему где-то внутри меня проснулась совесть.
— Чё ты орешь на меня? Какое тебе вообще дело, как и где я ее имел? — слышу, как срывается его голос.
— Да потому что это статья, мудак! Я не видел ее со вчерашнего вечера, когда ты ее слишком оперативно забрал.Мне нет до этой сучки никакого дела, но срок лет на пять минимум тебе обеспечен, если она все расскажет.Плевать я хотел, если б это было по обоюдному! Ты совсем сдурел насиловать ее в туалете клуба? — от безысходности я приложил ладонь к лицу, замечая, как учащается дыхание.Только сейчас я понимаю, какую глупость сотворил.Кто же, мать вашу, так мстит? Почему только сейчас до меня доходит, какой я мудак? Ведь это же я подговорил Разумовского припугнуть ее, кто же знал, что он настолько увлечется этой идеей.
— Остынь, Незборецкий! И прекрати визжать, как баба, слух режет, — слышу, как голос друга тоже меняется на более мрачный.Мы оба понимаем, что натворили дел. — Я вчера стрельнул у нее номерок, попытайся дозвониться, ладно? А то мне там брату пока надо помочь.
— Только попробуй сгинуть в самый ответственный момент и сбагрить все на меня.Она мне нахер не упала, я даже не знаю, как ее звать! — ору так, что кажется, связки сейчас пойдут по швам.Попутно блуждаю по спальне, одной рукой придерживая телефон, другой — взъерошиваю и без того лохматые волосы, ногой пинаю вещи, которые я так небрежно вчера оставил валяться на полу.В моем доме лютый бардак, точь-в-точь, что у меня в черепной коробке.
— Кира, она — Кира.Все, бывай, я погнал, удачи, — муторные гудки отдаются противным эхом у меня в ушах.Стискиваю зубы, швыряю телефон на кровать, сам падаю на нее спиной, хватаясь ладонями за лицо.Через минуту на мобильник приходит уведомление от Ильи — номер, как оказалось, Киры.Ненароком в голове всплывает мысль о том, что ее имя схоже с моим.Невольно ухмыляюсь своим мыслям, тут же хватаясь набирать цифры.
Гудок, два, три, четыре, затем — мертвая тишина, ни туда ни сюда.Даже не сразу понимаю, что трубку никто так и не взял, скорее отключив телефон напрочь.Ну ничего! Кирилл Незборецкий не сдается! Звоним еще раз: та же картина.Истерические смешки то и дело срываются с моих губ.Осознание того, что я звоню узнать, в порядке ли та, что мстит мне точно так же, как и я ей, приходит незмадлительно.Замираю на месте, раскрывая веки, устремив глаза прямо в высокий потолок.Сейчас точно кто-то висит на линии, потому что мои уши отчетливо улавливают сбивчивое дыхание, порой ей даже не хватает воздуха: плачет.
Беззвучно прочищаю горло перед тем, как начать свой монолог, следом взволнованно выдыхаю и готовлюсь к своей тираде.
— Кира? — вздохи резко смолкают, оставляя меня в нагнетащей тишине.Значит, верно. — Мы можем поговорить?
— К-к-кто это? — кажется, если она произнесет еще одно слово своим тонким охрипшим голоском, то точно расплачется еще сильнее.Как же я себя сейчас ненавижу и корю за то, что не поступил разумнее, обидив девчонку.А мама ведь учила, что слабый пол обижать нельзя.Ослушался, козлина.Хотя, если я сейчас перед ней извинюсь, попытаясь хоть как-то загладить вину, то моя ненависть к этой бунтарке не утихнет, если только на малейшую каплю, заменившись состраданием и чувством вины.
