Смотрю на его морщины, которые стали вдруг глубже за этот день, на седину в его волосах, на его тусклый взгляд.

 — Да. Отец. — И я действительно надеюсь, что так будет.

====== Эмиль: Что это было? ======

Мне было его жалко. В одно мгновение видный мужчина превратился почти что в старика. У него потускнели глаза и пропали волевые нотки из голоса. Он стал самым обычным. Не страшным. Не ненавистным. Просто больным и старым.

Стою у его кровати и не могу понять, что я тут делаю. Зачем я здесь? Для галочки? Что бы кто-то, где-то поставил в свою воображаемую тетрадь плюсик за хорошее поведение? Как же надоело это всё… Подстраиваться, молчать, когда хочется послать в ответ, отворачиваться, когда хочется ударить в лицо.

И вот он — человек, которого боятся все подчинённые, который поставил условие моему брату, что я должен быть идеальным, лежит сейчас бледный и слабый передо мной.

 — Пап, как ты? — Майя держит его за руку, вытирая вновь пробившийся поток слёз.

 — Хорошо милая. Не плачь. Я же не умер.

 — Пап! Ну что ты говоришь такое! — смешно хлюпает носом.

 — Эмиль, как дела в школе?

«Неужели спросил?»

 — Отлично. Ты же знаешь.

 — Ты способный парень. Я рад, что у меня такой сын.

Не могу понять, что в его глазах. Ожидание? Он ждёт, что я скажу, как рад, что у меня такой отец? Но я не скажу. Я это знаю. И он это точно знает.

 — Пап, Эмиль так классно танцевал сегодня. И девочки у них в классе все такие симпатичные. — Майя поворачивается ко мне и сквозь улыбку выдаёт, желая видимо разрядить гнетущую обстановку. — Столько красивых девушек под боком, а он всё один.

 — Успеет ещё… Девушку. — Отец пытается сесть на постели, и я на автомате помогаю ему. Не потому что так хочу. Просто так надо. Наверное…

В последнее время я только и делаю то что надо, а не то, чего мне хочется. Например, сейчас я бы с удовольствием оказался дома, подальше от всех, но надо быть тут и я тут.

Или вот утром — так хотелось просто подойти и хотя бы постоять рядом с Ангелом, варящим кофе, но надо сдерживать себя и я сдерживаю. Я наверное давно бы наплевал на гордость, и может быть как-нибудь после дозы вискаря для храбрости, сам бы пришёл к Маю в спальню, как когда-то. И плевать, что он не любит. Главное, что я люблю. Но я сдерживаюсь, потому что мы братья и так надо, чтобы братья были только братьями. Я так много запрещаю себе в последнее время, так старательно играю роль, что мне кажется, что я на самом деле становлюсь тем, кого я изображаю.

-А где Май? — Он смотрит на дверь в палату, а потом вопросительно на меня и Майю.

 — Он убежал по делам, пап. Он обязательно тебя сегодня навестит… — Майя неуверенно смотрит на меня, как будто желая, чтобы я подтвердил её слова.

«А действительно, где же ты, Ангел? Почему тебя нет тут у постели твоего отца? Ты же такой образцовый сын, ты так следуешь его воле. Из-за тебя и я тоже становлюсь таким…»

 — Если дела, значит это важно… А ко мне он всегда успеет зайти. Да и я тут не надолго. Дня два-три… Что тут у меня торчать, время тратить.

 — Пап, перестань.

 — Ладно дочка. — Запавшие глаза тяжело закрываются. — Вы наверное идите, а я немного посплю.

 — Конечно, пап. Мы не будем тебе надоедать. Зайдём попозже, хорошо?

 — Чтобы до завтрашнего дня, как минимум, я вас тут не видел! — он пытается пошутить, только голос уж слишком уставший.

Но это всё же даёт свой эффект, и Майя смеётся. Я тоже вымученно улыбаюсь для вида. Хочется домой. Уже очень давно у меня нет желания возвращаться домой, а сейчас почему-то хочется именно туда. Хотя я знаю, что в кафе меня ждут ребята. Егор тоже обещал прийти сегодня туда. И я уверен, что только ради меня. А я просто хочу домой. В свою комнату. В свою кровать. Зарыться с головой в одеяло и лежать, слушая любимую музыку. А может даже просто в полной тишине.

 — Эмиль, ты идёшь? — Майя уже у порога и удивлённо смотрит на меня, всё ещё замершего у больничной кровати.

 — Да, конечно. До встречи, отец. Выздоравливай.

И спешу укрыться в светлых больничных коридорах, подальше от этих затуманенных голубых глаз и осунувшегося лица.

* * *

Я уже давно дома и давно в своей постели, но долгожданного спокойствия нет, мысли водоворотами вертятся в голове не давая уснуть. Из динамиков негромко звучит «Sweet Dreams» в исполнении «Cinema Bizarre», как будто издеваясь над моим желанием уснуть. Хочется пить, а ещё курить.

Дома нет никого, и я рискую сделать вылазку на кухню за минералкой. Там же находится припрятанная мной пачка сигарет.

Прохладный воздух проникает сквозь открытое окно, разматывая в темноте кухни сигаретный дым и унося его на улицу. Если оставить окно открытым на всю ночь, утром запаха уже не будет, и Ольга не будет возмущаться. Проверено. Хоть она сама и курит иногда втихаря, но никогда не делает этого в помещении и потому очень любит поймать меня с поличным и долго и нудно воспитывать. А я в это время делаю умные и печальные глаза и всем видом стараюсь показать ей, что я понял и исправлюсь вот прямо завтра. Только какое именно завтра я не готов уточнить. Наверное это единственная вредная привычка, которая у меня осталась, и я не хочу уступить и её.

Свет фар, и к дому подъезжает такси. Майя или Ангел?

Ангел… Отпускает машину и долго стоит подняв лицо к небу. Я не вижу так далеко, но почему-то мне кажется, что у него закрыты глаза. И если бы по-умному, надо бы свалить к себе, чтобы не столкнуться с ним на кухне. Но я наверное не умный, потому надеюсь, что он сразу поднимется к себе в спальню. Даже сигарету не тушу. А зря…

Конечно же он пришёл на кухню. Включил свет и несколько раз моргнул привыкая. Скептически глянул на не успевшую выветриться дымку под потолком и доказательство в моих пальцах.

 — Куришь.

 — Как видишь. — Не знаю что на меня нашло, но я нагло подношу сигарету к губам и втягиваю горький дым.

 — Интересно… — Ангел делает шаг, и моя сигарета уже в его пальцах, а его губы обхватывают фильтр там, где только что были мои. — Хочешь меня позлить?

 — С чего бы это? — Смотрю как он затягивается. С каких пор вообще он курит?

 — Не знаю. Просто в последнее время ты такой…

 — Какой?

 — Скучный.

 — Тебе не хватает драйва?

 — Мне не хватает тебя…

Внутри проходят волны, как от разряда тока, задевая все жизненно важные органы и скапливаясь узлом где-то в районе сердца. Нужно бежать отсюда, подальше от Ангела, от его взгляда, который проникает в самую душу.

Двигаю пепельницу в его сторону и поднимаюсь, намереваясь уйти.

 — Подожди.

Я вопросительно поднимаю брови и прислоняюсь бёдрами к столу, почти сажусь на него, скрещиваю руки на груди и всем своим видом показываю, что готов его выслушать.

Ангел не торопится, докуривает сигарету, излишне аккуратно затушив её в пепельнице, и зачем-то выключив свет, подходит ко мне.

Слишком близко. Он стоит слишком близко. «Ангел, отойди, иначе я не смогу тебя слушать. Я буду чувствовать, буду вдыхать твой запах, и разговора не выйдет!»

Его руки ложатся на столешницу по обоим сторонам от меня, а лицо наклоняется слишком низко, так что я чувствую его дыхание.

 — Можно? — Он смотрит мне в глаза, а меня одолевает ступор. «Что можно?! О чём он спрашивает?»

 — Что? — выдавливаю сквозь пересохшее горло.

 — Поцеловать.

«Беги придурок! Беги!» Мой взорвавшийся мозг вопит мне так, что кажется даже Ангелу слышно. Но я иногда делаю глупости и не дружу с собственным разумом. Поэтому я просто закрываю глаза и даю Ангелу свободу выбора. Поймёт он это как ДА или НЕТ?

Он понимает, как ДА. Не смело, как никогда раньше в далёкие дни наших отношений, он прикасается к моим губам. Проводит языком по верхней, почти невесомо прикусывает нижнюю, толкается между стиснутых зубов. И я позволяю ему. Не сопротивляюсь, когда он нежно втягивает мой язык, ласкает своим языком шарик пирсинга, пробирается дальше, почти перекрывая мне воздух. Цепляется прохладными пальцами мне в затылок и пытается стиснуть в руке короткие стриженные волосы на автомате, по старой привычке, когда мои локоны ещё путались в его руках. Недовольно урчит прямо мне в рот и просто притягивает меня за шею, ближе, глубже.