Если было возможно сделать мне ещё больнее, то он это сделал… В другой ситуации, не прочитай я содержимое той красной папки, я бы безумно радовался такому подарку. Но я прочитал. И теперь вместо радости по телу разливалась непонятная усталость, совсем не физическая, скорее душевная. Как будто меня выжали и выбросили как ненужную тряпку, и я валяюсь где-то в забытом углу. Такой же пустой. Такой же грязный. Использованный.

Тонкая золотая цепочка с кулоном, небольшим, размером с монетку. А на нём, в круге чёрной эмали, два сложенных ангельских крыла из белого золота…

Цепочка жгла ладонь, но я не смог выпустить её из руки. Первым порывом было выбросить в окно. Просто открыть и запустить подальше в ночь и снег. Я даже постоял у окна некоторое время, но так ничего и не сделал. Потом я вспомнил о мусорных пакетах с моими вещами. Если спрятать там, то её выбросят вместе с мусором…

Но я не смог. Эти крылья, как последнее напоминание о том, что было. Напоминание о том, что кто-то, когда-то позволял мне летать… Теперь у этих крыльев другая задача — не дать забыть, как глубоко и больно можно упасть.

Стоя перед зеркалом, я трясущимися руками застегнул цепочку. Не слишком длинная. Она золотистой змейкой обвила шею, кулон поблескивал чуть ниже ключиц. Вот так. Единственное, что у меня от него осталось. А нет, ещё растоптанное сердце, но с этим я как-нибудь сам разберусь.

* * *

Просыпался я быстро и не совсем приятно. Вернее меня будили, толкая в плечо. Хорошо хоть не в то, где ещё довольно ощутимо болит.

 — Харош дрыхнуть, белый день на дворе, — голос Егора я узнал бы из тысячи.

 — Отвали… — пытаюсь натянуть одеяло на голову. — Кто тебя вообще впустил…

 — Твой брат.

 — Чтоооо?! — подпрыгиваю как ошпаренный. — И ты цел?

 — Не понял?

 — Он ничего тебе не сделал? Ну или может сказал? — заматываюсь по уши в одеяло и плетусь в ванную. Глупо конечно, но я почему-то стесняюсь рассекать перед другом в одних трусах.

 — А должен был? — Егор тащится за мной, но у двери милосердно отворачивается, делая вид, что увидел что-то очень интересное в окне спальни.

 — Ну…

 — Нет конечно, то что он смотрел на меня как цербер из ада — это да… — прерывается на полуслове и после заминки продолжает уже с подозрением. — Эмиль… Ты ничего не хочешь мне сказать?.. Предупредить, например, о чём то?..

 — Наверное хочу… — Плещу себе в лицо ледяной водой, обливая при этом валяющееся на полу одеяло.

 — И?

 — Я ему сказал.

 — Ты дурак? — Он плюёт на моё неудобство и уже возмущенно пялится на меня. — Нет, ты реально кретин. Удивляюсь, как он меня вообще впустил.

 — Я сказал, что мы с тобой встречаемся. Типа ты мой парень… — К чёрту стеснение, трусы летят на пол и я залезаю под теплые струи душа.

 — Тогда я удивлён, что я ещё жив до сих пор… — отворачивается и уходит в глубь комнаты. — Ты бы хоть постеснялся. Пожалел мою неуравновешенную психику.

 — С психикой у тебя всё отлично. Мне и не знать. — Всё-таки задёргиваю шторку, хотя он уже и не смотрит. — Да и чего ты там не видел…

 — А вот с этого момента поподробнее…

 — Иди на хрен, дебил.

 — От такого слышу, — в голосе явный смех. — Это же надо додуматься до такого. Сказать, что мы пара…

 — Я слышу, что ты там бурчишь себе под нос! — Я тоже улыбаюсь. Всё-таки легко с ним.

 — А может я специально бурчу так, чтобы ты слышал. Мойся уже чудовище, нас ребята ждут.

 — Где? — На последнем звуке вода попадает в рот и получается нелепый бульк.

 — В Караганде. У ворот все торчат. В тачке Олега. Я был послан проверить жив ли ты…

Последнюю фразу он произнёс таким тоном, что я откровенно заржал, опять наглотавшись воды и закашлявшись.

Всё-таки классный он друг, Егор.

* * *

Из оставшихся в моём гардеробе вещей, подходящих для зимней прогулки, нашёлся только мамин свитер и темно синие джинсы простого покроя и без всяких там нашивок и карманов. Я надевал их всего раз, и с тех пор они просто валялись без надобности. Ну вот и они пригодились, не зря значит покупал.

 — Ты бы бошку прикрыл, и так дурак, а ещё если простудишь… — Егор скорчил рожу, видимо желая мне продемонстрировать как я буду выглядеть, когда буду с простуженной головой. Нда… все толстовки с капюшонами ушли в мусор, а шапки у меня и не было никогда.

 — На, чудовище. — Достаёт из кармана своей необъятной куртки свою шапку и кидает в меня. Вот гад, специально в лицо целился.

 — А ты? — Шапка мягкая и тёплая, а ещё пахнет Егором.

 — А у меня с недавних пор волос на голове побольше, чем у некоторых. — Демонстративно оттягивает один из своих дрэдов. — Пошли уже. Пока у твоего родственника не созрели мысли о моём расчленении. Чем быстрее уберёмся отсюда, тем больше шансов у меня выжить.

 — И кто из нас дурак?

 — Ты конечно! — Шутя обнимает меня за плечи и тут же отскакивает, как только я начинаю шипеть от боли. — Вот же, инвалид… на голову.

 — На обе… — ляпаю не подумав.

 — Я и не спорю. — Ехидно ржёт мне в спину, подталкивая по лестнице и усердно делая вид, что боится внезапного появления моего брата. Вот артист…

Настроение поднимается прямо с невероятной скоростью. И я уже благодарен ему, что он так нагло выгнал меня из тёплой постели. День обещает быть приятным.

====== Май: Ворошить прошлое иногда просто необходимо! ( часть 1 ) ======

Только конец мая, а на улице жарит как в июле. Благо хоть в машине спасает кондиционер.

Сквозь лобовое стекло смотрю на шумящую толпу у здания школы. До чёртиков радостные школьники в нарядных рубашках и блузах и такие же радостные родители, видно школа поднадоела им не меньше чем их отпрыскам.

Большие свежие букеты в руках, и уже осыпавшиеся лепестки на сером горячем асфальте. Это 11 класс. Класс моего мальчика. Выпускники.

Странно, но за эти почти полтора года я так и не перестал в мыслях называть его своим. А ещё я иногда обращался к нему «мой малыш», жаль только то, что тоже только мысленно. Хотя мой малыш и не такой уж малыш.

Немного вытянулся и теперь ниже меня всего на пол головы. Плечи стали шире, но фигура так и осталась мальчишеской. Глупые майки и рваные джинсы давно сменились на рубашки и брюки, а волосы ежемесячно подвергаются стрижке. Но всё же для меня он остался тем же.

Иногда я наблюдаю за ним, конечно когда он этого не замечает, и тогда я улавливаю в его поведении отголоски того прежнего Эмиля. Эмиля, которому было плевать что думают о нём другие, который жил для себя. Этот новый Эмиль иногда пугал меня своей серьёзностью и обдуманностью поступков. Я видел как он взвешивает каждое слово, прежде чем сказать его. Как обдуманно и по-взрослому ведёт себя в школе и дома. И возможно другой на моём месте радовался бы такому. Парень взялся за ум, повзрослел, не скандалит, не вытворяет ничего запрещённого, слушает меня и отца. Но я не радовался. Я чувствовал — это не он настоящий.

Я подозревал, что таким «правильным» он старается быть только со своей семьёй, с нами. А там в компании со своими друзьями, с Егором — он другой, прежний Эмиль. Я завидовал этим ребятам. Ещё больше я завидовал Егору. Всё время заставлял себя не думать о том, что их связывает, но не мог. Каждый раз, когда этот странный парень с неизменными дрэдами, появлялся на пороге нашего дома, меня скручивало от злости и ревности. И хотя я ни разу не видел ни одного проявления их чувств на публике, я изводил себя мыслью о том, чем они могут заниматься наедине. И мне даже иногда казалось, что я тоже жду момента, когда Эмилю исполнится восемнадцать и он уедет. Может тогда мне станет легче. Когда я не буду знать с кем он, не буду видеть его каждый день, не буду чувствовать его запах на кухне по утрам, не буду слышать его голос…

 — Ты собираешься оттуда выходить? — Майя легонько стучится наманикюренными пальчиками в окно машины.

 — Да. Прости, задумался.

 — Знаем мы ваши задумался. — Сестра подхватывает меня под руку и тащит в толпу жмущихся у клумбы родителей выпускников.