Как известно, утро – тяжёлое испытание для молодого организма. Услышав стук в дверь, я с трудом разлепил веки, секунду пытался понять, где нахожусь и почему проснулся, и только потом догадался крикнуть:

– Да-да! Войдите.

Уже после этого я спохватился, что лежу в одних трусах на своей койке, одеяло куда-то запропастилось, а в комнате срач и жуткий запах после вчерашнего. Однако дверь уже открывалась, а на пороге стоял Слава Закревский, мой сосед по блоку.

– А, – сказал он. – Ты ещё спишь. Прошу прощения.

Он собирался удалиться, но я его остановил:

– Да нет, всё в порядке. Я как раз встаю. Заходи.

– Извини ещё раз, – сказал он, осторожно, бочком, пробираясь в комнату. – Просто я подумал, что уже достаточно много времени…

– Так суббота же, – сказал я, садясь на кровати и стараясь подтащить к себе джинсы, свисающие со спинки стула.

– Честно говоря, – возразил Закревский, – сегодня понедельник. Я уже с кафедры возвращаюсь, так что сейчас примерно полвторого.

– Понедельник, – пробормотал я. – Мне тоже надо бы до кафедры добраться. Говорят, мой научный руководитель уже сильно на меня зол.

Закревский поискал глазами, где разместиться. Затем аккуратно перенёс кучку грязной одежды со стула на край письменного стола и присел.

– Немного тебе завидую, – сказал он. – Тебе всё-таки родители материально помогают. И у тебя поэтому достаточно свободного времени. Ты можешь заняться чем угодно – пойти на курсы, в кино, в читальный зал. У меня же кафедра, потом работа, потом сон. Потом опять то же самое по кругу.

– Ну, – сказал я, застегнув, наконец, штаны, – несмотря на всё это, я никак не могу найти время начать кандидатскую. А ты почему не на работе?

– Сейчас пойду, – сказал Слава. – Я договорился сегодня появиться в три. Ещё достаточно времени. Честно говоря, зашёл с тобой посоветоваться. Если ты готов, конечно, уделить мне минут пять.

– Да, само собой, – сказал я. – Что случилось?

Слава повернулся на стуле, положил руку на спинку и словно бы задумался.

– Даже не знаю, – сказал он, – с чего начать. Очень трудно сформулировать проблему, когда и сам до конца её не понимаешь. Меня не очень устраивает моя теперешняя жизнь.

– Тебе денег, что ли занять? – не понял я.

– Да нет, – он махнул рукой. В этот момент мне почему-то подумалось, что своей худобой Слава несколько напоминает Раскольникова. Ещё вложить бы ему в руку топор… Но нет, он бы ни за что не смог убить старушку. Такое ему бы и в голову не пришло.

– Дело не в деньгах, – продолжал он. – Мне хватает на жизнь. В общем, всё пока вполне нормально. Конечно, со временем придётся думать о постоянном жилье, о семье, но пока меня беспокоит другое… Я каждый день делаю примерно одно и то же. Работа, еда, сон. Вроде бы и приходится решать некоторые интеллектуальные проблемы, но они однообразные, слишком простые. Вот послушай… Ты можешь в уме перемножить, скажем, триста сорок два и семьсот шестьдесят один?

– Э… – сказал я. – Прямо сейчас? Ну… Давай попробую. Семьсот шестьдесят один на два – это тысяча четыреста… Нет, тысяча пятьсот двадцать два. Потом ещё три тысячи сорок четыре и… э… две тысячи двести восемьдесят три. В сумме будет… Тут шесть, тут переносим… Кажется, двадцать семь тысяч триста девяносто шесть.

– Вот именно, – сказал Слава. – Ты на порядок ошибся. Правильный ответ – двести шестьдесят тысяч двести шестьдесят два.

– Ну и что? – сказал я. – Калькулятор же есть.

– Я сегодня тоже похожий пример в уме попробовал решить. Правда, посчитал правильно, но заняло это минут пять. Мозги у меня киснут, Серёга. Если человек не может за минуту перемножить в уме два трёхзначных числа – это тревожный звонок. Деградирую я.

– Хм, – сказал я.

– Я думаю, – сказал Слава, – что мне нужно себе занятие какое-то придумать. Чтобы развиваться. Проблема только в том, что времени практически нет. Дорога до кафедры, дорога на работу. Перед сном минут двадцать, может быть. Ты не можешь мне подкинуть какую-нибудь идею?

– Не знаю, – сказал я, зевнув. – Можно вот всякие задачи решать.

– Слишком примитивно, – сказал Слава. – Это фантазию почти не задействует. Хочется чего-то творческого.

– Можно в игры компьютерные играть, – предложил я. – Ну, или читать книжки.

– Игры слишком много времени занимают, – возразил Слава, – а польза сомнительная. Книжки я читаю, но успеваю мало. Стыдно признаться – мне двадцать пять лет, а я только сейчас «Улисса» прочитал. И потом – этого недостаточно. Пассивно слишком.

– Ну, музыку сочиняй, – предложил я наобум.

– Музыку? – Слава задумался. – Идея неплохая… Но, пожалуй, слишком высокий порог вхождения. Я никогда ничем подобным не занимался. Слуха у меня нет, ни на одном инструменте не играю. Но спасибо. Это что-то. Я подумаю.

Он встал, обогнул сваленные на полу упаковки от «Доширака» вперемежку с бутылками и двинулся к двери.

– Ладно, – сказал он. – Мне пора уже. Пока. Спасибо за разговор.

– Пока, – сказал я.

Дверь закрылась. Я посидел немного, подумал. Потом решил, что вставать ещё слишком рано, стащил штаны, вытянул из-под койки одеяло, и, замотавшись в него, попытался снова заснуть.

В следующий раз я столкнулся со Славой недели через две. Не то чтобы я совсем был не в курсе его жизни. Я слышал, как он приходит и уходит, иногда сквозь стенку доносилось, как он напевает что-то себе под нос, но поговорить долго не приходилось. И вот как-то раз, когда я слишком много времени провёл за компьютерной игрой и почувствовал, что устали глаза, я откинулся на спинку стула и решил, что всё равно вряд ли пройду сейчас этот проклятый уровень. Патронов было мало, на контрольной точке я оказался с минимумом здоровья, а монстры пёрли на меня сотнями. Перспектив, казалось, не было никаких. Посидев немного с закрытыми глазами, я вспомнил, что уже примерно сутки ничего не ел, и решил спуститься вниз, в столовую. Или в магазин, купить сосисок или «Доширака».

На выходе из блока я столкнулся со Славой.

– Привет, – сказал он бодро, и мне сразу стало ясно, что он находится на эмоциональном подъеме.

– Привет, – ответил я. – Ну как, нашёл себе занятие?

– Ну, – сказал он, – на это просто так не ответишь… Но, знаешь, пожалуй, да. Хочешь, покажу?

Я решил, что могу потерпеть голод ещё минут пять, и согласился пройти к нему в комнату. Он вытер ноги о коврик, прошёл к шкафу и достал из него пачку листов.

– Понимаешь, – сказал он, словно извиняясь, – после того разговора с тобой я долго думал. И про музыку тоже. Но это не совсем мне подходит. И вот несколько дней назад меня осенило.

Я недоумённо разглядывал протянутые мне листки. Это были распечатанные фотографии.

– Я шёл как-то раз с кафедры, – продолжал он. – И заметил, как красиво падает свет сквозь листву. Выбрал точку, сфотографировал. Результат понравился. И вот теперь снимаю. Каждый день пытаюсь найти что-нибудь новое, интересное. Это затягивает.

Я просмотрел фотографии. Не сказать, что я был сильно впечатлён, но ракурсы Слава выбирал удачные. Обычная тропинка, сфотографированная им, выглядела как сказочная дорога, вымощенная жёлтым кирпичом. Птица, сидящая на заборе, казалась таинственной и зловещей. В общем, снимать у Славы получалось неплохо. Похвалив снимки, я удалился, но с тех пор Слава частенько стучался ко мне в комнату, чтобы продемонстрировать новую порцию.

– Извини, – говорил он, застав меня в обнимку с голой девицей. – Я не знал, что ты не один.

– Да ей всё равно уже пора уходить, – отвечал я. – Давай, показывай.

Слава как фотограф, несомненно, рос на глазах.

– Ты молодец, – говорил я ему. – Вот здесь ты сфоткал стену. Вроде бы стена и стена. Но на твоём снимке видно, что на ней есть какой-то причудливый незначительный изгиб. Никто бы и не заметил, а ты заметил. И от этого снимок кажется каким-то откровением.

– Ну, – отвечал Слава, – понимаешь… Для нас этот изгиб, может, и кажется незначительным, а для самой стены – кто знает? Вот если бы у тебя на позвоночнике был такой же изгиб, ты бы наверняка его почувствовал. И не мог бы не обращать на него внимания.