— Потанцуем?

Глаза ее удивленно расширились от его напора. Она позволила ему проводить себя в танцзал и закружилась с ним.

— Кстати, Джиз, а как ты ухитрилась снова выбраться из Гуфр-Мартеля?

— Это устроил Дагенхэм. Так ты научился танцевать, Гулли?

— Я танцую, прескверно говорю на четырех языках, изучаю науки и философию, сочиняю прискорбно бесталанные стихи, развлекаю себя идиотскими взрывоопасными экспериментами, фехтую, как идиот, боксирую, как буффон… В общем, я стал знаменитым Формайлом с Цереры.

— И Гулли Фойла больше нет?

— Отчего же, дорогая, он есть. Для тебя и тех, кому ты о нем рассказала.

— Только Дагенхэму. Ты огорчился, что я выдала тебя?

— Как и я, ты не сумела с собой совладать.

— Не сумела. Твое имя просто вырвалось у меня. Сколько бы ты мне заплатил за молчание?

— Не будь дурой, Джиз. Эта досадная обмолвка обошлась тебе в семнадцать миллионов девятьсот восемьдесят тысяч кредитов.

— Что ты имеешь в виду?

— Я же тебе обещал, что отдам тебе остаток сокровищ, когда закончу дела с «Воргой».

— А что, ты закончил? — удивилась она.

— Нет, дорогая, это ты со мной покончила. Но я сдержу свое обещание.

Она рассмеялась.

— Щедрая душа, Гулли Фойл. Прояви истинную щедрость, Гулли. Устрой побег. Повесели меня.

— Сбежать, как крыса? Я не знаю, как, Джиз. Меня учили охотиться. Больше ничему.

— А я убила тигра. Доставь мне радость, Гулли. Скажи, что ты был близок к «Ворге». Что я уничтожила тебя в полушаге от возмездия. Так ли это?

— Вынужден тебя разочаровать, Джиз. Я забрел в тупик. Я пытался нащупать какой-то след этой ночью.

— Бедняжка Гулли. Может, я попробую что-нибудь сделать. Я скажу… скажу, что обозналась, или пошутила… что на самом деле ты вовсе не Гулли Фойл. Я-то знаю, как заморочить голову Солу. Я это могу, Гулли. Если ты все еще любишь меня.

Он поглядел на нее сверху вниз и покачал головой.

— Между нами никогда не было любви, Джиз, тебе это известно. Я слишком увлеченный охотник. Односторонне развит.

— Ты слишком односторонне развит, чтобы стать кем-то, кроме идиота!

— Что ты имела в виду, Джиз, когда сказала — Дагенхэм устроил тебе освобождение из Гуфр-Мартеля? Что ты знаешь, как заморочить голову Солу Дагенхэму? Что ты с ним хочешь сделать?

— Я на него работаю. Я его курьер.

— То есть он тебя шантажирует? Угрожает засадить тебя обратно в тюрьму, если ты не…

— Нет. Мы отбросили эту возможность в первый же миг, как повстречались. Он начал с позиции силы. Потом в ней оказалась я.

— Ты о чем?

— А то ты не догадываешься.

Он уставился на нее. Глаза ее были непроницаемы, но он понял.

— Джиз! С ним?

— С ним.

— Но как?! Он…

— Я предохраняюсь. Он… Я не хочу об этом говорить, Гулли.

— Прости. Чего-то он запаздывает.

— Запаздывает?

— Дагенхэм со своей армией.

— А, это. Ну да, конечно. — Джизбелла снова засмеялась, потом продолжила изменившимся, низким, яростным голосом: — Ты даже не знаешь, Гулли, как близко от края пропасти прошел. Если бы ты принялся умолять, запугивать, подкупать, очаровывать меня… то, клянусь, я бы тебя выдала. Я бы тебя уничтожила. Я бы всему свету открыла, кем ты был… я бы кричала об этом со всех крыш…

— О чем ты?

— Сол не запаздывает. Он не знает. Ты волен катиться к черту. Своей дорогой.

— Не верю.

— Ты думаешь, он бы так медлил? Это Сол-то Дагенхэм?

— Почему ты ему не открылась? После того, как я от тебя сбежал?

— Потому что я не хочу, чтобы ты и его уволок за собой в преисподнюю. Дело не в «Ворге». Дело кое в чем другом. ПирЕ. Вот за этим ты им и понадобился. Вот поэтому они за тобой гоняются. Двадцать фунтов ПирЕ.

— Что это такое?

— Когда ты отпер сейф, то обнаружил там ящичек? Из ИСИ? Инертсвинецизомера?

— Да.

— Что было в ящичке из ИСИ?

— Двадцать пулек какого-то вещества. Вроде кристалликов йода.

— Что ты сделал с этими пульками?

— Две отослал на анализ. Никто не смог установить, что они собой представляют. Третью я пытаюсь проанализировать сам, в лаборатории, в свободное от клоунских выходок время.

— Ты пытаешься проанализировать их? Ты? Зачем?

— Потому что я поумнел, Джиз, — вежливо ответил Фойл. — И я намерен установить, что это за штука, за которой гоняются Престейн и Дагенхэм.

— Где ты держишь остальные пульки?

— В безопасном месте.

— Это место нельзя считать безопасным. Они нигде не будут в безопасности. Я не знаю, что такое ПирЕ, но им усыпана дорога в ад, и я не хочу, чтобы Сол прошел ею.

— Ты его так любишь?

— Я его так уважаю. Он первый, кто сумел простить мне двойные стандарты.

— Джиз, что такое ПирЕ? Ты знаешь.

— Я догадываюсь. Я сумела сложить воедино те обрывки информации, которые мне достались. У меня есть одна идейка. Я могла бы с тобой поделиться, Гулли, но не стану.

Ее лицо засияло от гнева.

— На сей раз я от тебя сбегу. Я брошу тебя подыхать во мраке. И посмотришь, каково это, подонок! Хапнешь полный половник…

Тут она осеклась на полуфразе и уставилась мимо него через танцзал. И в этот момент полетели первые бомбы.

Они были как метеоритный дождь: их долетело не так много, но тем смертоносней они оказались. Они ударили по утреннему квадранту, четвертушке земного шара, где царила тьма от полуночи до рассвета. Они столкнулись с планетой у переднего края тенефронта, отступавшего по мере поворота к Солнцу. Они преодолели расстояние в четыреста миллионов миль.

Исключительная скорость их почти уравновешивалась оперативностью, с какой компьютеры терранских оборонительных систем отслеживали и перехватывали эти новогодние подарки от Внешних Спутников. Каждый перехват длился, может быть, микросекунды. В небе на краткий миг зажглись и тут же погасли мириады новых ярких звезд. То были бомбы, перехваченные и взорванные в пятистах милях над планетой. Но окно возможностей для перехвата так быстро закрывалось, что многим бомбам удалось уйти от защитных установок и осуществить атаку. Они пронеслись через уровень полярного сияния, уровень метеоров, уровень утренней зари, стратосферу и, наконец, устремились к земле. Незримые траектории их оканчивались титаническими конвульсиями.

Первый ядерный взрыв, уничтоживший Ньюарк, отозвался в особняке Престейна невообразимой силы землетрясением. Стены и полы задрожали, вспучились, гости попадали кто куда, мебель и предметы сервировки полетели в разные стороны. Толчок следовал за толчком, ударная волна гуляла по Нью-Йорку. Удары ужасали, оглушали, повергали в немоту. Звуки, вспышки ослепительного света над горизонтом и сокрушительные толчки были так неожиданны и загадочны, что люди потеряли всякое подобие человеческого облика и обратились в перепуганных животных на скотобойне. Они вопили, убегали и искали укрытия. За пять секунд новогодняя вечеринка Престейна полностью лишилась светского лоска и была низринута в сущую анархию.

Фойл привстал с пола, поглядел на катавшиеся по полу танцзала тела, увидел, как пытается уцепиться за мебель Джизбелла, шагнул было к ней и замер. Повернул голову — медленно, настороженно, будто чужую. Толчки и грохот не прекращались. Он увидел в приемной Робин Уэнсбери. Та лежала на полу и слабо дергалась. Он сделал шаг в ее сторону и снова замер. Он понял, куда надо отправиться.

Он ускорился. Гром и молния спустились по спектру, превратившись в стук мельничных жерновов и слабые вспышки. Устрашающие взрывы стали далекими ундуляциями. Фойл пронесся через огромный дом, порыскал и наконец обнаружил ее. Девушка стояла в саду на цыпочках, подобная в его ускоренном восприятии мраморной статуе. Так могла бы выглядеть богиня экзальтации.

Он замедлился. Все чувства рывком подскочили вверх по спектру. Он снова поразился масштабу бомбардировок. Последствия могли оказаться хуже смерти.

— Леди Оливия? — позвал он.

— Кто это?

— Ваш придворный шут.