Надо сказать, что в королевстве эльфов, в волшебном лесу Гровенгридль не было борьбы за власть, избытка претендентов на трон, интриг и подковерной возни. Строго говоря, желание повелевать себе подобными мало свойственно лесному народу. Если умирал или по другим причинам отходил от дел прежний правитель, власть переходила к его супруге. Если почивший король был холост, на эльфийском альтинге выбирался новый предводитель. По традиции, избирался всегда правитель мужского рода, а тот, в свою очередь, сам решал, кому стать королевой для его подданных. Если новый властитель был женат, этот брачный союз можно было разрушить и король мог поменять избранницу на ту, которая, по его мнению, более отвечает роли венценосной супруги.

Впрочем, Нертус знала, что даже в прежние времена к этому прибегали крайне редко, но при этом всегда считала, что она – как раз тот случай, когда нужно было воспользоваться королевским правом и выбрать другую, более подходящую для трона эльфийку. Но Эккеворт считал иначе. Он и сам был довольно скромным, не воинственным эльфом, но при этом – и так считали, пожалуй, его подданные – очень мудрым. Он, казалось, был способен видеть будущее на много лет вперед и, в отличие от супруги, никогда не полагался на мнение советников – он знал, как надо поступить в том или ином случае, и все. И его решение почти всегда было верным. Как и решение не менять королеву. Во всяком случае, так тогда казалось всем. В тот день, когда Нертус хотела поговорить об этом, он обнял ее за плечи и сказал: «Только такая королева, как ты, и должна быть у эльфов». Потом поцеловал ее в щеку и удалился в мастерскую, к своим картинам.

Нертус-то знала, что она не создана для королевской доли – скромна, немногословна, излишне сострадательна. Кроме того, она ненавидела власть. Эльфийка не чувствовала себя вправе указывать другим, как им следует или не следует поступать. Серьезные ссоры между эльфами бывали крайне редко, но когда все-таки это случалось, Нертус приходилось тратить огромные усилия на то, чтобы подданные не видели ее растерянности. Ведь она должна была судить и наказать виновного! Ее выручали только советники – старина Саге и эльфийская ведьма Скогур-Норти.

Сейчас Нертус было особенно нелегко – с одной стороны, она безудержно скучала по мужу. Она верила, нет, она знала, что он жив. Но при этом холоден и безучастен. Такое случалось и раньше, когда Эккеворт с головой окунался в творчество и становился далеким и отчужденным. Однако он возвращался оттуда – рано или поздно. Только не сейчас. И это было мукой.

Ей не раз приходило в голову отказаться от эльфийской короны, собрать альтинг и выбрать для лесного народа нового, мудрого, сильного короля. И в последнее время она думала об этом все чаще, тщательнее присматриваясь к подданным. Наблюдала, размышляла, взвешивала. Нет, – ни один из эльфов не казался ей достойным короны: тот был силен, самоуверен, но слишком заносчив и себялюбив; другой был умен и даже мудр, но будто бы вырезан из тонкой ивы – слаб и нерешителен. Такой вряд ли сможет повести за собой войско.

«Как звать того веселого и бойкого молодого эльфа? Каутдренгур, кажется… Вот этот был бы славным королем – он уже сейчас верховодит во всех играх, но при этом видно, что добр и справедлив… Но он еще совсем мальчик».

Конечно, Нертус понимала, что ее выбор вполне мог не совпасть с выбором альтинга, но у нее, как у действующей королевы, было право предложить своего кандидата – и к ее мнению, безусловно, прислушались бы. Сейчас ей некого было предложить, и она пока мирилась со своей участью – со своей ролью эльфийской королевы. Давалось это непросто, но было бы и вовсе невыносимо, если бы она временами не приходила сюда – в усыпальницу. Если бы не говорила со своим спящим мужем, надеясь, что тот ее слышит. Иногда ей казалось, что он отвечает, мысленно дает советы или подбадривает. И она сама не понимала – происходит ли это на самом деле или это лишь ее фантазии.

В прошлый раз, когда была в усыпальнице, она рассказала мужу о том, что пришла пора готовиться к войне. Она просила у него совета, поведала о своих намерениях собрать альтинг, на котором и решить общими силами, что делать. Сегодня же она пришла в усыпальницу за благословением.

– Слушай, что ты все-таки замышляешь? Ходишь смурной в последние дни. То ли высчитываешь что-то, то ли ищешь, в каком углу начать копать подземный лаз.

Наама, в отличие от Нерона, никогда не пользовалась дверьми, появляясь сразу посреди комнаты. Цвет волос, как и сложение тела демоница меняла порой по несколько раз на дню, но чаще всего у нее были коротко остриженные, красные с рыжеватым отливом волосы, большие синие глаза с огромными ресницами, миниатюрное, словно точеное, тело. Иногда, если это гармонировало с настроением Наамы или ремешком ее сумки, демоница была при хвосте – довольно длинном, по-своему элегантном, с охвостьем того же цвета, что и волосы. Сегодня она явилась предо мной именно в таком виде, одетая в короткое, красное, сверкающее платье, подол которого сзади был кокетливо приподнят упомянутым хвостом.

Наама вот уже много лет является дамой моего сердца. Испытав многое, многим же и пресытившись, однажды мы поняли, что морально, сексуально и как-то там еще очень подходим друг другу, и стали встречаться. Отвлекаемся, конечно, – здесь без этого нельзя – да и в обществе бы на нас посмотрели косо, но опять возвращаемся друг к другу. И так уже почти сто лет. При этом мы умеем оставаться на той дистанции, чтобы взаимно не утомлять; чтобы ветер одиночества свободно дул между нами, все время слегка освежая, если можно так сказать, проветривая наши отношения. Одним словом, Наама меня не утомляет и не мешает мне жить так, как я хочу, – надеюсь, я ей тоже…

– Ты почти угадала, – грустно улыбнулся я.

– Не ты первый, не ты последний, кому приходят в голову подобные мысли. Можно я приму ванну?

Не получив от меня ответа, так как в нем не было необходимости, она плавно полетела в сторону ванной комнаты. «Мой дом – моя крепость» – это правило точно не касается моих друзей. По-моему, я их все-таки слишком разбаловал – вон даже в мысли мои уже лезут как в общественный сортир! Ну или как в ванную…

Пришло время пояснить, что же такое полный список заслуг.

Согласно преданиям сам Маркиз Набериус – демон, описанный еще в соломоновской «Гоэтии», однажды пришел в комнату аудиенций и заявил, что ему сотоварищи как-то скучновато. Со свойственным ему красноречием он пояснил, что, мол, работа на общее темное дело – занятие, конечно, дюже увлекательное, полное сюрпризов и прозрений, но вот со свободным временем нужно что-то делать. Иначе в стройных рядах служителей Всеобщего Зла наблюдается разброд и шатание. Ибо, по мнению Набериуса, всемогущие демоны не знают, чего бы им такого захотеть. В самом деле, чего желать тому, у кого есть буквально все – ну, не считая души бессмертной – и чьи желания исполняются ими же самими раньше, чем возникают? Вот, например, сели братья демоны, отдыхая после трудовых будней, в картишки перекинуться… На что бы им сыграть? На интерес? Я еще раз напомню: мы – бессмертные существа, способные двигать планеты и уничтожать цивилизации. Может быть, нам срезаться в подкидного на щелбаны? Ну, конечно же, на деньги! Так ведь тоже не подходит – нету у нас денег-то. Совсем. Вот такие мы нищеброды. Не платят нам. Потому что зачем нам деньги, скажите? Любой из нас может одним движением брови произвести на свет ценностей столько, сколько нет и не было никогда ни в одной сокровищнице, ни в одном государственном хранилище! Вместо благородного металла хотите в виде цветной бумаги – пожалуйста. Может быть, акции? Облигации государственного займа страны, которая возникнет на Земле только через двести лет? Изволите ли? Правильно, вот и нам они не нужны. Но ведь какая-то цель в игре или состязании – коих здесь множество превеликое – должна же быть?! Мы же демоны, нам чужды духовные радости, нам азарт подавай!