– Весь внимание.

– С глазу на глаз хотелось бы.

– Не знаю, Анисья Игнатьевна, где бы нам с вами…

Прервала их старшая медсестра терапевтического отделения – пампушечка бальзаковского возраста в накрахмаленном белоснежном халате.

– Доктор Климов, с вещами на выход! – объявила она, стрельнув глазками. – Брагин ждёт, Брагин в нетерпении!

– Татьяна Олеговна, что за срочность? – раздражённо поинтересовался Антон.

Пампушечка в накрахмаленном халате возвела очи к потолку.

– Как говорится, раньше сядешь – раньше выйдешь. Поторопитесь, доктор Климов.

Медсестра Антона всполошилась:

– В чём хоть дело? Этот фрукт, что ли настучал? Которому цефатрин не назначили?

Старшая медсестра выдержала паузу.

– Надежда Фёдоровна, угадывать мысли начальства я не уполномочена. Антон Алексеевич, вы меня слышали. – Шурша халатом, она вышла.

Надежда Фёдоровна погрозила Антону кулаком.

– Ведь я предупреждала!

Антон встал и шагнул к двери.

– Дождётесь меня, Анисья Игнатьевна?

– Да нет, милому гостю домой пора. – Старушка поднялась также. – Перемолвимся словечком по дороге.

Кабинет заведующего терапевтическим отделением располагался этажом выше. Анисья Игнатьевна, проводив Антона до лестничной площадки, посочувствовала:

– Попадёт тебе? – И тотчас посоветовала: – Не кичись, лучше в ножки поклонись.

– Так и сделаю. О чём вы хотели перемолвиться?

Старушка посмотрела строго.

– Ты не женат, верно?

– Вроде бы, – улыбнулся Антон.

– И женат не был?

– Ну и?

Взор старушки выразил осуждение.

– Знаешь, Антон Алексеевич… две головни и в поле горят, а одна и в печи гаснет. Понял к чему веду?

– Понял, Анисья Игнатьевна. Дальше.

Глаза старушки горели.

– Не женат – не человек, холостой – полчеловека. Что думаешь об этом?

– Думаю, народной мудрости на сегодня с меня достаточно. Пойду, начальство ждёт.

Старушка придержала его за рукав.

– У внучки моей подруга есть – Валька. Твоего примерно возраста. Девка – загляденье. Замужем, правда, побывала – темнить не стану…

– Анисья Игнатьевна, вы чудо. – Антон деликатно высвободил свой рукав. – Продолжайте заниматься гимнастикой. – Он взбежал вверх по лестнице.

Дверь кабинета заведующего терапевтическим отделением, обитая коленкором, указующей таблички не имела. Безымянность эта предназначена была для дезориентации докучливых пациентов, однако, тот, кому приспичило, таинственную дверь, разумеется, находил. Сам кабинет размером был побольше, чем кабинеты участковых врачей, но выглядел столь же безлико: телефон на столе, стулья для посетителей, да застеклённый шкаф, хранящий медицинские фолианты и папки с бумагами неизвестного содержания. Лишь на стене, рядом со списком льготных лекарств, ярким пятном выделялся плакат, демонстрирующий мужское тело в разрезе. На плакат этот, барабаня по столу пальцами, и взирал хозяин кабинета в момент появления Антона, который молча, без приглашения, сел на стул.

Несколько мгновений пальцы завотделением по инерции выстукивали замысловатую дробь. Мужик он был худощавый, желчный и лысеющий спереди, отчего лоб его смотрелся, как чело мыслителя, а проницательные глаза, испещрённые красными прожилками, казалось, искали созерцательного покоя и сейчас вот нашли его на анатомическом плакате, временно. Белый халат Брагина великоват был в плечах, а галстук под кадыком, как обычно, сбился набок.

Молчание в кабинете меж тем затягивалось. Слышно было тиканье настенных часов, и за окном звучала перебранка водителей «скорой помощи».

– Ну? – отверзлись наконец уста завотделением. – Что скажешь?

Антон взлохматил свои кудри.

– Лимит льготных лекарств уже израсходован. Бардак.

Брагин оторвал хмурый взгляд от плаката.

– И что с того?

– Хотелось бы знать, когда это прекратится.

– Никогда. Пока существует наш Минздрав. Ты дурака мне тут не включай: зачем, по-твоему, я тебя вызвал?

Антон пожал плечами.

– Сами вызвали – сами и скажите.

– Не вредничай! – Завотделением резко развернулся, вскрикнул и принялся массировать плечо. – Паскудный ревматизм… Не вредничай, тебе не к лицу. Ты знаешь, о чём пойдёт речь, не так ли?

Антон нахмурил брови.

– Больно, Семён Петрович? Так вам и надо. Ведёте себя, простите, как болван. Использовали бы хоть так называемые «достижения современной медицины». А то прогнулись под болячками…

– Слушай, не начинай! – Хлопнув по столу, Брагин вновь со стоном схватился за плечо. – Вот же мать твою… Рыжова Николая Викторовича знаешь?

– А то! – буркнул Антон. – Надежда Фёдорна прямо накаркала.

Завотделением буркнул в ответ:

– На хрен ты вместо цефатрина ему урегит назначил? Он же внятно потребовал…

– Семён Петрович, вы в порядке!? – Антон постучал себя по лбу, затем – по столу. – При чём здесь вообще цефатрин?! Проблемы у него не с моче-половой системой, а с желчным пузырём! Сперва нужно было снять отёк и давление понизить, а хмырю этому лишь бы на больничном сидеть…

– Больничный я ему продлил! – рявкнул Брагин. – И цефатрин выписал: пусть жрёт до посинения! Вот так, Климов, я разрулил конфликт!

Антон глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

– Ладно. Могу идти?

– Осуждаешь?

– Да нет, я и сам бы поступил так же. Ибо лечить больного против его воли…

– …не в твоих правилах, – продолжил завотделением. – Особенно – если в мозгах больного жидкое дерьмо. Так какого же хера ты лезешь в бутылку? Неужели так трудно играть роль заботливого врача-дебила?

– Стараюсь, Семён Петрович. Скоро научусь. – Антон встал, намереваясь выйти.

– Погоди-ка, – проговорил Брагин, сделав над собой усилие. – Не мог бы ты снять мой приступ? Плечо – будто крыса внутри грызёт.

Антон мотнул головой.

– Чёрта с два. Мучайтесь.

– Почему, блин?

– Потому что, Семён Петрович, в мозгах у вас то же самое дерьмо. Если сниму вам боль, это будет лишь паллиатив, после которого…

– Слушай, можешь ты помочь без нотации?! – Глаза начальника упирались в пол, как у нашкодившего мальчишки. – Потом, само собой, я займусь спортом-шмортом, сяду на диету-минету…

– …и выпивать-шмипивать станете меньше. Звучит прямо-таки убаюкивающе.

Побледнев, Брагин приподнялся в рабочем кресле.

– Антон, ты переходишь границы

– Ух ты! Что-то пограничников не видно.

– Всё, Климов! Свободен!

Антон со вздохом прикрыл глаза и плотно свёл ладони с напряжённо растопыренными пальцами.

– Сядьте, Семён Петрович. Расслабьтесь.

Завотделением послушно раскинулся в кресле.

– Пиджак снимать?

– Обойдёмся. – Антон развёл ладони, подвигал ими вверх-вниз, затем вновь свёл и развёл, будто играя на гармони. – Плечом ко мне, шеф.

Развернувшись в кресле, Брагин пробормотал:

– Ты уверен, что пиджак не помешает? Раньше, помнится…

– С тех пор я продвинулся. Помолчите.

– Думаешь оттуда получится? В прошлый раз ты манипулировал почти вплотную…

– Семён Петрович, не могли бы вы заткнуться? Вы меня отвлекаете.

Стоя метрах в трёх от завотделением, Антон как бы массировал его плечо на расстоянии. Ладони Антона пружинисто сжимали и поглаживали воздух. Пантомиму эту пациент-начальник не наблюдал: веки его были опущены, тело словно растеклось по креслу, и над лысеющим лбом выступили капельки пота. Через несколько минут, когда руки Антона прекратили вдруг двигаться и застыли, будто выплеснув нечто незримое, Брагин вздрогнул:

– Жжёт, вроде.

– Тихо, ещё немного, – прошептал Антон, и ладони его вновь задвигались, продолжая странный массаж.

Желчное лицо завотделением размягчилось.

– Щас я отрублюсь, – объявил он чуть слышно.

Антон встряхнул кистями рук, точно избавляясь от водяных капель.

– Сеанс окончен. Свет в зале.

Завотделением сохранял неподвижность, проверяя свои ощущения.

– Как-то быстро нынче. Не схалтурил?

Антон хмыкнул.