Но ему повезло еще больше. В 5.50 на дороге показался трактор, везущий прицеп с сеном.

— Сломалась машина? — спросил водитель, высунувшись из кабины.

— Нет, у меня увольнение на уик-энд из учебного лагеря, поэтому я добираюсь домой на попутных машинах. Вечером меня довезли до Юселя, но я решил попасть в Тюль. У меня там дядя, он договорился, что грузовик отвезет меня в Бордо. Но, как видите, далеко от Юселя я не ушел. — он улыбнулся, а водитель в ответ рассмеялся и пожал плечами.

— Только сумасшедший может идти ночью по этой дороге. После наступления темноты тут никто не ездит. Залезайте на сено, я отвезу вас в Эгльтон, может, там вы найдете попутку.

В маленький город они попали в 6.45, Шакал поблагодарил фермера, слез с прицепа и направился к кафе.

— Есть ли в городе такси? — спросил он бармена, получив от него чашечку кофе.

Бармен дал ему телефонный номер. Там ответили, что машина освободится через полчаса. В туалете Шакал холодной водой вымыл лицо и руки, надел чистый костюм, почистил зубы, потемневшие от сигарет и кофе.

Такси подъехало в половине восьмого, маленький, дребезжащий «рено».

— Вы знаете деревню От Шалоньер? — спросил он шофера.

— Конечно.

— Далеко?

— Восемнадцать километров, — мужчина махнул рукой в сторону гор. — Туда.

— Поехали. — Шакал поставил два чемодана и саквояж на багажник на крыше, третий чемодан взял с собой в кабину.

Он настоял, чтобы шофер высадил его у кафе на деревенской площади. Незачем городскому шоферу знать, что он едет в замок. Когда такси скрылось из виду, он втащил чемоданы и саквояж в кафе. Уже сильно припекало солнце, на площади стояла телега, запряженная двумя быками, над ними вились черные мухи.

В кафе было темно и прохладно. Он скорее услышал, чем увидел, как повернулись к нему сидящие за столиками, чтобы посмотреть на приезжего. Пожилая женщина в черном платье оставила компанию сельских рабочих и прошла за стойку.

— Что угодно, месье? — пробурчала она.

Шакал опустил чемоданы на пол и облокотился на стойку. Его глаза уже привыкли к полумраку, и он заметил, что местные жители пьют красное вино.

— Будьте любезны, мадам, стакан красного вина.

— Далеко ли до замка, мадам? — спросил он, когда женщина поставила перед ним полный стакан.

Она пристально всмотрелась в Шакала.

— Два километра, месье.

Шакал тяжело вздохнул.

— Этот дурак водитель пытался убедить меня, что никакого замка здесь нет. Поэтому он высадил меня на площади.

— Он из Эгльтона? — спросила женщина.

Шакал кивнул.

— В Эгльтоне полным-полно дураков.

— Но мне надо попасть в замок, — гнул свое Шакал.

Крестьяне, наблюдавшие за ним из-за столиков, не пошевельнулись. Никто не подсказал, как он может добраться до замка. Шакал достал из кармана новенькую стофранковую ассигнацию.

— Сколько я должен за вино, мадам?

Она уставилась на ассигнацию. За столиками зашевелились.

— У меня нет сдачи, — ответила женщина.

Шакал вздохнул:

— Если бы у кого-то был фургон, то у него, возможно, нашлась бы в сдача.

К стойке подошел мужчина.

— В деревне есть фургон, месье.

Шакал повернулся к мужчине.

— Он принадлежит вам?

— Нет, месье, но я знаю его хозяина. Он может отвезти вас к замку.

Шакал покивал, вроде бы обдумывая это предложение.

— Очень хорошо, а пока не хотите ли выпить?

По знаку крестьянина женщина налила ему большой стакан красного вина.

— А ваши друзья? Денек-то сегодня жаркий. Все время хочется пить.

Заросшее щетиной лицо расплылось в улыбке. Крестьянин вновь махнул рукой женщине, и та отнесла на стол, где сидела компания, две бутылки вина.

— Бенуа, сходи за фургоном, — приказал крестьянин, и один из мужчин поднялся из-за стола, залпом осушил стакан и вышел из кафе.

«Что мне нравится в овернских крестьянах, — размышлял Шакал, трясясь и подпрыгивая в кабине фургона, — так это их угрюмость. Они никому не скажут лишнего слова, особенно приезжим».

Колетт де ла Шалоньер сидела в постели, маленькими глотками пила кофе и перечитывала полученное утром письмо.

Злость, охватившая ее, когда она читала письмо первый раз, исчезла, уступив место брезгливости.

Думала же она о том, как жить дальше. Вчера, после возвращения из Гапа, ее тепло встретили Эрнестина, горничная, служившая в замке еще при отце Альфреда, и садовник Луизон, сын крестьянина, женившийся на Эрнестине, когда ту только взяли в замок.

Только они двое поддерживали порядок в замке, двумя из каждых трех комнат которого не пользовались уже много лет.

Она осталась хозяйкой пустого замка, в парке которого не играли дети, а хозяин не седлал лошадь, чтобы отправиться на охоту.

Колетт вновь взглянула на вырезку из парижского иллюстрированного журнала, присланную заботливой подругой, на лицо мужа, улыбающегося в объектив и косящего глазом на грудь какой-то девицы, заглядывая ей через плечо. Танцовщица кордебалета, в недавнем прошлом официантка в кафе, она, как следовало из цитаты, надеялась, что «когда-нибудь» сможет выйти замуж за барона, называя его своим «очень близким другом».

Глядя на морщинистое лицо и тощую шею стареющего барона, она спрашивала себя, куда подевался симпатичный молодой капитан из партизанского соединения, в которого она влюбилась в 1942 году. Они поженились годом позже, когда она уже ждала от него ребенка.

Девушка-подросток, она была партизанской связной, когда встретила его в горах. Худощавый, с орлиным носом, решительный, лет тридцати пяти. Пегас, как звали его партизаны, покорил ее сердце. Священник отряда тайно обвенчал их в подвальной часовне, и она родила ему сына в доме своего отца.

После войны ему вернули собственность и земли. Его отец умер от сердечного приступа, когда армии союзников катились по Франции, и он стал бароном Шалоньер. Он вернулся в замок с женой и сыном под радостные приветствия крестьян окрестных деревень. Но вскоре ему наскучила сельская жизнь. Его манил Париж, огни кабаре, и стремление наверстать упущенное за годы, проведенные в африканских пустынях и французских лесах, оказалось непреодолимым.

Теперь ему было пятьдесят семь, но выглядел он на все семьдесят.

Баронесса бросила вырезку и письмо на пол. Спрыгнула с кровати и встала перед зеркалом в рост человека, висящим на дальней стене. Развязала ленты пеньюара, стягивающие его впереди. Приподнялась на цыпочки, словно в туфлях на высоких каблуках.

Неплохо, подумала она. Могло быть гораздо хуже. Полная фигура, тело зрелой женщины. Бедра широкие, но талия узкая, сохраненная часами верховой езды и долгими прогулками по холмам. Она охватила груди руками, приподняла их. Слишком большие, слишком тяжелые, чтобы считаться красивыми, но вполне подходящие для того, чтобы возбудить мужчину в постели.

Ну, Альфред, в эту игру могут играть двое, подумала она. Тряхнула головой, черные волосы рассыпались по плечам, одна прядь упала на грудь. Она провела руками по бедрам, вспоминая мужчину, который ласкал их чуть больше двадцати четырех часов назад. Она уже сожалела, что не осталась в Гапе. Они могли бы вместе провести уик-энд, поездить по окрестностям под вымышленными именами, словно тайно встретившиеся любовники. Ради чего она вернулась сюда?

Ее внимание привлек шум мотора. Она запахнула пеньюар и подошла к окну. Во двор въехал старенький фургон из деревни, остановился, распахнулись задние дверцы. Двое мужчин начали вынимать из фургона какие-то вещи. К ним направился Луизон, поливавший лужок.

Один из мужчин появился из-за фургона, засовывая какие-то бумажки в карман брюк. Сел за руль, взялся за рукоять переключателя скоростей. Кто привез вещи в замок? Она ничего не заказывала. Фургон отъехал, и она ахнула от изумления. На гравии стояли три чемодана и саквояж, рядом с ними — мужчина. Она узнала светлые волосы и широко улыбнулась.

— Ах ты, дикарь. Прекрасный, удивительный дикарь. Ты выследил меня.