В первый день киевского шабаша Марченко, вместе с остальными «ольшанцами» не понимая, что происходит, обвесил леера матрасами и ждал вооруженного захвата корабля. На предложение местных ополченцев решить вопрос миром вместе с другими кричал: «Русские не сдаются!» Но уже через сутки, поняв, что к власти на Майдане прорвались откровенные фашисты, что флот майдановской Украине не нужен, лично пустил ополченцев на борт корабля, а еще через двое суток первым в украинском флоте написал рапорт о переходе под Андреевский флаг, о чем никогда после не жалел.

Первое время бывшие «украинцы», получившие прозвище «интегрированные», на Черноморском флоте держались особняком, вели между собой разговоры, что всех их как чужаков непременно демобилизуют. Но ничего подобного не произошло. Черноморцы отнеслись к новому неожиданному пополнению вполне дружески и с пониманием. Лед недоверия быстро растаял, и теперь все стало на свои места.

Что касается Марченко, то его сразу же отправили учиться в Питер на командирские классы. Вернулся он оттуда уже другим человеком. Шубину было смешно, когда Марченко с мальчишеским восторгом рассказывал о том, как их возили на ознакомительную экскурсию на Северный флот и какие он увидел там огромные корабли и преогромные атомные подводные лодки.

– Вот это мощь, вот это сила! – говорил он и снова начинал бесконечный рассказ об огромных кораблях. – А я думал, что весь российский флот – это ЧФ!

По возвращении с классов Марченко и назначили к Шубину, так сказать, отдали на воспитание и обучение.

На корабле Марченко был всего ничего – меньше года, но за это время показал себя толковым и расторопным, быстро сдал все зачеты, а затем и на допуск к управлению кораблем. Марченко даже не скрывал, что мечтает встать к ручкам телеграфа. После поездки на Северный флот Марченко заболел северными просторами. Сейчас помощник с замиранием сердца ждал ответа на рапорт о переводе на Северный флот. Шубин знал, что рапорту старшего помощника дали ход, и с сожалением думал, что ему уже не придется передавать «Кострому» в руки своего воспитанника.

– Ну, а ты что хотел! Поставил на крыло, так дай простор! Такова уж наша командирская доля! – сказал ему командир «Новомосковска» Сережа Комаров, которому он недавно пожаловался, что придется закатывать рукава и готовить нового преемника.

Шубин вообще искренне любил свой экипаж, который не один год создавал и пестовал, а потому каждый из его подчиненных уже давно являлся частью его самого. Все они были настоящими профессионалами своего дела. Шубин знал сильные и слабые стороны каждого, гордился их увлечениями и талантами.

Заместитель командира «Костромы» по работе с личным составом капитан 3-го ранга Алексей Ильич Матюшкин славился особой способностью общаться с высоким начальством, а также умением организовывать шумные застолья, куда он добровольно-принудительно созывал всех друзей с их чадами и домочадцами.

– Ты знаешь, – звонил он очередному другу. – Все уже собрались и ждут только тебя! Так и говорят: пока ты не приедешь, мы ни есть, ни пить не будем!

Многие велись на эту нехитрую уловку, хватали такси и мчались в гости, полагая, что они действительно столь популярны. Впрочем, столы у Матюшкина всегда ломились, компании были веселыми, и никто никогда не жалел о его нехитрых уловках.

За глаза и на корабле, и в бригаде Матюшкина звали просто «наш Ильич». Он о своем прозвище знал и гордился им.

– В нашей истории было два Ильича, я третий! И, заметьте, все люди достойные! – говорил Матюшкин каждому, кто интересовался происхождением его звучного отчества.

Штурман корабля капитан-лейтенант Дима Наумов был потомственным моряком и коренным бакинцем, гордившимся своими густыми черными усами и неподражаемым баиловским диалектом, хотя был увезен из Баку еще в детстве. На «экспрессе» он слыл признанным знатоком восточной кухни. Никто не мог лучше Наумова приготовить не только традиционные шашлык с пловом, но и экзотические «тайские супчики», которыми он не раз выручал страждущих с похмелья товарищей. К своей профессии Наумов относился творчески. За немалые деньги купил телескоп и иногда звездными ночами часами всматривался в небо, что-то помечая в своей особой «звездной» тетрадке. В последнее время Наумов был серьезно озадачен проблемой электронных навигационных карт стандарта «S-57». Дело в том, что в отделе гидрографии базы пустили слух, будто они вот-вот появятся на каждом корабле.

– Вообще будем балдеть, свесив ножки! – просветил Наумова продвинутый гидрометеоролог. – Их даже корректировать не надо. Представляешь, каждую неделю тебе по электронке приходят новые варианты. Стукнул по клавише, и она уже перед тобой, родимая!

Теперь все свободное время штурман проводил с описанием обеспечивающей программы «Chart Assistant». В описании все выходило красиво и безмятежно. Но на душе штурмана было тревожно. Именно так на заре нулевых, с появлением космической связи на торговом флоте, все начиналось для радистов, а потом их просто разогнали за ненадобностью. Что, если и штурманов ждет такая же участь? За себя лично Наумов не беспокоился, школьные одноклассники-бакинцы, давно и крепко осевшие в нефтяном бизнесе, его не бросят. Но за державу и профессию душа болела, а потому Наумова не радовали ни «тайские супчики», ни любимый коньяк «Амирани».

Командир БЧ-2 капитан-лейтенант Игорь Витюков имел репутацию ниспровергателя всех авторитетов и был рьяным спорщиком на всевозможные темы – от теории всемирного заговора до практики выведения кроликов. При этом Витюков помнил наизусть массу старых приказов и директив, цитируя которые мог поставить в неловкое положение любого проверяющего. Поэтому проверяющие, натолкнувшись на строптивость Витюкова, «закусывали удила» и отрывались на строптивце по полной. Витюков после таких проверок неизменно попадал в приказы, долго страдал, каждый раз клялся, что отныне не будет лезть на рожон. Но, как только появлялись очередные проверяющие, все повторялось. Спасал Витюкова только его высочайший профессионализм, о котором все знали и который все ценили. А еще у командира БЧ-2 была тайная страсть… по ночам он писал стихи. Игорь записывал их в заветную тетрадочку, которую прятал под подушку. Увы, на корабле, как в общей бане, все знают и видят все. Поэтому за глаза артиллериста в экипаже именовали не иначе, как «наш славный пиит». Особой популярностью пользовалось при этом стихотворение про «Зайку»:

Для более изысканного слушателя у Витюкова имелось еще одно более лиричное:

Командир боевой части связи капитан-лейтенант Даниил Морозов. Флот любит с юности. Родители мечтали сделать из сына второго Паганини, но Даниил выбросил скрипку и бежал в Нахимовское училище. Впрочем, любовь к прекрасному в нем осталась навсегда. К скрипке он так и не вернулся, зато в свободное время теперь вместе с женой любит попеть в кафе караоке.

Командир электромеханической боевой части капитан 3-го ранга Коля Каланов был ровесником Шубина, поэтому свою механическую кличку «дед» носил вполне обоснованно. В машине Каланов появлялся нечасто, но руку на пульсе держал и все обо всем знал. Когда было надо, он засучивал рукава и вместе с подчиненными сутки напролет крутил гайки. Каланов никогда не кричал, не повышал голоса, но авторитет «деда» был непререкаем. Достаточно было лишь его взгляда, чтобы провинившийся был готов провалиться сквозь палубу. На Черноморском флоте Каланов был известен как собиратель и рассказчик флотских баек и легенд. Экипаж гордился, что в журнале ВМФ «Морской сборник» была опубликована его нашумевшая статья «Гносеологические корни “большого загиба” Петра Великого». Если кто не знает, то «большим загибом» именовались матерные выражения моряков русского парусного флота, выстроенные в определенной последовательности. «Большой загиб» имел до сотни выражений, которые надо было произносить без повторов, с выражением и на одном дыхании. Что касается автора нашумевшей статьи, то он и без «загиба» выражался весьма образно. Так, на приеме у зубного механик говорил, что у него болит «кормовой коренной сверху, который справа по борту». Именно Каланова не без оснований подозревали и в авторстве самой знаменитой легенды «экспресса» о «Летучем сирийце». Была у Каланова и еще одна детская страсть, над которой втихаря подсмеивался весь экипаж. Вся каюта у Каланова была заставлена всевозможными… зелеными божьими коровками. Почему механик коллекционировал именно божьих коровок и почему именно зеленых, не мог объяснить и сам Каланов.