Буравлев испытывал странное чувство. Иные цветы от жары и пыли уже пожухли и облетели, а другие еще только распустились, еще нежились на солнце, будто и зной и пыль для них ничего не значили. И он подумал, что нечто похожее сейчас происходит с этой вот женщиной: силы жизни в ней борются с увяданием, с болезнью. В цветах повторяется судьба той, кто посадил их и вырастил...

К дому подошел Ковригин. Он бросил в угол охапку наломанных березовых веток и, хмурясь, спросил:

- Ты по делу или так?

- В гости пришел. А что? - отозвался Буравлев.

- Без водки гостей не принимаю. - Ковригин шагнул на середину крыльца, резко повернулся: - Если же чуткость оказывать пришел, так она мне без надобности. Жалости не признаю.

- Ты гордый, знаю.

- Человек я, а не какая-нибудь там букашка-таракашка, - голос Ковригина звучал глухо, отрывисто, будто он только что преодолел большой подъем в гору и никак не мог отдышаться. - Кто мне заменит ее?..

- Никто, - заметил Буравлев. - Но в одиночку люди не живут. На то они и люди. Деревья и то скопом растут.

- Я привык так...

- Ты один, Степан Степанович, еще не был. Вокруг тебя всегда были люди. Но сейчас отгораживаться от людей ты просто не имеешь права.

- Ага, на миру, дескать, и смерть красна. Слыхал такое!

- Про смерть ничего не скажу, - пожал плечами Буравлев. - Некогда о ней думать. Дел много.

- Смерти я не боюсь. Не раз она локтем задевала меня. А теперь, может быть, с радостью встречу ее: смертушка, возьми меня.

- Глупость, выброси из головы... Придет время - все там будем. Обойденный ею никто не останется. А сейчас, коли дана тебе жизнь, пользуйся ею сколько можешь. За работой да хлопотами все невзгоды забываются. Люди в любую минуту тебе помогут. Вон пришла же Марфа Филипповна. Будет нужно - и другие придут.

- Утешать ты, оказывается, мастак. Тебе бы бабкой... - но, перехватив недобрый взгляд лесничего, Ковригин осекся. - Не обижайся, я спроста. Дай-ка закурить...

И он присел к Буравлеву. Посидели, покурили.

- Должность у тебя такая, - неожиданно сказал Ковригин. - Лесная... Потому ты и отзывчивый. А я думал, что не придешь.

Буравлев заулыбался, дружески хлопнул Ковригина по плечу:

- Отдавай Марфе Филипповне свои березовые ветки и пойдем к сезонникам. Посмотрим, как они там...

2

Буравлев и Ковригин остановились у порога. Грохот и скрежет магнитофона оглушил их. В комнате плавали облака табачного дыма, на расставленных вдоль стен кроватях лежало несколько парней и с наслаждением сосали сигареты. У зеркала вихлялся, дрыгал ногами низкорослый брюнет с маленькими рыжеватыми усиками.

- Вы что, ребята, чертей глушите? - остановясь у порога, громко спросил Буравлев.

- Обыкновенный шейк, - насмешливо ответил тонкий, как шест, блондин. На нем была немыслимо пестрая импортная рубашка и непомерно узкие брюки джинсы, расшитые у бедер желтыми и красными нитками.

Буравлев подмигнул Ковригину.

- Ты что, молодой человек, в швейцары готовишься?

- А вы, простите, кем являетесь? - скосив глаза, ухмыльнулся брюнет. - Законоучитель? Проповедник? Представитель общества "Знание"? Или просто, извините, нашему тыну двоюродный плетень?

- Брось паясничать!.. - крикнул Буравлев. - Я - лесничий! Коли у тебя эта шарманка память вышибла.

Со всех сторон послышался смех.

Буравлев сел на первый попавшийся стул, а Ковригин пристроился у стола, враждебным взглядом окинул приземистую фигуру брюнета и, кивнув в сторону магнитофона, приказал:

- Выключи эту штуковину!..

Кое-кто из парней, побросав на пол недокуренные сигареты, недоуменно переглянулся.

Буравлев же, увидев пустые бутылки, заметил:

- А посуды-то горы...

- А вы что, чекушку принесли? - раздался из дальнего угла голос.

- Внимание! - поднял руку брюнет. - Сейчас, дорогие товарищи, мы услышим лекцию о вреде алкоголя. Начинайте, папаша.

- Хм, остроумно! Нет, не то, - усмехнулся Буравлев. - И я, бывало, выпивал. Помню, по сто граммов ежедневно. Так называемых "наркомовских". На войне это было. А там, сами знаете, в земле приходилось жить - в грязи да сырости. Так вот и "принимали".

- Для храбрости, значит... Ну что? Помогало?

- Храбрость... она разная бывает, - не обращая внимания на реплику, продолжал свою мысль Буравлев. - Что понимать под ней? Выпивку? Бывает, надо и выпить. С устатку, например. Или промерз. Но бывает и во вред. Вот вчера кое-кто возле магазина в Сосновке перед женщинами и детишками представление устраивал. Словечки отпускал такие, что я бы сказал...

Посыпались насмешливые голоса:

- Ну что привязались? Лес валим, чего еще?

- Он воспитывать пришел...

- Что-то не слышу аплодисментов...

Ковригин побледнел.

Буравлев придержал его рукой, встал и, перебивая разноголосицу, строго сказал:

- Чтобы через час навели полный порядок здесь. Ясно? И еще; без моего разрешения теперь в село не ходить.

3

Поблекли огненные всполохи вечерней зари. Буравлев не торопился домой. Сидя за столом у Ковригина, маленькими глотками отпивал густо заваренный чай. От растекшегося по телу тепла и от разговора лицо его заливалось румянцем.

- Здорово ты их отчитал! - Ковригин с уважением смотрел на Буравлева. - Оторвутся от мамкиного подола и думают, что досыта хлебнули свободы...

- Этого стильного брюнета сегодня же отправить домой, - хмуро заметил Буравлев.

- Не торопись с этим. Посмотрим, что дальше будет. Пусть пока работает... - возразил Ковригин.

- Может, ты и прав. У них все еще впереди, - задумчиво согласился Буравлев. - Они за свою жизнь еще ни одной высотки не взяли. По торной дорожке шли, без сучка и задоринки...

- Какой высотки? - не понял Ковригин.

Буравлев затаенно улыбнулся.

- И вот что скажу: первая высотка, по-моему, юность. Она всегда берется сразу, легко, без единого выстрела... Потом горки будут покруче, да и всходить на них будет потруднее. У нас с тобой самая обрывистая высотка - война... С ней пришла зрелость... Вот так я понимаю, Степан Степанович...

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

1

В эту ночь Прокудину не спалось. Тучи шли над лесом настолько низко, что путались в деревьях.

Потом подул резкий, холодный ветер. Прислушиваясь к тому, как шумит лес, старик беспокойно ворочался в кровати. Ему чудилось, будто разыгравшаяся буря выхватывала сосны в урочище, точно травинки, и с грохотом бросала их на растревоженную землю...