Эту ночь Сержпинский почти не спал. В голову лезли тревожные мысли: «А что, если мама права, и я могу попасть в трудную ситуацию? И семья может из-за меня пострадать». И, в то же время, он не исключал, что перед ним в Москве, как для художника, есть большие перспективы.

Встал он с кровати, не дожидаясь, когда старинные часы пробьют пять часов утра. В окнах было темно, он зажёг в прихожей свечку, потому что электричество дают только в семь часов, и тихонько, чтобы никого не будить, стал одеваться. Но вот, к нему в прихожую вышла Соня. Они спали на одной кровати, и Сергей чувствовал, что она крепко спит. Однако она проснулась и сонными глазами смотрела на него.

– Не забудь взять в дорогу пирожки, которые я вчера испекла, – напомнила она.

Затем Соня поставила на керосинку чайник, чтобы муж перед уходом позавтракал. Они вместе попили чаю с пирожками и вполголоса разговаривали. Евпраксия, видимо, услышала их разговор и тоже вышла проводить сына. Сергей, перед уходом, зашёл сначала в маленькую комнату, где спал Коля, посмотрел на него, и потом зашёл в большую комнату, где спали Саша и Вова. Им был год, и в одноместной кроватке стало тесно. «Ничего, возможно, мне повезёт, и я обеспечу вам другую, более хорошую жизнь», – глядя на детей, подумал он. Когда Сергей надел пальто, и зимнюю шапку, собираясь уходить, первая обняла его мать и перекрестила:

– Ангела хранителя тебе в дорогу, Серёженька.

После свекрови, мужа обняла и поцеловала Соня, и Сергей быстро вышел из дома.

Он шёл по неосвещённым улицам Данилова и чувствовал на своей щеке, тёплый, нежный поцелуй Сонечки. Радостные чувства нахлынули на него, от мысли, что жена его любит.

К райкому партии Воронина велела прийти к шести часам утра, где намечался сбор делегации. Райком партии находился в двухэтажном деревянном доме на углу улицы, где он жил, и Сергей не торопясь шёл по скользкому тротуару. Вчера выпал первый снег, он начал таять, но за ночь подморозило. В некоторых окнах домов, мимо которых он проходил, зажигался свет от керосиновых ламп; люди просыпались и собирались на работу. Возле здания райкома партии ещё никого не было, Сержпинский пришёл первым, но через минуту к райкому подъехал автобус, осветив улицу фарами. Это был не обычный автомобиль с большой, продолговатой кабиной и с мотором впереди. В Данилове недавно организовали автотранспортное предприятие, в котором имелись несколько грузовых автомобилей и один небольшой автобус. Из автобуса вышла Анна Константиновна, видимо, шофёр сначала заехал за ней. Она поздоровалась с Сергеем и спросила:

– Больше никто из делегатов, не подходил?

– Нет, – ответил он и спросил. – А сколько человек должны с нами ехать?

– Кроме нас ещё шестеро.

От Ворониной сильно пахло духами. Она выглядела бодрой и выспавшейся, а Сергей

наоборот имел сонный вид. Накануне Сержпинскому от профсоюза купили новый костюм, чтобы он в нём поехал в Москву, ничего другого приличного из одежды у него не было. На работу в школу он ходил в поношенных брюках и холщовой рубашке, или в старом пиджаке. А сейчас сверху на нём было осеннее пальто и кроличья шапка.

«Ты костюм новый надел»? – озабоченно спросила Воронина и заглянула под воротник пальто у Сергея.

– Да, Анна Константиновна, – смущённо ответил он.

Сама она была одета с иголочки, в новом коричневом пальто и модной шляпке. Её губы были подкрашены помадой, чего раньше он за ней не замечал.

К шести часам подошли и остальные члены делегации – это рабочие с железной дороги и с промкомбината. Местные большевики решили подарить портрет Калинину от коммунистов и трудящихся города Данилова. Заранее Михаилу Ивановичу отправили поздравительную телеграмму в честь праздника революции, и ко дню его рождения. В телеграмме сообщалось о подарке, который должны привезти. В автобусе портрета не было, а за ним, в последнюю очередь, зашли во вторую школу, где Сержпинский его рисовал.

Сергей ещё вчера портрет завернул в холщовую ткань и обвязал верёвкой, чтобы в пути не испортить. Портрет осторожно прислонили к заднему сиденью, а затем привязали. Автобус члены делегации видели впервые в жизни, и им он казался совершенством техники. Все восторженно его разглядывали, а когда поехали, то радовались, как дети. Путь до Москвы оказался долгим и трудным. Автобус мог развивать скорость не более семидесяти километров в час, а по плохой дороге он двигался ещё медленнее. До Ярославля ехали почти три часа, с остановками. В некоторых местах на дороге булыжник провалился, и в этих углублениях стояла вода. Днём снег растаял, из-под колёс летела грязь, залепляя даже окна. Через Волгу перебрались на пароме, а в Ярославле автобус помыли, делегацию покормили и поехали дальше.

Пассажиры в начале пути смотрели в окна, а потом начались разговоры на разные темы. Сергей сидел рядом с Костыговым Александром Михайловичем, представителем от железнодорожников. Он работал слесарем в депо. Кроме того, Костыгов тоже жил возле Преображенского пруда, и Сергей давно приметил его, ещё в клубе, на шахматном турнире. Всех членов делегации он знал и раньше, но близко с ними знаком не был. В качестве делегатов от железнодорожников в автобусе ехали, кроме Костыгова – Шарапов Константин и Булыгин Анатолий Иванович – бывший меньшевик, но потом примкнувший к большевикам. Теперь он являлся пенсионером, но выглядел бодро и участвовал во всех городских мероприятиях. Шарапов являлся секретарём партийной ячейки в депо.

В Москву Даниловцы приехали в сумерки, в пять часов вечера, остановились в гостинице, в центре города, где их ждал представитель кремлёвской администрации. Он сообщил, что Михаил Иванович Калинин в этот момент в Москве отсутствует и предложил его подождать. Представителя кремлёвской администрации звали Павел Александрович. Он выглядел обычным молодым человеком, лет двадцати пяти, но старался держаться официально. По его манерам, однако, было видно, что он из рабочей среды.

* * *

На следующий день Воронина и Павел Александрович повели Даниловцев на Красную площадь, смотреть праздничную демонстрацию, в честь пятнадцатой годовщины Октябрьской революции. Им даже удалось увидеть членов Советского правительства на трибуне Мавзолея. Там среди других людей были Сталин и Калинин. Они махали рукой, проходившим по Красной площади, демонстрантам, люди несли лозунги и портреты вождей. Всё происходящее на Сержпинского и на его товарищей произвело огромное впечатление: и Красная площадь, и Советские руководители, и радостные лица демонстрантов. Сержпинский был словно во сне, и всё вокруг происходило, будто не с ним.

В конце демонстрации они попытались подойти к Мавзолею, чтобы поговорить с Калининым, но охрана их не пропустила. Павел Александрович обещал устроить с Калининым встречу на другой день, но потом сообщил, что Калинин срочно уехал в другой город, а куда не уточнил. Пришлось ждать. Всех постояльцев гостиницы в ресторане кормили три дня бесплатно, в честь праздника «Седьмое ноября». В меню было разнообразие блюд, и можно было заказывать что угодно, даже бутерброды с икрой и Сёмгу, а потом, в следующие дни надо было питаться за свой счёт.

Чтобы передать подарок Калинину, Павел Александрович предложил сдать портрет для экспертизы в художественный совет при доме художника, находившегося поблизости с гостиницей, на улице Кузнецкий мост. На третий день он проводил Сержпинского в этот дом художника, где трудились около десяти человек. Портрет нести помогали Шарапов и Костыгов.

Зайдя в помещение, Павел Александрович поговорил с одним из художников, видимо со старшим, которого все звали Фёдором. Тот предложил зайти с портретом в отдельную маленькую комнату.

– Ну, разверните своё творение, – обратился он к Сергею.

Шарапов и Костыгов тут тоже присутствовали и волновались не меньше автора портрета. Сержпинский развязал верёвку на портрете, снял с него холстину и поставил на засаленный, старый диван, стоящий в углу комнаты. Фёдор смотрел на портрет несколько минут, не говоря ни слова, затем подошёл, потрогал рукой, повернул его с тыльной стороны и спросил: