— Я не могу поверить, что он не увидел детей. Он бы полюбил их.

Она поворачивается ко мне и улыбается. Я киваю.

Я сделала бы все, чтобы разобраться в себе долгой поездкой на Лолите. Я хочу смеяться, плакать, кричать вслух. Но я стою, безвольно опустив руки по бокам.

— Ну, если у тебя нет более шокирующих новостей, я пойду.

Куда, я понятия не имею.

— Дорогая, не злись.

— Я не злюсь.

— Ты начала расследование и становилась все более любопытной.

— Я знаю.

— И он всегда хотел, чтобы ты узнала однажды. Иногда я наблюдала за вами вдвоем и чувствовала, что должна убедить его забрать тебя. Быть отцом. Наладить жизнь. Но я знала его, Хлоя. Мой младший брат не умел ни капли ответственности. Его самый ответственный поступок в жизни — то, что он отдал тебя.

Она прикрывает лицо руками. Я знаю, что должна как-то утешить её. Ей тоже было нелегко. Я подхожу к маме и сажусь рядом, опершись головой на ее плечо. Она обнимает меня, и мы соприкасается головами. Это не значит, что я в порядке, это не так.

— Могу я забрать байк? — Я знаю, что это не относится к делу, но это единственное, о чем я могу спросить.

Она смеется, делает вид, как будто толкает меня прочь.

— Ах, ты и этот мотоцикл. — Мама встает и направляется к кухне, вытирая лицо полотенцем для посуды. Она не отвечает на мой вопрос.

— Можно? — я спрашиваю еще раз.

— Я бы предпочла, чтобы ты этого не делала.

Кажется, что она собирается сказать что-то еще, но она ничего не говорит. Это не было «да».

Но это также не было и «нет».

Глава 28

В течение нескольких часов я сижу в гараже, окруженная смешанными запахами моторного масла и рыболовных снастей. Я чувствую, словно должна заплакать или что-то вроде того, но разве можно проливать слезы в окружении такой красоты? Я качаю свой шлем на коленях и смотрю на Лолиту.

Сет был моим папой.

Конечно, именно он.

Почему я не прислушивалась к своим инстинктам и не выяснила это раньше?

Теперь я не могу вернуть его, не могу побежать к нему, не могу сказать ему, что знаю его секрет, не могу задать ему вопросы, вспыхивающие в моей голове, например, как мне теперь смотреть на своих младших братьев — как на братьев или кузенов? Следует ли мне хранить секрет ради них?

Жизнь — отстой. Но она всегда может быть хуже. Все равно, жизнь отстой.

И я не могу контролировать ее больше, чем это может электрон. Потому что я и есть электрон. Крошечная частица, пытающаяся вклиниться в большой план вселенной. Обломок льда попавший в массивное вращение планетной орбиты, просто за компанию.

Единственный источник света в гараже — это светящаяся оранжевым кнопка открывания дверей. Я неотрывно смотрю на неё. Открой. Отныне я стараюсь больше прислушиваться к своему сердцу, поскольку, возможно, Гордон был прав, когда сказал, что я бунтую без причины. Но я не в силах оставаться дома с вихрем мыслей, кружащих вокруг моей головы, так что я встаю и нажимаю на неё.

Металлическая дверь гаража оживает, медленно открываясь, словно гигантские жалюзи метеорологической обсерватории, и становятся видны серые дождевые облака, заполонившие небо. Я не могу контролировать свою жизнь больше, чем могу контролировать свои чувства. А сейчас я хочу улететь.

Вперед по пустой дороге.

С ветром и водой.

Под пронизывающей стеной дождя.

Я кладу шлем на ящик для хранения. Мне он не понадобится. Что ужасного может произойти? Я погибну в аварии и присоединюсь к Сету на небесах, как и должно было быть все это время? Никаких правил, никаких ограничений. Никто не будет говорить мне, что я могу и не могу делать. Сегодня я дочь своего отца. Сегодня я Моторная Девчонка.

Я вставляю ключ и пробуждаю Лолиту.

Мы проезжаем через режущий ливень.

Я обгоняю слишком медленные машины, пассажиры которых таращатся на меня. Проезжаю патрульные машины, офицеры которых качают головами, словно они что-то знают обо мне. Мне интересно, кто-нибудь из них только что узнал, что вся жизнь ложь? Красивая ложь, которая отныне навсегда изменит психологическое состояние.

Тепло, идущее от Лолиты, согревает мои кости, ее вибрации заставляют сотни водяных капель на ее гладком корпусе и на моих джинсах раствориться в тысячах крошечных капелек в воздухе.

Я направляюсь в Тернпайк, в Майями, где похоронен Сет. Дождь утихает и превращается в легкую морось. Я въезжаю на кладбище и кружу по извилистой дороге, которая старается примирить людей с этим местом, обманывающем окружающих, что их любимые в лучшем мире. Но нет ни единого шанса, что подземелье лучше, нежели открытая дорога с ветром, дующим в лицо.

Я не была здесь с похорон. Тогда еще не было памятника. Только дыра в земле, а мы стояли и молча смотрели на гладкий коричневый гроб, лежащий внутри нее.

Когда родители уехали, я увидела, как пришли мужчины и начали засыпать ее.

Теперь здесь надгробная плита. Я выключаю двигатель Лолиты и медленно шагаю к месту захоронения. Плита хорошая и новая, словно была положена недавно. Это не стоящий памятник, а плашмя лежащая на земле плита. Покрытая свежескошенной травой, влажной и липкой после дождя. Я сдвигаю её, чтобы добраться до камня:

В ПАМЯТЬ О

ДОНАЛЬДЕ СЕТЕ ОЛЛМАНЕ

ЛЮБИМОМ СЫНЕ И ОТЦЕ

Вот. Во всей увековеченной мрамором славе.

Он всегда хотел, чтобы однажды ты узнала.

Отец.

Хлоя Линн Родригез. Или это Хлоя Линн Оллман?

Слезы наполняют мои глаза, так что больше не могу видеть имя. Внезапно я вспоминаю почему не приходила сюда, с тех пор как он умер. Потому что я никак не могу справиться с его смертью.

Это как трещина, появившаяся внезапно в стенке моей груди от давления. Мысленно я вижу фрагменты с тем, кто мог бы иметь большее. Я вижу хохочущего Сета, его беззаботный взгляд, в то время как он мчится на Лолите по пустой улице. Я вижу его увядающим на больничной койке, медсестры бродят туда-сюда, его тихие глаза сдерживают секреты, которые я никогда не могла вообразить.

Я вижу, как он смотрит телевизор в своем крошечном трейлере, сигаретный дым клубит вокруг его лица, пьет пиво, не заботясь ни о чем, кроме поездок, друзей и поездок с друзьями. И меня. Я вижу его с малышком на руках, не знающим, что с ней делать. Вручившим ее таким образом, чтобы он всегда мог быть рядом.

Трусость? Или безоговорочная, бескорыстная, бессмертная любовь?

Я вижу его лежащим в морге. Это не был он, просто не был. Он бы никогда не сделал такую прическу. Я не могла подойти к нему, хотя я так хотела поправить лакированные пряди на его лбу. В некоторые дни я жалела, что не сделала этого, так я могла бы сказать прощай ему в лицо.

Внезапно я всё понимаю, всё чувствую, всё, что внутри меня, и в одном душераздирающем крике я отпускаю это. Я закрываю лицо руками. Я думала, что буду ближе к нему здесь, но по-честному, если бы я была Сэти, и мой дух мог бы выбрать себе место, это не было бы это грустное, одинокое место. Это было бы там, где ветер и асфальт.

Я ложусь на траву и прижимаю лицо к камню. Я знаю, что земля промокла, но я такая же. Мне все равно. Даже если его дух не здесь, по крайней мере, его тело здесь, и это уже что-то. Я представляю, что он слушает, как я говорю ему, что знаю его секрет. Что я знаю, что это было трудно для него. Что он был глупым, что не рассказал мне. Я рассказываю ему о Гордоне, о том, как потеряла байк, о пристани, о ситуации с Роком… и как я чувствую, словно нахожусь на грани краха. Как дом Мерфи.

Я прошу прощения за отсутствие цветов или подношения, чтобы оставить после себя. Не то, чтобы его это волновало. Я позволяю слезам скатиться по лицу и капать в траву. Я представляю их, проходящих сквозь землю, мимо слоев почвы, муравьев и земляных клопов…

Вниз…

Вниз…

Останавливаясь на гладком холодном металле его гроба. Часть меня там, чтобы составить ему компанию.