– Вы совершенно правы, – понимающе закивала Индира. – Верно подмечено.

Собеседование прошло успешно. По словам Индиры, годы работы в Бродмуре дали мне хорошую профессиональную закалку, которая доказывает, что я способен справляться с действительно сложными случаями. По окончании собеседования мне предложили это место, и я согласился.

Месяц спустя я отправился в Гроув.

Я прибыл холодным январским утром. Голые деревья вдоль подъездной дороги напоминали скелеты, небо заволокли белые, тяжелые тучи, готовые разразиться снегом. Стоя у пропускного пункта, я достал из кармана сигареты. Я не курил больше недели, твердо пообещав себе, что в этот раз брошу навсегда. Но сейчас почему-то сдался. Зажег сигарету, раздраженный на самого себя. Среди психотерапевтов принято считать, что курение – это пристрастие, с которым должен уметь справляться любой хороший специалист. Чтобы от меня не несло табаком, я забросил в рот пару мятных подушечек и разжевывал их, пока курил.

Я прыгал с ноги на ногу и зябко ежился – больше от волнения, чем от холода. Меня внезапно одолели сомнения. Мой коллега из Бродмура заявил без обиняков, что я совершаю большую ошибку. Намекнул, чтобы я не обольщался насчет головокружительной карьеры в Гроуве: об этом заведении в целом и о профессоре Диомидисе в частности ходят неоднозначные слухи.

– Говорят, он не признает никаких канонов. Очень большое значение придает терапии в группе. Одно время даже работал с Фуксом[5]. В восьмидесятые руководил сообществом альтернативных психотерапевтов в Хартфордшире. Денег с таким подходом особо не заработаешь, особенно сейчас. – Тут мой коллега ненадолго замолчал, прикидывая, стоит ли продолжать, потом все же добавил почти шепотом: – Пойми, Тео, я тебя не запугиваю, но есть информация, что в Гроуве намечаются серьезные сокращения. Через шесть месяцев тебя могут запросто лишить места. Подумай хорошенько, стоит ли игра свеч?

Я сделал вид, что задумался (исключительно из вежливости), и через пару мгновений ответил:

– Стоит. Я уверен.

– Загубишь ты себе карьеру… Но если ты уже все для себя решил… – произнес мой коллега, сокрушенно качая головой.

Я не стал откровенничать по поводу моей заветной мечты излечить Алисию Беренсон. Конечно, я мог бы сформулировать свой план в понятных коллеге терминах: например, что столь трудный случай обязательно выльется потом в книгу или научный труд. Впрочем, он все равно повторил бы, что я совершаю ошибку. Возможно, коллега прав… Вскоре все выяснится!

Я затушил окурок, заставил себя успокоиться и шагнул на проходную. Гроув располагался в самом старом крыле больницы Эджвер. Изначально это было викторианское здание из красного кирпича. Затем оно стало постепенно обрастать огромными уродливыми пристройками. В глубине этого комплекса и находился Гроув.

Единственным, что указывало на то, какие страшные пациенты содержались в его стенах, были многочисленные камеры, торчавшие на заборе, словно глазеющие хищные птицы. Вестибюль, где располагалась стойка регистратуры, постарались сделать уютным. Там стояли большие синие диваны, на стенах висели неловкие, будто детские, рисунки, выполненные пациентами. Здесь Гроув напоминал скорее детский сад, чем надежно охраняемую психиатрическую больницу для преступников.

Вскоре ко мне подошел высокий человек и с улыбкой протянул руку.

– Здравствуйте! Я – Юрий, старший медбрат. Добро пожаловать в Гроув! К сожалению, в роли встречающей делегации только я, – пошутил он.

Юрий отличался приятной внешностью и крепким телосложением. На вид я дал бы ему около сорока лет. У него были темные волосы, над краем воротничка виднелась часть татуировки – вьющийся вверх по шее этнический узор. От Юрия пахло табаком и приторным лосьоном после бритья. Несмотря на проскальзывающий в речи легкий акцент, английский старшего медбрата был безупречен.

– Я переехал сюда из Латвии семь лет назад, – рассказывал он. – Сначала ни одного слова по-английски не знал. А через год уже говорил и понимал без проблем.

– Ничего себе!

– Английский выучить легко. Попробовали бы вы освоить латышский! – Юрий рассмеялся и, сняв с пояса кольцо со звякающими друг о друга ключами, вручил мне. – Ключи от одиночных палат, а вот коды доступа к отделениям.

– Ого! В Бродмуре все было скромнее.

– Недавно нам пришлось серьезно повысить уровень защиты. С тех пор как сюда перевели Стефани…

– А кто такая Стефани?

Вместо ответа Юрий кивком указал на женщину, появившуюся из двери позади стойки регистрации. В чертах ее лица угадывалось карибское происхождение. Лет сорока пяти, безупречное боб-каре.

– Стефани Кларк, управляющая в Гроуве, – сухо улыбнувшись, представилась женщина.

Ее рукопожатие оказалось крепче и решительнее, чем у Юрия, и гораздо менее радушным.

– Как управляющая я уделяю первостепенное внимание безопасности, – заявила Стефани. – Это касается и пациентов, и персонала. Если вам не обеспечена должная безопасность, значит, она не обеспечена и пациентам. – Она выдала мне небольшое устройство (сигнализацию, на случай нападения). – Всегда держите под рукой: не нужно просто оставлять это в кабинете.

Я с трудом поборол в себе желание произнести «слушаюсь, мэм!». С этой Стефани лучше не ссориться, иначе проблем не избежать. Я всегда придерживался подобной тактики со строгими начальницами: не спорил, не высовывался, и все было прекрасно.

– Приятно с вами познакомиться, – с улыбкой произнес я.

Стефани кивнула, но не улыбнулась в ответ:

– Юрий вас проводит.

Затем она развернулась и, больше не взглянув на меня, ушла.

– Пойдемте, – позвал Юрий.

И я последовал за ним к массивной стальной двери, ведущей в само отделение. Тут же рядом с металлодетектором дежурил охранник.

– Думаю, вас учить не надо, – произнес Юрий. – Никаких острых предметов, ничего, что может быть использовано как оружие.

– Зажигалки тоже нельзя, – добавил охранник, выуживая ее у меня из кармана и глядя с осуждением.

– Прошу прощения, совсем забыл! – извинился я.

– Я провожу вас в кабинет. – Юрий жестом пригласил следовать за ним. – Сейчас все на общем собрании, поэтому так тихо.

– Я могу к ним присоединиться? – спросил я.

– Не хотите сначала устроиться в кабинете? – изумился Юрий.

– До кабинета я могу дойти и потом. Вас не затруднит проводить меня на собрание?

– Как скажете. – Юрий пожал плечами. – Тогда нам сюда.

И мы пошли по длинным коридорам, отделенным друг от друга запертыми дверьми. Ритмично закрывались двери, лязгали и уезжали в пазы при открытии мощные штыри, поворачивались в замках ключи. Мы продвигались вперед с черепашьей скоростью.

Судя по виду коридоров, ремонт здесь не проводили уже несколько лет: краска на стенах облупилась, помещения пропитались слабым затхлым запахом плесени и разложения.

– Мы пришли, – проговорил Юрий, останавливаясь перед одной из закрытых дверей. – Заходите.

– Благодарю.

Пару мгновений я собирался с мыслями, а потом открыл дверь и шагнул внутрь.

Собрание проходило в длинной комнате с высокими зарешеченными окнами, выходившими на глухую кирпичную стену. Пахло кофе и неизменным лосьоном Юрия. Примерно тридцать человек сидели по кругу. Почти все держали в руках картонные стаканчики с чаем или кофе и, позевывая, с трудом отгоняли утреннюю дремоту. Те, кто уже допил, возились со своими пустыми стаканчиками – бесцельно вертели их в руках, мяли, плющили или рвали на кусочки.

Собрание проводилось один или два раза каждый день и представляло собой нечто среднее между административным совещанием и сеансом групповой психотерапии. На повестке дня обсуждались насущные вопросы, касающиеся больницы в целом и лечения конкретных пациентов в частности. Это была, говоря словами профессора Диомидиса, попытка вовлечь пациентов в собственное лечение и побудить их нести ответственность за свое состояние. Не стоит и говорить, что этот метод не всегда работал.