Пламя факела остановилось и начало гореть наоборот, словно бы высасывая ставший злым и холодным свет из окружающего воздуха. Тени, носящиеся мимо боярина, толкали его, царапали, рвали его одежду. Тьма клубилась вокруг него бешено кипящим варевом и завывала в его сознании мириадами обезумевших от ярости голосов:

«Замолчи! Замолчи! Замолчи!!!»

Казалось, этому безумству клокочущей тьмы не будет конца, но вдруг Фёдор почувствовал, как что-то явило свою холодную, великую и чёрную волю, и тот час же тьма успокоилась и стала кружить вокруг него медленным стонущим водоворотом.

Факел снова загорелся, но едва давал свет.

Время тянулось так медленно, что Фёдору казалось, будто это будет длиться вечно.

Наконец великая чёрная воля явила:

«Ты умрёшь!»

И наступила полная, звенящая тишина. Такая тишина, что боярин не слышал своего дыхания и не чувствовал даже стука собственного сердца.

Он ждал.

Беззвучные вдохи мерили уходящие мгновения.

«Не молчи!» – яростно ударила его чужая и чуждая воля.

– Что ты хочешь услышать? – спросил он.

«Научи!» – возникло из тьмы.

Боярин почувствовал, как ноша тяжкая на него навалилась. Тщательно взвешивая каждое своё слово, он заговорил:

– Пусть будете вы отныне слабые, средние и сильные. Пусть сильные едят средних, а слабые не едят насмерть. Пусть где нас много, там средних мало. Пусть между молодым и старым, между больным и здоровым выбран будет средними старый и больной. И не доводите слабые здорового до болезни, и не чтите средние младенчество за слабость. Так будете вы рядом жить, и будет вас столько, сколько род людской вынесет. И пока жив род мой, пусть так тому и бывать.

Тьма кружила и кружила безмолвным волнующимся водоворотом. Боярин ждал.

Наконец тьма отпрянула от него, и Фёдор почувствовал:

«Да будет так!»

И тут же тьма бросилась на него со всех сторон, погасила факел и скрыла его под собой.

Жизнь покинула тело Фёдора за мгновение до того, как зло успело понять, что не оно убило его, и не поняло зло, кто из зла убил его, и разлетелось зло по тьме и исчезло.

Луч предрассветного солнца мерещащейся дымкой озарил вершину башни Кыз-Куле.

Фёдор посмотрел на своё тело, провёл пальцами по теряющему морщины забот от безмятежности смерти лицу, закрыл устремлённые в никуда стекленеющие глаза и покинул башню. Там, за мысом, его ожидал тайно подошедший отцовский драккар. Взяв поданный воином своей охраны плащ и сумку с нужными свитками и грамотами, он направился к надёжному, проплаченному взяткой выходу из крепости. Ему нужно было торопиться. Он должен был успеть выйти во время утреннего намаза, пока Мансур не обнаружит его тело и не даст тревогу на закрытие открытых на восходе ворот.

Там, в золотящемся морским солнцем разгорающемся утре, его ждала новая судьба.

9514495791614217124442948019423188899380

Переставив бабушкин будильник на десять минут вперёд, до упора заведя его и поставив у самого изголовья кровати на табуретку, он снова с тревогой начал засыпать, чтобы уйти в это пограничное состояние. Сон не шёл. Он встал, походил несколько минут по комнате, зябко потирая свои плечи, усиленно думая обрывками предложений и пытаясь собрать разрозненные мысли во что-то цельное.

Походив немного, он кое-как успокоился. Будильник щёлкнул, готовясь зазвенеть. Переставив заблокировавшуюся механизмом стрелку, покрутив её в другую сторону, он на всякий случай задал на этот раз не десять, а пять минут, и, положив рядом с ним на всякий случай подаренный ему нож «Вятич», он снова лёг в кровать.

Через некоторое время он провалился в это своё странное состояние и осторожно мысленно позвал:

– Водитель! Ты здесь?

– Тут я! – радостно ответил ему знакомый голос. – Как сам-то? Живой?

– Да вроде нормально. Будильник зазвенел. Я проснулся от него. А что это было? И кто ты?

– Имена здесь нельзя говорить. Отдашь имя – отдашь себя, и поминай как звали. У тебя сейчас будильник снова заведён?

– Конечно! На пять минут.

– Давай, переставь его скорее хотя бы на полчаса. А лучше – на час. Нам нужно время. И скажи, как тебя звать. Только имя своё не называй никому! Это важно!

– Ну, пусть будет Вятич, – немного замешкавшись, выдал он первое, что пришло на ум.

– Оригинально! Как снова здесь окажешься – снова меня позови, я здесь буду. Зеркал, кстати, у тебя в комнате нет?

– Есть одно, на дверце шкафа. А что?

– Занавесь его. Только плотно! Это важно! И всегда занавешивай зеркала, прежде чем сюда ходить! И оденься. И в одеяло потолще завернись.

– А что тут такое… – начал было Вятич, но тут вдруг внезапно зазвонил будильник, и он проснулся опять.

Он выключил его и задумался.

Зачесалась нога.

Хмуро поскребя голень ногтями, он решился, открыл дверцу шкафа, накинул на неё плед так, чтобы зеркало было закрыто, быстро запрыгнул в лёгкий спортивный костюм, переставил будильник на час вперёд и плотно закутался в одеяло, вновь возвращаясь в то состояние, о котором ничего не знал.

– Водитель! Ты тут? – позвал он, уже с некоторой долей привычки очутившись в кромешной тьме.

– Здесь я, – ответил голос. – Как, ты говоришь, тебя называть?

– Вятич, – ответил парень, и тут же у него возникло ощущение захватывания дыхания, как будто он летит вниз на сильно раскачавшихся качелях. Внезапно он оказался в какой-то затхлой комнате без окон, с каменными стенами, простой деревянной кроватью, парой табуретов и парой подсвечников на столе. Свечи в подсвечниках не горели, но в комнате было странным образом светло, хотя источников света парень никаких не нашёл. На кровати сидел незнакомец лет двадцати-двадцати пяти, худощавый, с почему-то седыми волосами. Одет он был в обычную одежду «кроссовки/футболка/джинсы», с выполненной в форме модного потёртого оттиска эмблемой на тёмно-синей футболке. Выполненная белой и рыжей красками, она напоминала эмблему автомобилей «Фольксваген», с той лишь разницей, что буквы были длинней, крайние линии буквы «W» были разделены поперёк на уровне нижнего края буквы «V» и сделаны – как и она – рыжими. Под белой буквой «W» мелким шрифтом было написано «BB-56», а вместо круга она была окружена тринадцатью рыжими звёздочками. На столе стояла потёртая и видавшая виды пластмассовая моделька старого «Фольксваген жук».

– Где это я? – удивлённо спросил Вятич.

– Ты про конкретно это место или вообще? – поинтересовался Водитель.

– И то и другое! – ответил ему парень, задумчиво взяв со стола модельку, чтобы получше её рассмотреть.

– Положи на место! – вдруг резко произнёс Водитель, привставая с кровати.

Вятич удивлённо поставил игрушку обратно на стол и вопросительно посмотрел на него.

– В тысяча девятьсот пятьдесят шестом году «Фольксваген жук» получил то, что станет одной из его наиболее отличительных особенностей, – набор двойных хромированных выхлопных труб, – услышал он объяснение собеседника, садящегося обратно на кровать. – Модели для США получили более высокие защитные бамперы и трубчатые рейки. Это – уникальная модель именно пятьдесят шестого года. Её уникальность в том, что в Америке тогда не делали модели проходных автомобилей, только престижные тачки типа «Кадиллаков» или премиум-моделей «Шевроле».

«Водитель!» – хмыкнул про себя юноша, а вслух спросил:

– Так где же мы? Ну, в смысле и там и тут?

– «Там» – это проще воспринимать как некий промежуток между миром живых и миром мёртвых, немного в стороне от сна, по-умному называется «Литораль», на сленге – «прилив», в простонародье – «промежность». Здесь ты потому, что нырнул в литораль из реального мира. Тебя терминами грузить?

– Ну попробуй! – нерешительно предложил Вятич.

– Реальный мир называется супралиторалью, нырнёшь ещё глубже – в сублитораль уйдёшь, там и мёртвых можно повстречать. У них там гнездо, или, грубо говоря, нерест. Ещё термины нужны? Или лучше сленгом?