Эта ослепительная жемчужина
Тучной раковины ночи,
Где лазоревый грот звезд,
Пожеланием доброго ужина,
Где-то рядом сядет в волшебный мед.
Из под руки бога выскользнет небесный плуг,
Там звенит тетивы звездный лук.
Так лелеет ночь-дароносица.
Видишь, моря серебряная косица,
Это его серебристое рыльце
Манит хрупких шмелей тоскующего сердца,
Как после дождя неведомой красоты
Хрустального свода света
Являет миру божья ресница,
Когда невидимый земледелец
Хрустальным жнет серпом
Алмазную пшеницу,
А затем печет из муки света
Ароматные хлебы,
Наблюдая блеснут ли где глаз мечи,
Вопрошающи мысленно: Что это?
Или только серые, глухие чехлы
Глубоко спрятанные в комоде ветхом.
4
Так мы резали
Слова Божьего слитки,
Ставили дома.
Были мы в них улитки.
"Пожить-бы!" – говорило Время,
Седым утёсом воображая,
Опытной мудрости бремя.
Когда же ночью провожало
Солёным глазом море век,
Сколько людей выражало
Их обезумевший бег?
Когда уйдёт судьба в свой дом,
Устало груз себя неся;
Облечённые словом,
Мчались мысленным ковом,
Где наковальня опыта,
Под молот судьбы,
Правя молоточком счастья
Узор меча памяти.
Так, в чистилище сна,
Наши дневные попытки,
Мыслей причудливых свитки,
Полные воли огня,
Плавятся в тигле смерти.
Так река вопила,
Тело моё пила:
"О, трепещи!"
Покачивая глубиной
Могилы облака,
Властью синих кос
Обездвиженных,
С глазами посоха.
Совёнком смотрит ночь,
Букварь духа читая:
Красные слёзы природа
Собирает в сосуды скорби.
Там хоронит.
А когда скорбит,
Пьёт рубин
Скорбью скорбь
Утоляя…
Делали стожок огня. Грелись.
Красные снежинки тепла
Провожали глазами
В небо.
Хотели туда.
* * *
Арбат нес сентябрь
Моченым ночьем,
И улиц целуем
Барокко корябал.
О, лунным нулем,
Арбатко октябрь!
И лужи жульем,
И лижет жильем.
Как ватник-кентавр,
Толпою оплотом
О караул в кулуарах
Моток гоготом.
* * *
Не выбирают роли орлиной…
От невинных пыток устав –
Только один на земле унылой.
Жизнь мертва, если каждый прав.
Жадно вскрывали жемчужину вилкой,
Чудо давали голодным глазам.
Каждое тело стрелою липкой
Хочет притронуться к образам.
* * *
По велению синих морей
Красной пустыни сердца,
Небо искало плечей,
Где ему опереться.
И когда пустыня, как мать,
Отдала молоко этих синих желез,
Приходил отравленный чудом тать,
Грубо мял остывающую кровь солнца.
* * *
Скоро утро.
Повиснет плакат
На окне:
Это – мир Господень!
Ощущаю вишней в вине
Я моё молодое тело.
Будто я на чужом языке.
И не понял никто:
О чём.
Ухожу от тебя налегке,
Ощущаемый палачом.
Не страна, а весёлый бубен;
Не весна, а зелёный дождь;
Не глаза, а случайный гость;
Мир ему – как голодным кость,
На пиру мы, а значит – будем!
А когда по утрам с проклятьем
Грею чай, и клубничный джем
С булкой я безотчётно ем,
И за нудным таким занятьем
Каждым утром я обречён
Своё дряблое видеть тело,
Кто-то бегает на закате,
Затевая игру с дождём,
Или юркий на перекате
Среди камней найдёт проём.
Но и теперь в печальной паутине,
В причудливых подтеках старых стен –
Угадываю в горестной картине
Моих друзей чарующий рефрен.
* * *
В местах, где однозвучная, как осень,
Симфония дверных петель растёт,
Встают традиционные вопросы,
Их знаем мы, как сны, наперечёт.
Не светает никак, и бредит,
Среди прочего, все же хмель.
Все ненужное бил намедни,
Заметал и бросал в апрель.
И услышал в холодном ветре
Очарованную свирель.
Разве жалобно-грустное: "Где ты!?"
Разве брошенный скрип качель.
Ты помнишь как все это было?
Твой голос пропал в снегу.
Что мы на земле ты забыла –
Твердила мне: "Я убегу!"
И словно застыло время
Лукаво на ноте "Да",
И именно в это время:
"А я убегу тог-да-а!.."
За окном тогда моросило.
И сейчас он опять грозит.
Ты тогда еще выносила
Мой помятый, растерянный вид.
Ну, а после. Когда к обеду
Стал ходить белозубый Ник,
Вяло брякнув: "Ещё заеду…",-
Уходил, задрав половик.
И терпеливая, как осень,
Арахна саван свой прядет.
* * *
Вы теперь озабочены очень
И, быть может, не помните дня,
Когда встретились мы между прочим:
Вы, обычную бледность храня,
Были вежливы, радость о встрече
Выражали, как суетный мим;
Вспоминали какую-то вечность,
И зачем на ветру мы стоим…
Что ж. Привязались Вы ко мне.
Я Вас тогда не обманула;
Вы уходили, а в окне –
Я выключатель повернула.
Когда не находили слов
Излить Вы преданную душу,
Мне было скучно. Тех часов
Жалею, как матросы сушу.
Как живете? Храни Вас Бог
От лукавых друзей, oт скуки.
Если будете одинок,
Попадется перо под руки,
Так черкните хоть пару строк…
Я Вас любил, как дети, для забавы.
Не представлял дальнейший путь.
Моей вины проста основа: сами
Вы понимаете в чем суть.
Но Вы души моей не знали,
Вы не поверили в меня.
Печально ли, но Вы не стали
Богиней грешного огня.
Поверя только в очевидность
Вращенья суеты мирской,
Вы не заметили надмирность –
Милее Вам земной покой.
Быть может, навевает тягость
Вам старомодный разговор —
Как далека от нас та радость,
Какой суровый приговор!
* * *
Я по вязкому илу бреду.
Я пытаюсь представить, как море
Покидало в усталом бреду,
Оставляя в холодном разоре…
Утомлённый, и я здесь живу…
Вот уже настаёт повечерье,
Чуткий страж запирает засов;
Я был слеп, а слепому не верят,
Потому что он просит даров.
