Скорее – капризная, подумала Кэй. И невольно улыбнулась.

Потом она посмотрела на привратника-дедушку, и ей пришло в голову, что надо проявить вежливость.

– Для чего они? – спросила она.

Он все еще смотрел на Элл.

– Ни для чего особенно важного уже сейчас, – ответил он. – Красавица – слов просто нет, – добавил он, обращаясь, казалось, к самому себе. – Ей, держу пари, никакие ключи не понадобятся.

Вприпрыжку, перескакивая через ступеньку в своих темно-красных резиновых отороченных мехом сапожках, Элл начала подниматься по винтовой лестнице. Сапожки достались ей от Кэй и были немного великоваты. В них она выглядела моложе, чем была, казалась неловкой, чуточку хрупкой. На пятой или шестой ступеньке она повернулась и, проказливо улыбаясь, поскакала обратно, ее лицо после наружного холода раскраснелось и лучилось, полные розовые губы были подобраны оборочкой. Потом с нарочито серьезным видом, словно священнодействуя, она вынула руку из кармана и раскрыла ладонь с тремя объемными звездочками из тех, в которые играла дома. «Бабки» – так их называл папа; это была одна из тех редких игр, что он одобрял, и он часто повторял одно и то же: «Старая-престарая игра, где нужно и уменье, и везенье». Элл была признанным мастером джекс и носила титул с гордостью, она умела делать с этими звездочками абсолютно все. Сейчас она подкинула их в воздух, перевернула изящную ладонь с грациозностью танцовщицы, и три звездочки сели ей точнехонько на костяшки пальцев.

Кэй улыбнулась. Умеет щегольнуть.

Бывает иной раз так: нечто исключительно красивое случается перед самой бедой. Кажется даже, что беда протягивает руку назад во времени и переиначивает красивое, делает его еще более красивым из-за предстоящего, – так, во всяком случае, все это видится, думала Кэй чуть позже.

Элл удивительно красиво выглядела в тот момент: губы улыбались и при этом были поджаты, в глазах плясали отблески лампы посреди прихожей, искрящиеся рыжие волосы свободно падали сейчас ей на плечи, и вся она горела озорной отвагой. И тут, попытавшись сделать шаг в этих больших, неуклюжих темно-красных сапогах, она споткнулась и упала на пол вниз лицом. Звездочки, слетев с ее вытянутых пальцев, покатились по каменным плитам.

Не успела она заплакать, как привратник Рекс вскочил со скамьи и в одно мгновение оказался около нее. Пружинистый, сильный, он наклонился и подхватил ее. Движение было сложным, гибким, прыжок и подхват – ну прямо балетными. Кэй и вздохнуть не успела, а он уже снова сидел, надежно угнездив в руках ее рыдающую сестру. Кэй смотрела, потрясенная и вместе с тем околдованная. А Элл – та прильнула к Рексу, грелась в его руках, как у очага.

Он медленно покачивал ее, и постепенно рыдания девочки стихали. Кэй заметила, что стиснула ключи Рекса так, что ладонь побелела, острая железная часть оставила на ней след. Она протянула их Рексу. Звяканье ключей вывело его из какого-то забытья, и он поднял на нее взгляд. Все происходило, казалось, очень медленно. Элл, словно пробудившись, села на его колено и тоже посмотрела на Кэй. Рекс взял ключи. И продолжал смотреть. И тут Кэй это увидела – увидела идеальную гармонию между стариком и девочкой: точно изваянные из цельного камня единой рукой, точно изображенные на холсте в единой цветовой гамме, точно спетые одним голосом, они глядели на нее, повернув головы под одним и тем же углом, одинаково сфокусировав глаза, одинаково разомкнув губы. Все совпадало. Кэй замерла.

– Иногда, – медленно проговорил Рекс, каким-то образом одновременно осуществляя чары до конца и уничтожая их, – нечто исключительно красивое случается перед самой бедой.

Каждый волосок на затылке у Кэй встал дыбом, но не от страха. Слишком добрые у него были глаза – как будто глаза родной сестры. Иногда каким-то образом нечто…

– Твои, надо полагать, – сказал он Элл, перекатывая три упавшие звездочки из своей ладони в ее. Элл посмотрела на них, выбрала одну и вручила ему обратно.

В этот самый момент с винтовой лестницы, прыгая через ступеньку, опрометью сбежала Клэр Тойна. Дальше – мимо них, через двойную дверь и во двор. Рекс поставил Элл на ноги, затем не спеша, степенно, опершись руками на колени, поднялся. Положил звездочку в карман, прицепил ключи обратно к брючному ремню, взял девочек за руки, и они двинулись следом за Клэр так быстро, как он мог. Через несколько минут, надежно пристегнутые на заднем сиденье машины, которую мама, думая только об одном, выводила с парковочной площадки, девочки обернулись. По-прежнему ошеломленные, они посмотрели на старика перед сторожкой. Он выглядел, подумалось Кэй, человеком, состоящим из одной лишь печали, осужденным за преступление, которого не совершал. Его правая рука была прощально поднята.

В колледже Сент-Николас – то же самое. Никто там, казалось, знать не знал Эдварда Д’Оса; на двери комнаты, где Кэй провела осенние каникулы, кисло поглядывая в окно на дневную жизнь, значилось другое имя. То же самое имя, что и на доске у входа в Питт: ДОКТОР АНДРЕА ЛЕССИНГ. Только на этот раз в комнате горел свет, и женщина, открывшая дверь, куда постучалась Клэр Тойна, выглядела такой же удивленной, как они. При высоком росте она казалась хрупкой и какой-то маленькой, ее кости, подумала Кэй, должно быть, такие же тонкие и невесомые, как ее золотистые волосы. Она вся была, как змеями, обвита шалями и накидками.

– Я понятия не имею, о чем вы говорите, – сказала она. – Ни малейшего. Я занимаю это помещение пятнадцать лет. За все время работы в Сент-Никс у меня не было другого помещения. Взгляните сами. – Она отступила от двери и сделала широкий жест, словно обводя комнату тонкими элегантными пальцами. Кэй показалось, что все они похожи на проворных неутомимых змеек – сплошь мышцы и яд внутри. – Тут мои книги, мои вещи, моя работа.

Пока мама Кэй лихорадочно объясняла цель их прихода, позади них нервно переминались на лестничной площадке двое привратников, не зная, следует ли им вмешаться.

– Абсолютно ничем не могу вам помочь, – добавила доктор Андреа Лессинг. – Честно говоря, я как раз собиралась отправиться домой на все выходные.

Она попыталась закрыть дверь, но Клэр Тойна что-то в комнате увидела и твердо поставила перед дверью ногу.

– Я вас не знаю, – обвиняюще проговорила она. Кэй подалась назад, напуганная угрозой в мамином голосе.

– Сожалею, но своей вины в этом не усматриваю, – отозвалась доктор Андреа Лессинг.

– Вы археолог?

Глаза Клэр Тойны рыскали по комнате еще стремительней. Слева от двери стояли книги, и она вгляделась в корешки, пытаясь разобрать названия. Свет был тусклый. Кэй почувствовала, что не очень твердо стоит на ногах, и сильнее уперлась в пол лестничной площадки.

– Я вижу здесь те же книги, что стояли у моего мужа, – сказала ее мама. – Вижу многие из тех же книг. Вы работаете над проектом «Фрагменты»?

– Миссис Д’Ос…

– Моя фамилия – Тойна.

– Миссис Тойна, ну право же, мне очень жаль, но у меня нет на все это времени. Да, работаю, но сейчас попрошу вас позволить мне закрыть дверь и отправиться домой к своей семье.

Доктор Андреа Лессинг напирала на дверь. Мамина нога заскользила назад по деревянному полу и уперлась пяткой в порожек от сквозняка. Ступня застряла. Возникла неловкая тишина, и привратники зашевелились, подались вперед, собираясь, похоже, вмешаться. Кэй набрала в грудь воздуху и протянула руку, чтобы тронуть мамино плечо или чувствительное место на локте. Хотела увести маму отсюда. И тут Элл резко выставила руку вперед и схватила Кэй за запястье; ее лицо было яростным, красным.

– Вы знаете про Вифинскую Невесту? – спросила мама самым ровным своим, серьезным, но и отчаянным каким-то тоном.

Кэй про нее знала, как знала коленом удар со всего размаха о большой камень позади дома. Таким же знанием, каким знала ступеньки лестницы к себе в спальню, уютный звук дверной защелки позади себя, спокойную, тихую высь своей постели на втором ярусе. И еще она знала, что доктор Андреа Лессинг, при всей своей видимой субтильности, давила на дверь с нечеловеческой силой: дверь внезапно захлопнулась, заставив маму переступить назад, на левую ногу, а Кэй и Элл – отпрянуть к холодной, с трещинами в штукатурке, стене лестничной клетки.