Рожер совершенно изнемог от тяжелой работы в полных доспехах. Вместе с несколькими нормандцами он с трудом приковылял на кухню герцога, где угрюмые слуги дали неудачникам поужинать. У графа Тулузского тоже ничего не вышло, и весь лагерь ворчал, что они потратили время на бездарную затею военачальников. Однако никто не мог предложить ничего лучшего, и глашатаи оповестили, что утром будет устроена новая попытка. Второй смене пехотинцев поручалось за ночь привести в порядок дамбу.
Перед сном Рожер решил повидать отца Ива, но священника свалил приступ дизентерии, он лежал, завернувшись в одеяло, и к беседе был совершенно не способен. Даже Фома утратил свою обычную жизнерадостность. Явившись помочь хозяину снять доспехи, он поведал, что после дня, проведенного в укрытии, его отобрали в штурмовой отряд, чтобы пополнить убыль в лотарингских стрелках. Завтра ему предстояло палить во врагов с осадной башни, и беднягу одолевали дурные предчувствия.
Спал Рожер плохо. Днем тяжелая работа отвлекла от боли в желудке, но теперь из-за поноса приходилось вскакивать каждые два часа. Многие пехотинцы проработали всю ночь и наутро отправились на отдых, поэтому войско, приготовившееся к новому штурму, изрядно уменьшилось. Однако все рыцари, способные носить оружие, были на месте. Если бы наконец дело дошло до схватки, им предстояло стать козырной картой пилигримов. Рожер прослушал мессу, но не посмел причаститься: болезнь могла наброситься на него в любую минуту. На завтрак, как обычно, дали краюху хлеба. Он с трудом проглотил ее, зная, что не сможет встать в строй, если не получит глоток вина, которое успокоит внутренности. Здесь вино считалось роскошью, а лишних денег у него не было. Юноша отнес греческому купцу свое лучшее одеяло из толстой исландской шерсти, и тот налил ему большую чашу. Почувствовав, как обожгло кишки, Рожер пошел на свое место. Он несколько взбодрился, но при этом слегка покачивался.
Дамбу за ночь выровняли и укрепили, а на башне залатали дыры и сменили балки, поврежденные вражескими снарядами. После разочарований предыдущего дня каждый испытывал состояние неистового возбуждения. Хорошо, что оно пока было обращено на неверных; если бы и этот штурм закончился провалом, гнев мог обратиться на собственных вождей.
Когда пришло время двигать башню, началась все та же морока с не желавшими ехать прямо катками; кое-какой опыт, накопленный накануне, пошел насмарку, поскольку пехотинцы полностью сменились. Однако после нескольких неудачных попыток они все же сумели направить башню к дамбе. Тем временем Рожер успел присоединиться к группе рыцарей слева. Городская стена здесь дугой уходила на юго-восток, и на ней стояло не так уж много метательных машин неверных. Кроме того, тут он мог, как обычно, держать щит на левой руке. Юный рыцарь на мгновение оставил свое место, чтобы обнять Фому, взволнованно ожидавшего, когда можно будет вскарабкаться на верхнюю боевую площадку, раскачивавшуюся в шестидесяти футах над землей. Все двинулись к проходу в укрытии, и Рожер оперся правой рукой о шаткую, подпрыгивающую деревянную стену, обитую сыромятными кожами.
Враг ожидал их в полной боевой готовности. Со стен, как обычно, понеслись пронзительные, гортанные крики, столь непривычные и неприятные для христиан, привыкших к более низким европейским военным кличам. Все знали, что этот вой будет продолжаться целый день. Башня достигла зоны обстрела, и в солнечных лучах замелькали стрелы и камни. Казалось, у неверных иссяк запас дротиков для баллист, и рыцари облегченно вздохнули. Кажется, дела шли на лад. Несущие балки потрескивали, но башня бодро катилась вперед и вскоре достигла земляной насыпи у въезда на дамбу. Сзади по цепочке стали передавать доски, и рыцари начали подкладывать их под катки. Укрепленная дамба хорошо выдерживала вес, и башня громыхала по этой странной дороге со скоростью двух миль в час.
Вот позади раздался громкий торжествующий крик, и башня остановилась вплотную к стене. Они все же добились своего! Теперь дело было за рыцарями. Все бросились назад, ко входу, а герцог Готфрид, командовавший пехотинцами и отставший от них на несколько ярдов, рванулся внутрь и начал взбираться по лестнице (для облегчения конструкции заднюю стенку не стали обшивать досками). Настал великий миг, решающий момент трехлетнего паломничества, свершение изнурительного похода в тысячи и тысячи миль. Рожер, возбужденный не меньше других, принялся проталкиваться к лестнице.
Башня была трехэтажной, каждый этаж насчитывал двадцать футов в высоту и был забит досками крест-накрест; это усиливало конструкцию и прочнее скрепляло стены. Прорвавшись на первый этаж, Рожер оказался посреди размахивающей руками, пихающейся толпы, которая пыталась вытолкнуть его обратно. Двигавшие башню пехотинцы, обезумев от возбуждения, приставили к балкам запасные лестницы и принялись карабкаться наверх. Естественно, первыми на крыше оказались самые быстрые, и были это отнюдь не рыцари в полных доспехах. Вскоре все верхние этажи заполнили совершенно бесполезные и беззащитные пехотинцы, а герцог Готфрид застрял в самом низу второй лестницы.
Внутри башни было очень жарко и невыносимо воняло кожами, которые более суток жарились на знойном сирийском солнце. Горло рыцаря, закованного в не пропускавшие воздух латы на кожаной подкладке, сдавило спазмом. Рожер ничего не мог поделать: его вырвало прямо на оберк пробивавшегося вперед фламандца. Тем временем башня скрипела и тряслась — оказавшиеся наверху пехотинцы пытались выдвинуть сходни под градом камней, выпущенных катапультами неверных. Задолго до этой неразберихи число защитников башни сократилось само собой — погибло множество людей без доспехов: с крыши их сметали снаряды врага, а толпа не давала спуститься обратно. Наконец рыцари смогли подняться на второй ярус. Рожер чувствовал такую слабость, что принужден был крепко ухватиться за перекладину. Он сумел забраться по второй лестнице, но потом оперся о стену и попытался прийти в себя. На этом ярусе были устроены амбразуры, из которых арбалетчики без промаха стреляли снизу вверх во врагов, столпившихся на крепостном валу. Кое-кто из них успел удивленно покоситься на рыцаря, забившегося в угол, когда все остальные так и рвались в бой. Он сглотнул слюну, стиснул зубы и шагнул на ступеньку третьей, последней лестницы.
Когда Рожер наконец вынырнул из люка на свежий воздух, налетел порыв ветра, унеся запах гниющих шкур, и юноше сразу стало легче. Но крыша башни напоминала бойню. Лучники неверных посылали стрелы по высокой траектории с расстояния в один ярд, и наконечники вонзались либо в доски, либо в незащищенные тела несчастных пехотинцев. Засевшие на крыше арбалетчики безнадежно уступали в числе врагу, вооруженному куда более скорострельными луками, и те из них, кто еще оставался в живых, прятались за плетеными щитами или за телами погибших товарищей. Несколько рыцарей, ошеломленных открывшейся им картиной, стоя по щиколотку в крови, растерянно и неловко возились со сходнями. Увы, здесь не нашлось вождя, способного командовать смешанной толпой разноязыких воинов; только потом они узнали, что герцог Готфрид застрял на втором этаже, задержанный толпой возбужденных, кое-как вооруженных обозников, которые только мешали рыцарям — единственным, кто реально мог захватить занятую врагом стену. Но никто из оказавшихся наверху разноплеменных рыцарей не осмеливался отступить первым, и поэтому на какое-то время все они скопились у дальнего конца башни, прикрываясь от стрел щитами и с беспокойством следя за огромными камнями, со свистом летевшими из-за стены. Наконец герцог Лотарингский достиг конца лестницы и попытался криком и жестами заставить их бросить сходни на стену. Увы! Когда дальний конец мостков оперся на зубец и дорога в Священный Город казалась открытой, рыцари заколебались: толпа вражеских воинов окружила сходни, и путь преградили сотни копий. Герцог был знатным сеньором, и ему не подобало, рискуя жизнью, бросаться туда, куда не решились ступить его вассалы. Если бы он без колебаний двинулся к мосткам, возможно, все пошло бы по-другому… Минуту-другую сходни пустовали, а затем враги вонзили в них крючья и сбросили в ров с шестидесятифутовой высоты. К задней стене башни были прикреплены еще одни мостки, припасенные как раз на такой случай, но рыцари доставали их медленно и неохотно. Еще бы, зачем торопиться спускать сходни, если не чувствуешь в себе смелости ступить на них? Были сделаны одна-две робкие попытки, но не успел помост коснуться стены, как прилетел огромный камень и разнес его в щепки. Третьего в запасе не нашлось.
