Когда это известие подтвердил говоривший по латыни священник, Рожер решил бежать домой и все рассказать Анне. Ситуация резко изменилась. Герцог Готфрид пользовался у паломников большим уважением. Титул у него был громкий, но едва ли он имел на него право, поскольку герцогство было сильно раздроблено. Однако он прославился тем, что частично продал, частично заложил все свои владения, чтобы экипировать отряд. Он выступил в поход точнехонько пятнадцатого августа 1096 года, в день Успения Богоматери, на который Клермонский собор и назначил начало паломничества. В это время многие вожди только еще прикидывали, есть ли у пилигримов шансы на успех. Герцог сумел договориться о беспрепятственном проходе через Венгрию и Иллирию и проливал кровь единоверцев-христиан лишь тогда, когда этого нельзя было избежать; он почетно провел переговоры с греческим императором о даче вассальной клятвы и освобождении графа Вермандуа; он был известен добродетельной жизнью и соблюдением Христовых заповедей (не в пример остальным вождям) и оставался единственным, кто по-настоящему помышлял бороться с неверными, а о собственной выгоде думал лишь постольку, поскольку предводительствовал многими бедными и голодными вассалами… Его решение примкнуть к графу Тулузскому в корне меняло все. Если герцог Нормандский уже принял какое-то решение, то теперь ему придется его пересмотреть.

Возбужденный новостями, Рожер забыл о ссоре с женой и на радостях обнял Анну, чем немало ее удивил. Заикаясь от волнения, он поделился с ней потрясающей вестью. Однако Анна осталась спокойна.

— Мой дорогой повелитель, все это мы обсудили еще вчера. Ты вправе меня наказать, и я не хочу тебе противоречить, но должна напомнить: ты не сможешь последовать за графом Тулузским, не нарушив присягу своему герцогу. Если долг преданного слуги мешает тебе присоединиться к князю Антиохийскому, который готов хорошо платить, то он же запрещает тебе покидать сеньора и идти в поход на Иерусалим.

Рожер, пораженный ее хладнокровием, досадливо вспомнил вчерашнюю порку.

— Любезная Анна, — сказал он так учтиво, словно они не были женаты, — разве ты не видишь, что все изменилось? Если герцог Лотарингский идет на юг, он неминуемо становится предводителем, а граф Тулузский, уклоняющийся от битвы под предлогом болезни, отходит на второй план. Ни один рыцарь не заслужит упрека, если вместе с герцогом Готфридом отправится сражаться с неверными. Это совсем другое дело, чем переметнуться на сторону Раймунда де Сент-Жиля, этой старой бабы! Что бы там ни решил мой сеньор, я пойду на Иерусалим! Если он присоединится к походу, я последую за ним; если он вернется домой, я получу право присягнуть герцогу Готфриду.

— Прекрасно, мой повелитель. Что ж, тебе решать. Жаль только, что у нас так и не будет замка, но зато мы и дальше будем сражаться с неверными и исполним долг паломников…

Анна говорила кротко, с грустной улыбкой, и Рожер смягчился. Когда наступал решающий момент, она вспоминала о своем долге паломницы, и лишь в разговорах прорывалась ее мечта о жизни в разбойничьем замке.

Они вкусно поужинали: Анна была мастерица готовить. А потом, помирились; жена села у его ног и принялась петь по-лангедокски любовные песни, а он в это время менял ремни на кольчуге. Права была старая пословица про таску да ласку…

Поздно вечером раздался стук в дверь. Роберт де Санта-Фоска вошел в комнату сразу, едва слуга сообщил о его приходе, и Рожер не успел сказать, что они не принимают. Анна пела грустную песенку о любовнике, которого убил неожиданно задержавшийся дома муж, и ее голос звучал необычно громко, наверное, он был слышен даже за дверью. Как требовали хорошие манеры, Роберт сначала поздоровался с дамой.

— Добрый вечер, сударыня! Я знал, что вы оба дома, потому что слышал твой голос, но пришел-то я повидать мессира Рожера.

Рожер обратил внимание на элегантную одежду кузена. Впрочем, Роберт всегда был щеголем.

— Добрый вечер, кузен Роберт, — ответил он. — Ты хочешь поговорить со мной наедине?

— О нет, разве у меня могут быть секреты от госпожи Анны! Я только хотел обсудить последние новости и узнать, что вы собираетесь делать.

— Я уже сказал жене, что все более или менее решено. Если мой герцог идет на Иерусалим, я последую за ним, если он возвращается, я обретаю свободу, поступаю на службу к герцогу Готфриду и иду на юг как его вассал.

— А как же мой сеньор, князь Боэмунд? — спросил Роберт. — Лучший полководец армии и предводитель второго по численности отряда тоже имеет право на что-то рассчитывать. Значит, он советует остановиться, а вы все собираетесь наступать? Я думал, ты на нашей стороне, кузен! Не слишком ли ты поторопился?

— Обстоятельства изменились, — твердо ответил Рожер. — Когда началась грызня между графом Раймундом и князем, я был уверен, что останусь. Ты прав, князь — лучший полководец, и я никогда не примкнул бы к прованцу. Но герцог Нижней Лотарингии тоже отважный и искусный воин, потомок Карла Великого, и ясно, что именно он будет командовать походом. Почему бы и князю не принять в нем участие?

— Но это совершенно очевидно, — нахмурился Роберт и быстро поглядел на Анну. — Антиохия — слишком лакомый кусок, и, если мы не оставим ее за собой, этот низкий и двуличный греческий император уведёт ее у нас из-под носа. Ты считаешь, что бросать нас в таком положении честно? Граф Тулузский вполне способен устроить налет на стены, когда его люди вооружатся и приготовятся уйти из города. Я и пришел-то затем, чтобы попросить тебя надеть доспехи и помочь охранять башню в тот день, когда он выступит в поход. Я никогда не подозревал, что ты станешь поддерживать прованцев. На них нельзя положиться. Да и наш горячий юный дурачок граф Танкред недалеко от них ушел! Умудрился отдать грекам и армянам большую часть Киликии, а потом надумал идти на юг с этими юродивыми странствующими рыцарями, и часть наших идиотов решила следовать за ним!

— Ты простишь меня, дорогой Рожер, если я выскажу свое мнение? — смиренно спросила Анна. Это было так необычно, что у Роберта поползли вверх брови.

— Конечно, дорогая жена, — быстро ответил Рожер. Муж имел право бить жену, но гордиться тут было нечем. Пусть уж посторонние, и даже кузен, считают, что он подчинил ее только своим авторитетом.

— Ну, раз так, — продолжила она, — не мог бы ты взглянуть на все это дело с другой стороны? Прованцы и лотарингцы совершенно правы, что решили продолжать поход. Пусть так, я не возражаю. Но тебе-то какая выгода к ним присоединяться? Здесь князь Антиохийский твердо обещает тебе лен, который придется защищать от неверных. Разве это не отвечает целям паломничества? Герцог Лотарингский и большинство его вассалов такие же безземельные, как и ты; если они возьмут Иерусалим, тамошних земель может не хватить на всех, а когда герцог Роберт вернется домой, можешь быть уверен, что с нормандским норманном рассчитаются в последнюю очередь. Бери то, что тебе дают: ты сражаешься уже два с лишним года и давно заслужил награду.

— Не годится! — с силой ответил Рожер. — Ты знаешь, что моя присяга герцогу запрещает это. Извини, кузен, но придется тебе защищать Антиохию без меня.

— Есть и другой выход, — медленно проговорил Роберт, осторожно подыскивая слова. — Совсем не обязательно покидать знамена герцога открыто. Когда войско выйдет в поход, ты мог бы сказаться больным и заявить, что не в состоянии ехать верхом. Бог свидетель, граф Тулузский проделывал это неоднократно. Получив отсрочку на несколько месяцев, ты спокойно вступишь в городской гарнизон. Если есть время, лучше не доводить дело до явного разрыва. Я скажу князю, как ты собираешься поступить, и он прибережет для тебя лен.

Это двусмысленное предложение окончательно взбесило Рожера. Устав от бесконечных уговоров, он яростно выкрикнул:

— В последний раз говорю: я не собираюсь ни нарушать присягу, ни отлынивать от нее под предлогом болезни! Кузен, если будешь продолжать в том же духе, я подумаю, что ты недостоин звания рыцаря. Должно быть, ты набрался этих мыслей у своей родни по материнской линии!