Дома его ждал приятный сюрприз. Роберт де Санта-Фоска как раз заканчивал обедать с Анной. Пожалуй, она слегка нарушила приличия, оставаясь наедине с мужчиной, но в комнату постоянно входили слуги, да и что за счеты между старыми друзьями? Рожер не видел кузена со времен чудесной победы, и ему было интересно узнать мнение кузена о политической ситуации в городе.
— Я вижу, твой граф не тратит времени даром, — шутливо начал он, когда обмен приветствиями остался позади. — Только я вышел на улицу, как меня остановил грубый морской волк с арбалетом и заявил, что они охраняют этот городской квартал, полученный ими от итальянских норманнов. Кажется, ты не одобряешь решение совета, которое, кстати, до сих пор не принято. Тебя и так-то было невозможно переубедить, а теперь за твоей спиной стоит весь итальянский флот!
— Да, наш граф времени не теряет, — ответил Роберт. — Но все эти происки, разумеется, ни к чему. Разве император не обещал нам Антиохию, разве совет не посулил город тому, кто сумеет его взять? Вот две причины завладеть Антиохией. Я уже говорил госпоже Анне: когда граф Боэмунд вступит в крепость, жить здесь будет очень приятно. Стены тут неприступны, а граф — верный друг всех мирных купцов.
— Надеюсь, ты прав, — заметил Рожер. — Эти итальянские моряки нам пригодятся. Они лучшие арбалетчики и механики во всем войске. Вполне возможно, что жить в Антиохии будет неплохо, но я не вижу, как мы с Анной сможем тут остаться. Откуда возьмутся деньги?
— Почему бы не поступить на службу к моему графу? У него всегда найдется место для рыцаря, тем более для рыцаря-норманна, найдутся и деньги, чтобы хорошо платить ему.
— Моя присяга герцогу этого не позволяет. Пока он участвует в паломничестве, я не смогу его оставить. Не спорь, Анна: мы уже тысячу раз говорили об этом, и ты знаешь, что я своего решения не меняю!
— Отлично, кузен, — скрывая улыбку, кивнул Роберт. — Конечно, клятвы надо соблюдать… если нет способа их обойти. Ваш герцог не больно-то заботится о завоевании новых земель, и тебе при нем не разбогатеть. Но когда он вернется в Нормандию, милости просим к нам! А теперь расскажи мне, как шла битва. Мы были в арьергарде и прикрывали отряд с тыла. Драки было много, а добычи мало. Когда я прискакал в лагерь, его уже ограбили дотла!
Беседа коснулась более приятных вещей. Как учила мать, Анна изобразила на лице приличествовавшее этому случаю восхищение, и кузены наперебой принялись бахвалиться. Рожеру мешало то, что он в это время расправлялся с остывшим обедом, но Роберту и в самом деле было о чем рассказать: итальянские норманны, дравшиеся с правым крылом турок, отрезанным от своих первой атакой прованцев, выдержали жестокий бой. Никто не мог отрицать, что граф Боэмунд, как верховный главнокомандующий, выбрал для себя и своих вассалов самое опасное и незавидное в смысле добычи место.
Как обычно, Роберт показал себя очаровательным собеседником, особенно в присутствии дамы, и этот день стал для Рожера самым приятным за все время похода. Вечером он оглядел уютную, чистую комнату, защищенную от непогоды каменными стенами, и удовлетворенно вздохнул. И дом, и постоянная близость очаровательной жены были достойной наградой за трудности и опасности, которые он вынес во имя Христовой церкви. В мире бы не было справедливости, если бы он не получил за это достойную награду…
В Сирии июль очень жаркий месяц, но в Антиохии жара не слишком докучала рыцарю, особенно если повесить доспехи на гвоздь. Правда, поначалу в городе было слишком тесно от вооруженных людей и выставленных на каждом шагу часовых, но до взаимных нападений дело не доходило; каждый сеньор ограничивался тем, что охранял собственные владения. Однако мало-помалу войско начало разбредаться. Герцог Лотарингский отправился в поход на север, чтобы помочь брату расширить границы Эдесского графства; граф Тулузский послал своих людей вдоль по долине Оронта и на восток, в направлении Алеппо, а Танкред Тарентский двинулся в свою Киликию. И прованцы, и итальянцы оставили гарнизоны для охраны занятых ими участков стены; Роберт де Санта-Фоска попал в их число. В городе постепенно оживилась торговля. Шелк и пряности — главные богатства Малой Азии, которую двадцать лет разоряли набеги турок, искали выхода в процветающую Европу, и еврейские купцы, презираемые, но терпимые обеими сторонами, наладили караванный путь через Тигр в генуэзскую факторию. Собрали урожай, и всем хватало дешевой еды; турки, казалось, больше не помышляли о войне и подались кто в Иконий на северо-западе, кто в плоскогорья между Черным и Каспийским морями; никого не пугали стычки с легковооруженными кочевыми арабами, а крупные гарнизоны оставались только в Иерусалиме, где стояли египтяне, и в приморских городах на юге. Небольшие отряды добровольцев обшаривали страну вдоль и поперек, хотя соперничавшие отряды остерегались покидать долину Оронта: там били холодные ключи и можно было в отсутствие строгих священников невозбранно устраивать пикники и рыцарские турниры.
Рожер предпочитал проводить время в своем уютном и прохладном доме или нанять мулов и вместе с Анной осматривать местные достопримечательности, обедая на свежем воздухе.
Одна тень омрачала всеобщее веселье: прованцы и итальянские норманны не желали мириться. Этот раздор слишком близко касался четы де Бодемов: их любимый Роберт де Санта-Фоска был норманном, а все подруги Анны принадлежали к прованскому лагерю. Конечно, они постоянно спорили, кому должна принадлежать Антиохия, но еще большие споры вызывал деликатный вопрос о подлинности Священного Копья. Прованский легат назначил графа Тулузского хранителем священной реликвии, что подняло престиж последнего среди благочестивых паломников, но итальянские норманны, довольно равнодушные к религии и в принципе враждебные Церкви, считали всю эту историю сплошным мошенничеством. Она стала главной темой бесед и споров даже среди тех, кто спокойно относился к вопросу о том, кто будет впредь владеть городом. Хотя Анна и родилась в Провансе, но ее семья слишком давно враждовала с графом Тулузским, а дружба с кузеном Робертом привела ее в стан насмешников. Рожер и сам колебался: сначала он склонен был восхищаться реликвией и почти не сомневался в ее подлинности, но потом понял, что это дело слишком отдает политикой, чтобы быть правдой.
Как обычно, юный рыцарь поделился сомнениями с отцом Ивом. Однажды он встретил священника у выхода из городской церкви. Добряк священник в превосходном настроении возвращался с крещения семьи горца — пастуха, который двадцать лет назад был православным, при турках — неверным, а сейчас принял католичество. У местных пастухов было незыблемое правило исповедовать ту же религию, что и сборщик налогов, который пересчитывал их стада. Ни одному паломнику не приходило в голову, что можно так по-торгашески смотреть на вопросы веры.
— Мы все же покорим эту страну, — говорил священник, пока они медленно взбирались на холм по теневой стороне улицы. — Эти обращения язычников — многообещающий знак. Греки говорят, что неверного невозможно отучить от идолопоклонства, но это лишь доказывает, что они и не пытались их обратить. Они не проповедуют, потому что не дали себе труда изучить местный язык; я думаю, это оттого, что они в глубине души не желают, чтобы спасение коснулось тех, кто не является подданным их императора.
— Хорошо, если это кажется вам обнадеживающим, — откликнулся Рожер. — Лично я не верю, что эти новообращенные добавят мощи нашему войску. Доводилось ли вам крестить хоть одного воина?
— Ну, конечно, наша мораль сильно осложнила бы им жизнь, — признал отец Ив. — Один пленный имел наглость заявить проповеднику, что закон природы повелевает мужчине иметь много жен. Кажется, у большинства неверных от рождения нет ни стыда, ни совести. Я готов одобрить смертную казнь для тех, кто предается содомскому греху [52]. Даже и без Божественного откровения люди должны понимать, что это очень плохо.
