Как всегда, собравшимся рыцарям объявили, что командовать ими будет граф Тарентский. Рожер слышал недовольное бормотание соседа:
— Все знают пословицу «Повтори трижды, получишь привычку». Уже дважды герцог соглашался подчиняться приказам этого итальянца. Не затем я пустился в поход, чтобы учиться воевать у вора и выскочки Отвилля!
Но большинство рыцарей одобрило это решение: в безнадежной ситуации командовать ими должен наиболее искусный полководец.
Граф тщательно осмотрел каждого рыцаря и его коня и обнаружил, что многие, пытаясь сделать хорошую мину при плохой игре, прибыли на ослах, мулах или на до того заморенных низкорослых турецких лошадках, что те шатались под тяжестью облаченных в доспехи воинов. Всех их тут же отослали охранять лагерь. На месте осталось лишь семьсот человек — жалкие крохи могучего войска, покинувшего Европу полтора года назад. Их разделили на шесть более или менее равных по численности отрядов, каждый под началом своего командира, а затем распустили. Повторный сбор был назначен на вечер.
Рожер отдохнул, поел и даже попытался вздремнуть, пока Анна подновляла подкладку шлема, от которого у него быстро начинала болеть голова. Незаметно настало время сбора, и жена заботливо помогла ему надеть доспехи. Когда Рожер целовал ее на прощание, Анна героическим усилием воли приняла безмятежный вид, и он чуть не разрыдался. Их связывала не только любовь: он привык к ней, она заменяла ему далекий отчий дом и была, наверное, единственным человеком на свете, знавшим его вдоль и поперек. Со слезами на глазах он прижимал ее к своей закованной в железо груди, пока жена не вскрикнула от боли. Он крепко поцеловал ее, сел на коня и поскакал в отряд герцога.
Рыцари по двое-трое пересекали временный мостик позади лагеря, стараясь не попадаться на глаза турецкому дозору, все еще занимавшему северный конец крепостного моста. Отряд перебирался на пологий северный берег Оронта. Граф Тарентский созвал военный совет. Вернувшись, военачальники изложили рыцарям план предстоящей битвы. Тень сидевшего на коне герцога Нормандского казалась чернее сгустившейся вокруг темноты. Напрягая голос, чтобы перекрыть кашель и фырканье больных лошадей, он обратился к своей сотне:
— Рыцари и пилигримы, все вы знаете наше положение. Стоит неверным из Сирии явиться сюда, занять равнину, на которой мы сейчас находимся, и соединиться с гарнизоном крепости, и они смогут атаковать наш лагерь со всех сторон. Даже если мы и сумеем оборониться, что само по себе нелегко, то останемся без еды: враг на северном берегу реки отрежет нас от источников снабжения. Многие, и среди них я, считаем, что лучше всего отступить в порт Святого Симеона и уплыть на кораблях. Но в этом случае из-за недостатка транспорта вся пехота и обоз попадет в руки неверных. Таким образом, наше последнее средство и единственный шанс — встретить их в месте, которое выбрал граф Тарентский. Я говорю это, чтобы вы поняли всю серьезность нашего положения: только предельное напряжение сил принесет войску спасение. Эта битва может стать для нас последней, и я сам поведу вас в бой. А теперь шагом марш, и беречь лошадей как зеницу ока!
Они осторожно двинулись по утопавшей в темноте каменистой почве, и рыцарь, ехавший слева от Рожера, тихо сказал:
— Лучше бы герцог Нормандский не произносил речей накануне битвы. Я знаю, он неплохой полководец, но слишком боится врага, и это заметно. Король Вильгельм ни за что не сознался бы, что он советовал отступить, и оспаривал решение, которое было признано лучшим.
— Он не сказал нам ничего нового. Мы знали все это и раньше. Наверное, он решил, что страх заставит нас воевать лучше. Пожалуй, на некоторых это может подействовать, — так же тихо откликнулся Рожер, надеясь, что его голос звучит спокойно. Он непрерывно молил Господа вернуть ему смелость, испарившуюся после бессердечного напутствия герцога. — Но вы говорите о короле Вильгельме так, словно хорошо его знаете. Вы из Англии? Наверное, вы имели в виду покойного короля-герцога?
— Да, я из Англии и счастлив, что унес оттуда ноги. А говорю я о нынешнем короле, Вильгельме Красном, будь он проклят! Мое имя Арнульф де Хесдин, я вассал графа Нортумбрии. Вам это что-нибудь говорит?
— А я Рожер де Бодем из Суссекса. Кажется, я понимаю, куда вы клоните. За год до похода на севере был мятеж, верно?
— Я следовал за своим лордом, графом Робертом, и у нас никто не называл это мятежом, — ответил собеседник. — Просто он обиделся на короля и пошел на него войной. Когда нас разбили, его согласно этому смехотворному саксонскому закону объявили изменником. Мне повезло, я победил в поединке рыцаря, которого выбрал мой обвинитель. Думаю, он сам понимал, что нечестно приговаривать к такому испытанию человека, который всего лишь хранил верность лорду, а потому и выбрал не самого сильного бойца. Но я был уверен, что после этого ни король, ни его судьи не спустят с меня глаз, и покинул страну. У вас тоже были дома неприятности или вы решили уехать по молодости и глупости?
— Моя семья не нарушала законов с тех пор, как поселилась в Англии после ее завоевания. Но мой отец беден, у него всего лишь манор, а у меня есть старший брат. Мне оставалось либо уйти в поход, либо стать священником. Военная служба влекла меня больше. Тогда я думал, что восточным христианам нужна наша помощь. Ну вот, мы здесь, а они что-то не пляшут от восторга.
— О, это просто толпа еретиков, не знающих, что значит преданность своему лорду. Все это паломничество — огромная ошибка, но благодаря ему мне удалось ускользнуть от Красного. Я думал захватить лен и поселиться здесь, но боюсь, что эта битва окажется для всех нас последней.
— Да, невесело все складывается, верно? Правда, до своего отъезда из Англии я никогда не обнажал меча, но вожди знают больше нашего. Под Дорилеем было хуже, и все же мы сумели выстоять. Что ни говори, нам везет: мы при лошадях. Как вам нравится мой конь? Он принадлежал самому герцогу!
Они продолжали обсуждать стати знакомых лошадей, пока не проскакали семь миль. Рожер понял, насколько повысилось его реноме в обществе. Он покинул Нормандию младшим рыцарем, а теперь обладание обученным скакуном подняло его до уровня графов и баронов.
Отряд скакал по совершенно открытой местности, на которой для всадника не было никаких укрытий, и казалось, что турки вот-вот прибегнут к своей привычной тактике окружения и мелких стычек. Но после полуторачасового броска голова колонны остановилась. Вскоре поступил приказ спешиться и ждать рассвета. Рожер оценил достоинства выбранной графом позиции и почувствовал, как в нем возрождается надежда. Они оказались в небольшой впадине посреди обширной равнины, скрывавшей их от приближавшегося с востока врага. К югу от них протекал Оронт, а раскинувшееся на севере заболоченное озеро защищало левый фланг. Линия фронта составляла не больше мили в ширину, и семьсот рыцарей, разбитых на шесть отрядов, заняли ее целиком. Они ослабили подпруги, освободили лошадей от мундштуков и уселись на землю, при этом кое-кто и прилег. Здесь еще оставалось немного прошлогодней травы, высохшей и превратившейся в сено, так что коням было что пощипать, а воды хватило с избытком. Самим рыцарям приходилось хуже: жечь костры не разрешали, чтобы не тревожить врага, есть было нечего, а уснуть не давал холод. Рожер не взял с собой плаща и лежал на земле, тесно прижавшись к новому приятелю: так было теплее. Настроение у всех поднялось, потому что каждый видел преимущества занятой ими позиции, и, по привычке воинов всех времен и народов, воспрянув духом, они тут же принялись ворчать.
Арнульф жаловался на лишения.
— Начальство вполне могло выделить нам несколько слуг и поваров. Иначе зачем эта пехота? В битвах от них никакого толку, а посему обязанность у них одна-единственная: заботиться перед боем о рыцарях.
— Они бы не выдержали семимильного перехода, — объяснил Рожер. — Но я не согласен, что они бесполезны в битвах. По крайней мере, в этой стране от них есть кое-какой прок. Арбалеты их бьют дальше, чем короткие луки турецких всадников. Стоит только их немного натаскать, и они научатся отбивать атаки легкой кавалерии. Наверное, вожди просто не хотели ослаблять лагерь. Если нас разобьют, они смогут организованно отступить по равнине к порту Святого Симеона. С пехотинцами осталось достаточно пеших рыцарей, чтобы построить их в шеренги и заставить держать строй.
