— Горячо, — сказал он.

Я кивнул, я сам это заметил.

— Вы что-то хотели? — спросил он.

— Посмотрите на это, — сказал я, открывая папку с рисунками.

Закора тоже взглянула.

— Они у тебя хорошо получились, Хавальд.

— Это не я рисовал. Всадники были охотниками за головами. Кому-то было не жалко заплатить десять золотых крон, чтобы нас убили. Эти рисунки были у них с собой.

— И они знали, где мы, — заметил Варош. Он наклонился, чтобы рассмотреть рисунки, а затем покрасневшим пальцем коснулся портрета Зокоры. — Только на постоялом дворе она носила накидку вот так. Это было, когда у Ригварда начался мандраж из-за мороза. Первый день, когда она показала своё лицо, — он улыбнулся. — Тогда же я впервые её увидел.

Я тоже хорошо помнил тот момент. Он был прав.

— Прежде всего, как эти рисунки попали сюда? Требуются месяцы, чтобы преодолеть такое расстояние, разве что…

Я кивнул. Разве что эти рисунки тоже были пронесены через портал.

— Интересно, кто художник, — поинтересовался я.

— О, на это могу ответить я. У Хольгара были такие папки.

— Кажется, что как художник он был более талантливым, чем как охотник, — заметила Зокора.

Возможно. Хольгор слишком сильно полагался на свою магию; а почему бы и нет, она ведь почти сработала. Но только почти. Во всяком случае, рисовал он действительно хорошо.

— Если найдём оригиналы, то узнает, кто нас ищет. Потому что это всего лишь копии, — Варош ткнул пальцем в свой собственный портрет и поднял его вверх. Чернила отпечатались на его пальце. — Этим рисунком не больше одного дня.

— Как ты это заметил?

Мне самому не пришла бы в голову такая мысль.

— Мне также приходилось работать в скриптории. Священники говорили, что когда создаёшь копии слов нашего бога, это успокаивает душу. Я никогда не был в этом мастером, но быстро научился тому, сколько времени нельзя касаться пергамента. У этих чернил ещё есть определённый блеск. Как я уже сказал, они сохли не больше одного дня.

— Тогда кто-то раздаёт здесь наши портреты, — предположил я. — Но почему среди них Лиандра? Её же уже поймали.

— Может она не пожелала зайти на корабль, — предположила, улыбнувшись, Зокора.

Если она смогла освободиться… Мне так сильно этого хотелось! Но тогда её не будет на корабле. Если она не там, то где мне её искать?

— Если она смогла сбежать, тогда, скорее всего, вернулась к дорожной станции, чтобы узнать о вашей судьбе, — сказал Варош.

— Боги, надеюсь, что наши друзья смогли сбежать от этих работорговцев. Но то, что мы словно слепые, проезжаем мимо друг друга — досадно. Прежде всего потому, что мы не можем просто вернуться. Нам нужно найти корабль, чтобы обрести уверенность, — выкрикнула я и вскочил на ноги, я больше не мог сидеть на месте. — Но если она поехала в город, будет сложно найти её там. Газалабад похож на муравейник.

— Вас мы тоже смогли найти, — успокоил Варош.

— Кстати, кто бы не прислал этих охотников за головами, он богат. Этот пергамент новый и хорошего качества. Его не соскабливали, чтобы использовать повторно, — он посмотрел на него более внимательно. — И мне не знаком этот сорт.

— Это папирус, эссэры, — последовал комментарий Армина. — А не пергамент, — он протянул мне мою кольчугу. — Эссэри, я закончил работу. Так пойдёт?

Я осмотрел дыру, она была ещё заметна только по замененным звеньям, которые имели другой оттенок.

— Спасибо, Армин, хорошая работа.

Он засиял и глубоко поклонился.

— Я рад, эссэри, что угодил вам своей работой, потому что говорят, тот, кто хорошо и прилежно работает, обретёт благосклонность в глазах богов и попадёт в небесные…

Зокора посмотрела на него и приложила палец к губам.

— Мужичок, береги слова, как годы жизни, — промолвила она. — Псс!

— Простите, эссэра! Я только хотел…, - быстро начал он. Остальную часть речи он проглотил.

— Что такое папирус? — спросил его Варош.

— Что? — осторожно переспросил он, всё ещё глядя на Зокору, бесстрастно смотрящую на него.

— Папирус, — напомнил ему Варош.

— Что? О, да, конечно, эссэри. Папирус — это что-то вроде пергамента, но сделанный из тростника, — ответил Армин. — Не спрашивайте меня, как, эссэри, я только знаю, что для его изготовления использую тростник. Для ежедневных записей у нас берут папирус. Только для официальных документов, архивов, библиотек и храмов используется пергамент. А ещё им пользуются ростовщики.

— Видишь мужичок, ты можешь говорить и короче, — заметила Зокора.

Армин посмотрел на неё с укоризной.

— Но эссэра, боги дали людям слова, чтобы они ими пользовались! Как ещё вы хотите собраться с мыслями и передать их другим?

Она приподняла вверх бровь.

— Может бережливо?

— Разве не написано…

— Армин. Помоги мне одеть кольчугу, — прервал я.

— Думаю, он делает это намеренно, — заметил Варош, покрутив пальцами древко болта и осмотрев его сверху до низу. Затем взял маленький ножек и отрезал часть оперения. Он удовлетворённо кивнул, увидев мой вопрошающий взгляд. — Перья ворона. Я ещё не нашёл ничего лучше.

— Вороны. В Келаре мы использовали перья вороны, — промолвил я.

— Ворон лучше. Для болта перья должны быть жестче, чем для стрелы, поэтому я покрываю их лаком. Хавальд, я действительно думаю, что он делает это намерено.

— Армин?

Варош кивнул и взял следующий болт.

Даже я увидел, что тот кривой. Он с помощью плоскогубцев высвободил наконечник, а древко выкинул за борт.

— Для того, чтобы досаждать тёмному эльфу, нужна смелость, — сказал я.

— О, он ей не досаждает. Маленький мужичек забавляет её.

Я посмотрел на Армина, который как раз подносил ко рту одного из раненых бурдюк с водой.

— Он в порядке. И он не особо маленького роста. Не для здешних стандартов.

— Он едва выше Зокоры.

— Ты считаешь, что Зокора маленькая? — спросил я.

— Нет. Для меня как раз.

Я продолжал смотреть на Армина.

— Для некоторых он, возможно, тоже большой человек. Ты обращал внимание на его слова? Он образован. Он только притворяется, что маленькая сошка.

— Да, — ответил Варош. — Зокора тоже так сказала. Поэтому она пытается вывести его на чистую воду.

Я рассмеялся.

— Что? — удивился Варош.

— Ничего. Просто у меня прямо сейчас возникла абсурдная мысль. Что, если подобным образом он за ней ухаживает?

— Тогда я поговорю с ним, — сказал Варош, внимательно разглядывая следующий болт. Конечно, было совпадением, что наконечник указывал на Армина. — Но совсем коротко.

34. Птицы и змеи

Я находился на нижней палубе, в низком промежуточном помещении, где царила почти невыносимая жара.

Через открытый люк падали лучи солнца, в которых танцевали и светились тысячи пылинок. Оставаться здесь дольше было бы мучением.

С большим трудом и осторожностью мы перенесли Наталию сюда, очень осторожно, потому что я боялся её разбить.

Рядом с ней лежал голый и вспотевший охотник за головами. Ему всё ещё никто не сказал ни слова. Я в последний раз наклонился к Наталии и провёл рукой по каменной щеке. Могут ли что-нибудь видеть её открытые глаза?

Я не знал, как это возможно. Снова я прикоснулся к Искоренителю Душ, чтобы убедиться, что Наталия ещё пребывает среди нас.

Ничего не изменилось, мой меч видел её, даже если контуры не мерцали, а образовывали чёткую линию.

Затем я встал, покинул трюм и захлопнул за собой люк. Охотник за головами остался вместе с Наталией. Когда я положил его рядом с ней, и он понял, что статуя вовсе не статуя, он потерял надо собой контроль. Он обделался.