– Слушай, сестричка, ты не того – а не кинет ли он нас со своей тефалью? Ты его давно знаешь? Сердцем чую – вляпаемся мы с ним в историю. Больно шустр отчего-то, как я погляжу.

– Любимую жену не кидают. Её носят на руках.

– Какую жену? У тебя что, ещё и жена есть… – вдруг насторожился братец Серёга, и в голосе металлом заскрежетали враждебные нотки.

– Да, уже есть, – улыбается Никита и кивает на Натали: – Любить никому не позволю, но жаловать уж будьте любезны. Иначе будешь иметь дело со мной.

Брат Серёга опять ничего не понял и перевёл взгляд на Натали.

– Не въехал! – По беззвучному шевелению губ угадывается внутренний шепоток: чего это, дескать, с ним?

Натали невинно пожимает плечами:

– Я его жена. А он мой муж.

– Вы чего, ребята, разыгрываете? – вертит головой брат Серёга, ошалело пуча глаза. – Я что-то ничего не пойму.

– Ты, что ль, дурак, что не понимаешь? – кривится в усмешке на брата сестра и глядит свысока и с издёвкой. – Или что, по-русски разучился понимать?

Тот трясёт головой. А Никита поднимает примирительно руки вверх и говорит:

– Ладно, проехали, ссориться по пустякам не будем. Долго объяснять. Просто поздравь. И давай ближе к делу. О деньгах, вернее, о финансах, которые нам предстоит быстро обернуть в капитал. Мне некогда. Мне ещё точки снимать. И, главное, выручку собрать. Хочу сегодня же успеть внести залог. Итак, ты согласен?

Брат Серёга переводит взгляд с одного на другую и мычит что-то невразумительное.

– Так, короче, – говорит ему Никита. – Я побежал. А ты переваривай. Если даёшь добро, то дожидаешься – меня. Здесь. Пока я не вернусь.

– Но мне бомбить? Сегодня пятница.

– Бомбить надо между делом, если карманных денег не хватает. Но ни в коем случае не наоборот. – И Натали: – Держи свой ключ. – И показывает точно такой же: – Я себе дубликат сделал.

Поцеловал Натали и ушёл, не сказав, когда ждать обратно.

– Что всё это значит? – возвысил Серёга на сестру голос на правах старшего брата, как только за Никитой захлопнулась дверь.

– И не спрашивай, – отвечает Натали и уходит. Задержавшись на пороге комнаты, вдруг обернулась и говорит брату: – Пойду, пожалуй, прикорну часок – другой. У меня как-никак медовый месяц. Надо быть свежей, когда милый пожалует.

Не прошло и минуты, как её голова появилась из-за двери:

– И тебе советую поспать пока. А то ночью за рулём заснёшь.

И скрылась в своей комнате, оставив брата наедине со своим недоумением и бесконечными вопросами, на которые ответа ему так и не дали.

В девятом часу вечера открылась дверь, и на пороге объявился Никита. Натали бросилась ему на шею с криком:

– Ну где же ты так долго был?! Я вся соскучилась по тебе.

– Я…

И поцелуй, долгий и глубокий, опечатал его замолкшие уста, заняв губы и язык более красноречивыми объяснениями, нежели тщета напрасных слов. Натали, запрыгнув ему на грудь, обхватила руками шею, поджала ноги и схлестнула крестом их у него за спиной. Он так и переступил порог с женою на груди, которую поддерживал на весу свободной рукой под зад так, как держат малых детей.

Брат Серёга безмолвно стоял в проёме кухонной двери, неловко переминаясь с ноги на ногу, и глядел широко открытыми глазами. Всё как-то было чудно и разом чудно, не по-человечески. Не так, как должно было бы быть. Он по-прежнему не осознавал, что происходит, но не мог не чувствовать, что это всерьёз и надолго, причём неожиданные изменения в жизни сестры касаются и его. Беда! Удача круто разворачивалась в пока что неведомую никому сторону.

Он вдруг заметил, что Никита приподнял руку, а в руке у него пакет – с продуктами. Торчат бутылочные горлышки. Брат Серёга бросился навстречу, чтобы принять из рук новоявленного зятя сумку, и понёс гостинцы на кухню.

– Мать с отцом хоть знают-то, а?! – крикнул в безнадёге он из кухни, выкладывая из сумки на стол, но на вразумительный ответ, разумеется, даже не рассчитывал уже, догадываясь, какую получит от сестры отповедь.

Четверть часа спустя, Натали накрывала на стол, а зять с шурином толковали по-свойски, как если бы знакомство их уходило на дюжину лет в прошлое.

– Обо мне ты так никогда не заботилась, – с шутливой обидцей в голосе выговаривал сестре брат Серёга, намекая на то, что и посуду за ним никогда не помоет, ни еды не приготовит, не соберёт на стол, когда матери с отцом нет дома, – всё делай, дескать, сам, по-холостяцки.

Хозяйка хлопотала, сияя от счастья и удовольствия. Поставила хрустальную рюмочку да две стопочки на стол и говорит:

– Пока картошка жарится, давайте, может, по глоточку, за нас с Никитой, а то так ужасно хочется услышать горько, чтоб был повод поцеловаться!

Брата не стесняется. Дразнит, счастливая. Смеётся, откровенно заглядываясь на мужа.

– Да, но я за рулём… – сказал брат Серёга, подумал, да и махнул от безысходности рукой: – Какая может быть работа, когда тут такие дела творятся, правда?!

– И правильно, – кивает согласно головой Никита, – не каждый день сестра выходит замуж.

– Но-но! Ты смотри мне, особо не засиживайся тут, у нас своя свадьба – у тебя своя. На кой ляд ты нам третьим лишним сдался?!

– Вы меня уже гоните?! – едва ли не в отчаянии восклицает.

Никита протянул руку и, положив ему на плечо, уверенно придавил книзу. Заставил шурина сесть на табурет.

– Не болтай глупостей. Жена шутит. Давай-ка лучше выпьем – за нас с Наталочкой.

Разлил беленькой, горькой. Выпили, и брат Серёга потянулся вилкой за маринованным грибочком.

– Ты чего?! – вдруг возмущается с очевидным притворством Натали. – А горько, я что, сама себе должна кричать?!

Брат Серёга отдёрнул вилку от плошки с грибами да как заорёт, точно бы с перепугу:

– Горько!

И пока сестра с зятем целовались, успел хорошенько закусить грибочками и колбаской, ещё выпить, покрикивая горько, и опять выпить да закусить. А потом уже с беспокойством говорит:

– Наташка, ты там гляди, а то картошка подгорит – останемся без ужина.

– Ой-йой-йой, – залопотала Натали, и уже хлопочет у плиты, между делом, отрываясь от сковороды, подрезает к столу всякой всячинки, что принёс в дом рачительный муж.

– Это хорошо, брат Серёга, что ты остался, чтоб поздравить нас, выпить по глоточку горькой за наше счастье, – говорит Никита, чокаясь. – Я, кстати, очень опасаюсь людей серьёзно пьющих: с человеком, пристрастившимся к рюмке, общих дел лучше бы не вести, потому как подневольный он, пускай хоть и любезный.

– Не понял, – выпучил глаза брат Серёга и, так и застыв в нерешительности, недонёс свою стопку ко рту. – А ну-ка повтори, что сказал?

– Я говорю: много пить без повода – ума не иметь. А кто не пьёт по поводу да под хорошую закуску…

– Кто?! – часто-часто заморгал брат Серёга, при этом украдкой метая по сторонам настороженный взгляд.

Свою стопку с водкой так и держал он в руке нетронутой.

– Но ещё больше опасаюсь я… – говорит Никита, выпив, и ищет вилкой цели, куда бы уколоть и чем бы закусить, – боюсь тех, кто вовсе капли на дух не переносит – или же должен знать причины, по которым они сторонятся рюмки.

– И это правильно, – вторит зятю шурин.

Натали сунула Никите в рот солёного огурчика, и следом кусочек сала, которое как раз нарезала к столу.

– Во, блин, сказочный сервис, да, брат? – восхищается Серёга, наконец-то опрокинув стопку и накалывая вилкой солёный огурчик. – Я просто не узнаю сестры родной. Ты что с ней сделал? Точно подменили.

И получил шутя ухватником по затылку.

– Почему правильно, ты-то говоришь, не поняла?

– Да потому, что человека не узнаешь, хотя бы раз не напившись с ним на пару.

– А то ещё хворый какой, да? Или, может, зашитый? – подвела черту под бытовыми наблюдениями мужчин Натали.

И на стол легла подставка под горячее, а на подставку – сковорода с жаренной на сале картошкой с луком и грибами.