– О господи! – говорил он, утирая усы. – Выиграл! Это надо же! Теперь ты миллионер, Джордж! Как тебе такое нравится?!

Я сидел, ошеломленный и ошарашенный, сжимая в руке купленный несколько часов назад по дешевке клочок бумаги, вдруг оказавшийся бесценным. По крайней мере, таким он выглядел в глазах Сэма и остальных.

– Давайте все выпьем за Джорджа! – неистовствовал Сэм. – За Джорджа и его удачу, которую он поймал за хвост тут, в «Единороге»! Жаль, народу сегодня мало, но ничего, завтра сюда все ринутся, чтобы хоть одним глазком взглянуть на место, где становятся миллионерами!

– Можно подержаться за ваш билет на счастье, сэр? – почтительно осведомился первый игрок.

– Но-но! – строго сказал Сэм. – Осторожнее! Не помни`те, не испачкайте и не порвите! Это государственный документ!

Я молча пододвинул желающим прикоснуться к чужой удаче билет. Бумажку, которая даже сейчас в моих глазах выглядела меньшим везением, чем вся моя жизнь до нее. Потому что в той жизни у меня была моя Дженни. И я, несомненно, променял бы все на свете, даже этот суливший мне дальнейшее безбедное и безоблачное существование клочок, на то, что у меня было раньше. Потому что никакие лотереи мира со всеми их мгновенно приходящими к везунчикам богатствами не могли дать мне одного – вернуть жену. Ту Дженни, которую я любил. И которую потерял. Мир устроен так, что ничего нельзя вернуть обратно. Даже в новогоднюю ночь, когда истинно верующим в фортуну демонстрируют ее чудеса…

– Поджарю-ка я колбасок и посмотрю, что еще у меня есть. Джуди вроде оставляла на ночь и пирог с мясом, и бобы с беконом – чтобы там яичницу сделать, если будет полно народу. Но из-за этого проклятого протухшего «Зеленого кабана», подложившего мне самую настоящую свинью, это все никому не нужно!

– Благослови тебя небеса, Сэм! – с чувством произнес первый азартный игрок в лотерею. – И куда бы мы ушли в такую погоду? Жарь свои колбаски, да и от яичницы мы тоже бы не отказались!

– Джордж, ты будешь колбаски, яичницу или то и другое?

– Спасибо, Сэм, но я, наверное, пойду домой…

– На улице снег с дождем, дружище, и ледяной ветер с моря! Оставайся с нами, тем более что до Нового года осталось всего ничего! И потом, на темных улицах тебя запросто могут ограбить!

– У меня даже бумажника нет, а о том, что я только что выиграл, не знает ни одна живая душа, кроме вас троих. Да и я сам что-то не слишком в это верю…

– Ты сегодня определенно выиграл, Джорджи! – со значением в голосе важно произнес Сэм. – Определенно! Может, тебя все-таки проводить?

– Нет. Не надо. Вы празднуйте тут, друзья… а я все-таки пойду домой!

Я двинулся к выходу, а навстречу мне вдруг повалила целая толпа народу – наверное, это были те, кого больше не смущало объявление о том, что «Упитанный Единорог» сегодня не принимает. Так что толстому добряку Сэму стало уже не до меня. Он поспешил на кухню, к своему бекону и колбаскам, а я вышел на улицу, где действительно было холодно и неприютно. С моря дул пронзительный ветер, и милый белый снежок, который выпал было утром, уже весь иссекло ливнем.

На прощание я обернулся и взглянул на вывеску: она была приколочена крепко, и ветру, который к утру мог обернуться ураганом, как это часто бывает в наших краях, ее было не сорвать. Подсвеченный лампочками сказочный зверь приподнял одну ногу и галантно склонил голову, увенчанную золотым рогом, перед дамой… Принцессой, так похожей на мою жену. Мою прежнюю Дженни. Я вздохнул и медленно поплелся хорошо знакомой дорогой к дому, где меня больше никто не ждал.

Она сидела у калитки одного дома в начале нашей улицы и дрожала – крохотная черно-белая собачонка, размерами не дотягивавшая и до кошки. Дождь хлестал вовсю, и никчемное создание промокло до последней жалкой шерстинки. Живая изгородь, к которой она прижималась, мало чему помогала. Длинные уши свесились, с них стекала вода. Собачонка тихо скулила. Я вдруг подумал, что к утру она и скулить перестанет – просто замерзнет тут насмерть. Никто больше не пройдет по этой улице и не впустит беднягу погреться хотя бы в гараж. Все веселятся, или же разъехались на каникулы, или просто спят в своих теплых кроватях…

– Ты чья? – спросил я, наклоняясь к собаке.

Конечно же, она не ответила. Да и что она могла сказать мне, когда я и сам знал, что на нашей улице таких собак не водилось? Как-никак я жил тут уже двадцать три года!

Собачонку била такая крупная дрожь, что сердце мое буквально затопила жалость.

– Ну ничего, – проворчал я, осторожно протягивая к ней руку. Я плохо знал собак, но помнил, что они частенько кусаются. Однако эта животинка и не думала огрызаться. Она лишь подняла голову и взглянула мне в глаза. И тут меня словно молния пронзила: глаза у нее были совсем человеческие, и я мог бы поклясться, что собака плакала! Думаю, те, кто не видел этого своими глазами, сказали бы, что я просто перепутал со слезами капли дождя, которые залили всю ее морду, но я мог бы поклясться чем угодно – эта жалкая собачонка плакала! Плакала в новогоднюю ночь! Она знала, что погибает и что никто ее не спасет! Что же случилось с этой крохотной тварью, как она потерялась? Или у кого-то поднялась рука выкинуть ее на улицу в такую погоду?!

– О господи! – только и вымолвил я. – Давай-ка я тебя заберу… Может, твой хозяин завтра и найдется?

Она была совсем крохой и не весила почти ничего, но вода лила с нее ручьями. Я обмотал ее шарфом и сунул за пазуху. Конечно же, и шарф, и рубашка тут же промокли, но я чувствовал, что она, эта собачонка, согревается. И еще – сердце у нее колотилось часто-часто, и это мне почему-то понравилось. Бормоча такие слова, которые еще вчера не пришли бы в голову, я одной рукой придерживал ее, а второй гладил прямо через шарф.

– Ну, ничего, ничего, – приговаривал я. – Сейчас у тебя будет и дом, и кусочек ветчины, я думаю, тоже найдется… Или тебя нужно кормить специальным кормом? Я мало в этом смыслю, знаешь ли, но, думаю, вдвоем мы как-нибудь разберемся…

Дом был как-то по-особенному темен, и я не сразу сообразил, что не могу попасть ключом в замочную скважину, потому что не горят светильники ни перед гаражом, ни на крыльце… Должно быть, из-за все усиливающегося ветра где-то что-то перемкнуло и у нас в доме вылетели пробки.

Наконец замок щелкнул, и я, вернее мы с собакой, ввалились в спасительную теплоту дома.

– Сейчас посажу тебя на диван, – бормотал я, неуверенно двигаясь по направлению к гостиной, – там есть теплый плед, и ты посидишь немного, пока я отыщу фонарь и разберусь с этим чертовым электричеством…

Когда я толкнул дверь гостиной, свет вдруг вспыхнул. Из-за кромешной тьмы коридора он показался мне необычайно ярким. Я моргал глазами, словно потревоженная и вытащенная из темноты дупла сова, и поначалу даже не понял, что в комнате, кроме меня и собаки, есть еще кто-то! Мы стояли ошарашенные и изумленные и глазели на толпу, собравшуюся в гостиной. Первой опомнилась собачка. Она высвободила голову из моей куртки, высунулась наружу и грозно тявкнула.

– С Новым годом, Джерри! – сказала Дженни и засмеялась.

Кроме моей жены в гостиной собралась целая куча народу: наши соседи, Сэм с Джуди и те два парня, которые играли в лотерею, тут были тоже! И телевизионная дива в том самом искрящемся платье, и даже женщина, у которой сошлось пять цифр!

– Что… что все это значит? – слабым голосом спросил я, полагая, что попросту сошел с ума, а собака у меня за пазухой, чувствуя мое волнение, заворчала.

Она высунула свою маленькую, не больше чем кулачок ребенка, головку, а ее мокрая, слипшаяся шерсть норовила подняться дыбом. Эта кроха, несомненно, решила меня защищать! Она оскалила зубы, тявкнула и вдруг залилась самым настоящим лаем, грозно тараща глазенки и упершись лапками в мои руки!

– С наступающим! – еще раз повторила моя жена, а присутствующие стали аплодировать, кричать, смеяться, кидать в меня и собаку серпантин и хлопать хлопушками с конфетти и пробками бутылок. Часы стали отбивать двенадцать ударов. Наверное, этого мой организм уже не выдержал. Хорошо, что наш просторный диван был так близко. Потому что на него я и свалился. А потом…