В современной английской историографии «конституционной революции» реформе политического представительства 1832 г. не уделяется столь пристального внимания, как в отечественной исторической науке. После классических работ М. Брока, Дж. Кэннона и Дж. Фергюсона, составивших эпоху в британской историографии вопроса конца 60-х – середины 70-х гг. прошлого века, возрождение исследовательского интереса к указанной проблематике произошло только десятилетие спустя с появлением работы Э. Эванса.41 К середине 90-х гг. оформилась достаточно устойчивое историографическое направление, в рамках которого реформа политического представительства 1832 г. оценивается не столько с позиций расширения избирательного права, сколько с точки зрения обретения парламентом комплекса собственных прерогативных полномочий и политической повестки. Наиболее полно указанная историографическая тенденция проявилась в поздних работах Э. Эванса, а также в исследованиях К. Глиди, Д. Фишера, Т. Эйдта и Р. Франка.42 В настоящее время именно такой подход к исследованию реформы политического представительства 1832 г. является преобладающим, тогда как традиционные исследовательские сюжеты, связанные с расширением избирательного права и демократизацией политической системы, постепенно отходят на второй план.

Что касается британской историографии партийно-политической системы Великобритании в первой трети XIX в., то, как уже было отмечено, она представляет собой совершенно особый и самостоятельный исследовательский сюжет, сформировавшийся главным образом в послевоенный период. До этого времени исследовательские интересы британских специалистов в изучении политической истории страны были сосредоточены по преимуществу на парламентской и административной истории, а также на взаимоотношении различных ветвей власти и государственных органов. Критика традиционных вигских историографических концепций в области историографии партийно-политической системы началась еще в работах Л. Нэмира и Г. Баттерфилда.43 В середине 50-х гг. Р. Уолкотт высказал предположение о том, что в георгианский период политическая элита была разделена не на партии, а на множество группировок, скреплявшихся корпоративными, родственными, профессиональными, должностными и прочими связями.44 Сторонниками подобных осторожных взглядов на место и роль партий в политической системе Великобритании первой трети XIX в. придерживались У. Дженнингс, Ф. Нортон, Д. Клоуз, и Э. Уоссон.45 В наиболее концентрированном виде указанная позиция была сформулирована в конце 80-х гг. прошлого века А. Хокинсом.46 Примерно в это же время Ф. Форман высказал убеждение в том, что концепция классической либеральной историографии о центральной роли парламента в политической истории Великобритании применима только к узкому периоду 1832‒1867 гг. До этого периода существенную роль в государственном управлении играли монархия и кабинет министров, а после него ведущую позицию в политической системе заняли партии.47 Также весьма показательны в этом отношении суждения А. Бриггса, по мнению которого представители современной либеральной историографии стали гораздо критичнее в отношении политической риторики британских государственных деятелей XIX в., оценивая гораздо скромнее преобразования того периода.48

Решающее влияние на окончательное формирование такого подхода к изучению истории консервативной партии в современной историографии оказали работы Н. Гэша.49 По мнению автора, решающее значение в становлении на английской политической сцене партий в современном смысле этого слова, имел период 1830‒1870-х гг. В работах Н. Гэша были впервые сформулированы многие вопросы, вокруг которых развернулись оживленные историографические дискуссии в последнее двадцатилетие. Среди них особого внимания заслуживают проблемы определения места и исторической роли «либерального торизма» в кризисном развитии партии тори, расколотой во второй половине 20-х гг. XIX в. на несколько политических группировок, влияния парламентской реформы 1832 г. на становление новых консервативных принципов, разработки парламентской стратегии и тактики консерваторов в период работы первого пореформенного парламента, а также появления принципиально новых форм и методов обеспечения партийного единства консерваторов, связанных с постепенным становлением в 30-е гг. прошлого века организационной структуры консервативной партии.

В середине 60-х гг. прошлого века в работах Дж. К. Кларка и Р. Стюарта некоторые из затронутых Н. Гэшем проблем рассматривались несколько в ином ключе. Дж. К. Кларк и Р. Стюарт были более сдержаны в оценке «либерального торизма», полагая, что поражение Веллингтона в 1830 г. было поражением традиционного торийского режима, но ни в коем случае не партии тори, окончательный раскол которой стал отправной точкой в формировании новой системы обеспечения партийного единства и нового комплекса политических принципов.50

Последние два десятилетия прошлого века составили весьма характерный период в новейшей истории изучения консервативной партии. В это время появляются три фундаментальных обобщающих исследования политической стратегии и тактики британского консерватизма в XIX столетии: Ф. О'Гормана, Б. Колмана и коллективный труд по истории консерватизма в XIX‒XX вв. под общей редакцией Н. Гэша.51 Указанные работы в определенном смысле представляли собой историографический итог предшествующего тридцатилетия. Вместе с тем, в 70-х – начале 90-х гг. прошлого столетия в английской историографии начинается определенное переосмысление ключевых аспектов истории консервативной партии. Д. Купер проявил обоснованный скептицизм в отношении тех успехов, которые были достигнуты консерваторами в обретении поддержки широких социальных слоев в период 1832‒1835 гг.52 Противоречивые отношения консервативной партии с нонконформистами проанализированы в двух работах Р. Брента.53 Д. Иствуд и Я. Ньюболд подвергли переоценке достижения Р. Пиля по разработке политических принципов, парламентской стратегии и тактики консервативной партии во время ее пребывания в оппозиции после 1830 г.54 В работах Б. Хилтона подвергнуто сомнению также интеллектуальное лидерство Р. Пиля в партии.55 Все это подтверждает формирование характерной для британской историографии последнего времени тенденции к весьма осторожной оценке стратегических и тактических достижений консерваторов в 1822‒1835 гг.

В последние пятнадцать лет указанная тенденция только укрепилась. В обобщающих работах А. Хокинса и Э. Эванса результаты влияния парламентских фракций, трансформирующихся в политические партии, на процесс формирования парламентской политической повестки и текущего управления страной оцениваются как весьма скромные.56 Историографический скепсис последнего времени нашел свое выражение и в появлении новых исследовательских сюжетов и направлений в изучении истории партийно-политической системы страны в период «конституционной революции». Р. Флойд исследовал взаимосвязь церковных реформ 1828‒1834 гг. с процессом становления двухпартийной системы в Великобритании указанного периода.57 Ф. Сэлмон и Д. Хэмер проследили влияние реформы политического представительства 1832 г. на партийно-политическую систему страны, используя материалы довыборов в парламент и анализируя локальные аспекты выборов.58 Влияние реформы 1832 г. на распределение политических сил и электоральных предпочтений в отдельных графствах стали предметом исследований И. Джэггарда и К. Купера.59