– Не итальянец – индиец. Иначе откуда такое чудо?

 Золотисто-желтый, размером с яйцо, камень имел старинную индийскую огранку в виде розы. Он мешал Николе Сергеевичу думать и понимать происходящее, и, чтобы успокоиться, режиссёр перевел глаза на девушку, стоящую рядом с хозяином.

  Спокойствия это не принесло. Девица удивительно преобразилась, и  Никола Сергеевич даже решил, что это другая девушка, и поискал глазами ещё одну дверь, в которую могла выйти прежняя и зайти эта, но не нашёл. Грудастая и попастая, с узкой талией, с чудными бедрами и длиннющими ногами, с копной русых волос, с огромным ртом, узкими зелёными глазами и сияющей кожей – она решительно не походила на давешнюю мышь, зато сильно напоминала молодую Софи Лорен.

 Всего этого было более чем достаточно, чтобы заставить любого мужчину открыть рот и смотреть на нее целый час, прежде чем сказать первое слово, но и это было неглавное. Девушке было плевать на производимое ею впечатление, она его просто не замечала, и лицо у нее было отстранённое и слегка капризное. И эта погруженность в себя, это восхитительное пренебрежение к мужскому вниманию, делающие женщину сродни прекрасному дикому животному, за которым сладко наблюдать и которое непременно хочется поймать, и были настоящей мужской погибелью. Оторвать взгляд от неё было непросто.

 Никакой другой девицы в комнате не было, да и деваться ей было некуда, и Никола Сергеевич в очередной раз поразился тому, как до неузнаваемости может измениться женщина за считанные минуты.

 – Садитесь, Никола Сергеевич. Позвольте представиться: Малах Амавет Самаэль, бизнесмен.

 Голос хозяина отрезвил гостя. Он перевел дух, подошел и сел в кресло, отметив про себя, что господин Самаэль не встал, руки не подал и за задержку не извинился. Но картины, бриллиант и девица делали обиду непозволительной роскошью, и режиссёр всего лишь произнес:

 – Никола Сергеевич Яхонтов.

 А про себя подумал:

 – Не индиец, а араб. Однако как эти чурки на нефти разбогатели-то! Особняк в историческом центре, бесценные картины, драгоценности, женщины, говорит без акцента, явно по методикам ЦРУ или ФСБ обучался. Не то что мы, дураки, разливаем нефть Украине и Белоруссии по цене воды. А если где и отхватим деньгу, то тут же и растратим на чепуху всякую. Но почему я никогда не слышал о нём? Впрочем, сейчас миллиардеры появляются как лужи после дождя. Особенно, если дождь нефтяной. А его отец, наверное, ещё пару десятков лет назад кочевал по пустыне на верблюде, пока не наткнулся на нефтяное озеро. И не только про Караваджо – про Европу слыхом не слыхал.

 – Вы угадали, мой бизнес связан с подземными ресурсами.

 Николе Сергеевичу стало слегка неловко, и он решил больше так не пялиться на картины, кольцо и несравненную секретаршу, раз уж хозяин так сметлив.

 – Но вы заблуждаетесь, я не араб, скорее – гражданин мира. Поэтому и в языках силен, приходится, знаете ли. Хотя это совсем неважно. Давайте сразу к делу. Лиличка, оставь нас.

 Секретарша пошла к двери, и Никола Сергеевич не смог не проводить ее взглядом.

 – Основное её достоинство – беспрекословное послушание, если вы понимаете, о чем я говорю. Итак, у меня к вам прелюбопытнейшее, просто эксклюзивное предложение. Я долго думал, к кому мне обратиться, выбирал из известных режиссеров, и в итоге остановился на вас. Не буду темнить. Я хочу, чтобы вы поставили конец света. А я его финансирую.

 – Конец света?

 – Да, именно.

 – Но это ответственный проект. Я не могу ответить так сразу. Для начала я должен прочитать сценарий, поработать со сценаристом.

 – Со сценаристом поработать не удастся, а сценарий вот.

 И господин Самаэль протянул режиссёру старинную кожаную книгу с серебряными застежками.

 Никола Сергеевич взял ее, бережно открыл. Он любил книги, особенно такие.

 – Апокалипсис? Вы шутите!

 – Вовсе нет, вы почитайте, почитайте, какая фантазия, какой текст, какие образы. Всем сценариям сценарий!

 Да, это был сюжет!

 – Обижаете, читал, и неоднократно читал. Сюжет недурён и словно специально создан под возможности современных технологий. Но это всего лишь фабула, не хватает эпизодов, мизансцен, диалогов.

 – Был бы сюжет, а эпизоды с диалогами написать – это ж коту начхать, справится любой мальчишка. Я вам кого-нибудь стоящего подберу. Или, если хотите, сами найдите кого-нибудь. Гонорары, которые я плачу, позволяю ангажировать любого лауреата Нобелевской премии по литературе и любого голливудского сценариста. Впрочем, нет, никаких голливудов! Это ж сплошные примитивы, штампы и клише. Я жду вашего решения.

 – Вы же знаете, дела так не делаются. Мне нужно подумать, да и потом, у меня есть собственные планы.

 – Планы на то и планы, чтобы их нарушать. Да и нет у вас никаких особых планов.

 Никола Сергеевич крепко задумался. Сюжет, и правда, был хорош. Стоило снимать не банальный фильм-катастрофу, а настоящий великий фильм, обнажить глубинные основания конца, но именно глубинные, а не мелкие политические, социальные и экономические причинки. И в то же время следовало напугать человечество до дрожи, до заикания, заставить заплакать, взмолиться, завопить. Тут были нужны особые выразительные средства, но в наше время, да при его-то собственных умениях это не проблема. Да, это может стать уникальным, ни с чем не сравнимым произведением киноискусства.

 – А бюджет?

 – Любой, я вас не ограничиваю.

 Иметь столько денег, чтобы воплотить все задумки – несбыточная мечта любого режиссера. Ограничения есть всегда, их не может не быть, но что-то говорило Николе Сергеевичу, что теперь и в самом деле можно будет многое.

 – Но почему вы обратились именно ко мне?

 – Вы полностью меня устраиваете. Вы умны, мыслите неординарно. Вы русский, а их я считаю самыми нетривиальными, широкими и метафизически чувствующими людьми. К тому же вы мастеровиты и опытны, мне нужен мастер, а не мальчишка, дело слишком серьезное. Вы склонны к авантюрам, это нынче редкость. Наконец, вы талантливы, а не гениальны. Гений мне не подходит – я не стал бы, например, обращаться к Феллини, будь он жив. А без таланта в этом деле не обойтись. Так что из всех ныне живущих режиссеров вы обладаете оптимальным набором качеств.

 Николу Сергеевича давно так сильно не обижали.

 – А гений-то почему вам не нужен? Неуправляем? Непредсказуем? Но боюсь, мне придется отказаться.

 – Считаете себя гением? Не обижайтесь, но я полагаю, что это не так, иначе бы и не обратился к вам.

 Это становилось забавным. Да уж, и впрямь конец света. Какой-то погонщик верблюдов смеет говорить ему, Николе Яхонтову, такое, а он, творец, художник, должен выслушивать все это только на том основании, что чей-то вонючий дромадёр остановился отлить в нужном месте. Никола Сергеевич любил деньги, но себя – неизмеримо больше, и начал подниматься из кресла.

 – Не горячитесь, боюсь, вы меня не так поняли. Мне нужен человек безнравственный, точнее – допускающий некоторый отход от принятой морали. Гений же, по определению, нравственен.

 Это было ещё забавнее. И Никола Сергеевич улыбнулся и спросил:

 – Безнравственный-то почему?

 – Потому что нравственный старается делать только благое и всегда думает о последствиях. Последствия же нашего проекта непредсказуемы, их не знаю даже я. А обижаетесь вы зря. На мой взгляд, талант от гения отличается сущей малостью. Гений непримирим, он всегда делает так, как угодно Богу. Талант гибок, он ориентирован на людей, а люди-то всякие. Талант вовсе не обязан быть хорошим человеком, среди талантливых  сплошь и рядом попадаются неприятные и даже отвратительные люди. Но неважно, хорош талант в миру или дурен, не следует путать частную жизнь и творчество. Талантливый прекрасно творит и многим нравится. Гениальный – далеко не всегда.

 – Но какие такие особенные последствия может вызвать этот проект?

 – О, он может вызвать очень значительный резонанс.