- Не соображаешь, да? Совсем не доходит, Ксю? – разгневанно прошипел он.

- Блядь, да успокойся нахуй! – неожиданно даже для себя взорвалась я, напряженно глядя в просто озверевшее лицо брата.

- Я объясню, Ксю. Я тебе сейчас все четко по полочкам разложу. «Тримекс» ему нужен, блядь! «Тримекс», а не ты!.. Ты прикинь ситуацию на рынке! У нас договоренности на месяца вперед, еще четыре тендера впереди, и они проплачены уже, отойдут не «Радону» и не «Легроиму», а «Тримексу»! Весь рынок отдан «Тримексу»! Ты знаешь, сколько бабок вбухано и сколько в откатах придет?

- Да он вообще из него выйти хотел! Кир, Блядь! Прекращай! Не суди о человеке, пока его не знаешь!

- А чего же не вышел-то? Чего не вышел? Твоя благородная натура воспротивилась, да? Типа у вас же любовь и доверие и такая его жертвенность такая ни к чему? Ты, блядь, не соображаешь, почему он это предложил? – Кир пригвоздил меня взглядом к стулу и саркастично и злобно усмехнувшись произнес то, от чего я впала в полный эмоциональный ступор, - а дай я угадаю - он про свой выход из учредителей сказал в момент, когда ты на эмоциях была? Ссорились там или трахались, на эмоциях короче. Угадал? Не тогда когда вы там тихо мирно чай с печенюхами пили, а когда у тебя крыша сорвана была, и когда ты не соображала нихуя, потому что чувства разумом владели. В этот момент про учредителей слова прозвучали?

- Ты это к чему?.. – сглотнув, дрогнувшим голосом спросила я.

- К тому, что я тебе по полочкам обещал разложить, родная. Вот и раскладываю. Нет лучше варианта внушить человеку то, что тебе нужно, когда он это произнес сам. Смекаешь? Просто подведи его к этому, но произнести он должен сам. Человек сам произносит это. Произносит и теряет всякую способность мыслить рационально и логически смотреть на ситуацию. Это беспроигрышный вариант манипуляции. Когда не ты говоришь человеку, мол, я очень честный, а когда твоя жертва сама произносит это и вуаля – тебя никогда и не при каких обстоятельствах подозревать не статут, даже если это будет очевидным, ибо жертва сама сделала вывод, ничего ты ей не внушал, она сама это сказала. Веришь ему безоговорочно, да? Потому что ты сама уговорила его остаться! И у тебя сомнений не возникает, ведь это ты его уговорила! Знаешь, что бы я сделал на его месте, чтобы доказать чистоту своих намерений?! Я бы, сука, вышел из состава! Но если хотел бы влюбленной девочкой повертеть, то, разумеется, пизданул бы про учредителей в момент эмоций, а потом такой «ну ладно, раз ты просишь, любимая, конечно, я останусь!» и все, нахуй! Мой образ чист и непогрешим, я в королях с очень мощной фигурой безоглядно преданной мне! Ты задумайся, блядь! На секунду отключи эмоции и поставь себя на его место! И подумай, чтобы сделала ты, в доказательство того, что тебе нужен именно человек, а не связанные с ним перспективы. Хочешь, подскажу? Ты бы вышла из состава учредителей – это единственный вариант доказать, что это не манипуляция. А так да, конечно, ты сама его уговорила, и следом получила предложение руки и сердца, верно? – вот тут я обомлела, а Кир криво усмехнулся. - На эмоциях же девочка, значит, прокатит, и он станет просто святым в ее глазах! Ты поразмышляй. Сутки тебе даю. Потом воевать начнем, раз ты нихуя не врубаешься в происходящее. Пусть кольцо снимет, шакал, рано победу празднует… А, нет, это чтобы на тебя надавить же, а не празднование победы. Ты же не согласилась еще, верно? И тебя очень коробит, что он кольцо носит, а ты пока не можешь, да? Коробит? Это тоже манипуляция, родная. – Кир поднялся, накинул куртку на плечи исподлобья глядя на меня, тихо повторил, - одни сутки тебе, чтобы выяснить для себя все и постараться прийти в себя, чтобы посмотреть на ситуацию трезво. Давай, Ксю, мы с тобой одной крови и я верю, что мозги у тебя все же есть. За семью бороться надо, сестренка.

***

- Что-то случилось? – ровно поинтересовался Лисовский, поворачивая машину к своему дому.

Я прикусила губу и ответила, что все нормально. Он припарковался, но терпеливо ждал, пока я докурю. Я смотрела перед собой, ощущая только растущее внутри напряжение и ничего больше.

- Ты был сегодня в «Радоне». – Негромко произнесла я.

- Был.

Ответил ровно и спокойно, будто я спрашивала, заезжал ли он на заправку. Что-то из разряда естественного и обычного, само собой разумеющегося.

- Зачем? – с трудом сглотнув, задала я тот самый, основной вопрос.

- Потому что пора. – У меня замерло сердце. Болезненно и на долгие доли секунд парализовав дыхание.

- Ты… ты сказал отцу? – прикрыв глаза, задала вопрос, на который так боялась услышать ответ.

- Да.

Все оборвалось. Внутри просто все оборвалось, и я стиснула челюсть, чтобы не дать прорваться испугу и мату. На него посмотреть не могла чисто физически, мышцы сковало то же напряжение, что внутри стянуло органы в тугой ком. Выдохнула с трудом, расцепила зубы. Достала дрожащими пальцами вторую сигарету, глядя себя в колени и срывающимся шепотом, спросила:

- Почему… он мне не позвонил? И вообще никак не отреагировал?

- Потому что разговор был поставлен так, что решать вопрос мы будем между собой. Пошли домой, жрать хочу. – И снова тон ровный и спокойный, будто ничего такого из ряда вон не случилось.

- Ром подожди. Расскажи… - метнула на его профиль испуганный взгляд, и меня почему-то успокоил его зевок и то, что он рылся в телефоне. Немного, но успокоило.

- Нечего рассказывать. Вопрос решится, я гарантирую. Ты сюда не лезь. – Прозвучало как-то… грубо, что ли. Лисовский осознал это сразу, смягчился и совсем другим, тоном добавил, почти ласково посмотрев на меня. – Все будет хорошо, Ксень. Не переживай. Все разрешится максимально адекватно. Просто не вмешивайся.

- А папа… он же может позвать меня на разговор и… - жалко прошептала я, не в силах отвести взгляд от его лица, сама понимая, что трусливо прошу защиты. Позорище.

- Не позовет. Говорю же, между собой решаем, нормально все. Все будет нормально. Пойдем, Ксень.

Пошли. Он листал пультом каналы телевизора, притянув меня к себе на диване, и глуша виски, пока я невидящим взглядом смотрела в пол, и сжимала в руках молчащий телефон. Ромка прицокнул языком, подал мне бутылку и фактически заставил выпить. Он ничего не расскажет – это я сразу поняла. Меня тревожил до безумия сам факт того, что мой телефон молчал. От виски немного развезло. Я покорно позволила утащить себя в спальню, но приставать Лисовский не стал. Он всегда как-то понимал, как-то чувствовал, что мне нужно, поэтому просто обнял и прижал к себе. Уснул довольно быстро.

Я слушала его мерное дыхание, чувствовала ровное биение его сердца, ощущала тяжесть его тела, это действительно успокаивало, но уснуть я не могла.

Ромка ошибся – папа позвал меня на разговор. В третьем часу ночи мой телефон завибрировал, оповещая о входящем сообщении. От папы.

«Ты дома?»

«Нет» - дрожащими пальцами набрала я, прикусывая губу до боли и боясь того, что он спросит где я. Но произошло гораздо худшее:

«Ты у него?»

«Да» - ответила не сразу. Осторожно, максимально осторожно высвободилась из под Ромкиной руки и неслышно ушла на кухню на негнущихся ногах. Чтобы там едва не сползти по стене, о которую оперлась спиной при следующем сообщении от папы:

«Будь добра, через 30 минут спустись»

Он не спросил адрес, он его знал. Почему-то, только эта мысль билась в моем полыхающем мозгу, пока я курила на балконе и напряженно смотрела вниз. Папин черный Крузер приехал через двадцать три минуты. Я, подавив тупую женскую истерику, запахнув шубу, вышла с балкона пожарной лестницы и вызвала лифт, одновременно посылая папе сообщение, что спускаюсь.

У капота дымил сигаретой папин водитель, он приветственно кивнул мне и я, судорожно выдохнув, распахнула заднюю дверь.

Папа молчал. Смотрел отсутствующим взглядом в окно, подперев висок двумя пальцами. Я сжалась на сидении, хотелось казаться максимально маленькой и незаметной, потому что тишина давила. Била по мне, загоняла на дно.