Пролог

  На гладко выскобленном столе из почерневшей от времени древесины лежал лист бумаги. Измятый, будто его комкали множество раз в попытке немедля избавиться, но в последний момент одумывались и любовно расправляли, наглаживая жёлтое полотно ласковыми касаниями морщинистых ладоней. С россыпью тщательно выписанных букв, аккуратных и чётких, без симпатичных завитушек, отчего можно подумать, что авторство принадлежало мужчине сдержанному, волевому и в наименьшей степени красноречивому. Одна же письмо писала женщина, и вот, о чём в нём говорилось:

  "Здравствуйте, мама!

  Перво-наперво хочу поинтересоваться вашим здравием, хорошо ли себя чувствуете? Не нуждаетесь ли в чём-либо? Мой дочерний долг теперь состоит в заботе о вас, поэтому смело просите всё, о чём помышляете. Не знаю, читали ли вы мои предыдущие письма, и, если читали, помните ли, что плоть от плоти вашей (прискорбно это осознавать) в недавнем времени связала свою жизнь с достойным и порядочным человеком? Его зовут Иван Шигильдеев. Вам, мама, должно запомнить его под именем Иван Игнатьевич. Так вот, супруг мой - человек весьма и весьма уважаемый, в свои годы успел дослужиться до директора продовольственного магазина, потому мы ни в чём не ведаем нужды. И готовы оказать вам посильную помощь. Оба мы понимаем, как тяжело в деревне с товарами первой необходимости.

  Что ещё добавить? Живём мы хорошо, дружно. Воспитываем Лёнечку - помните, в прошлом письме, датированном осенью минувшего года, я сообщала вам о своём замужестве и рождении сына? Элеонора, старшая сестра Лёнечки, уже пошла в школу. Отличница, пионерка, гордость родительская, попутно посещает занятия в художественной школе - у девочки явный талант, так говорят педагоги. И хоть с вами она не знакома, всё же помнит, что где-то далеко у неё есть нежно любимая престарелая бабушка, которая нуждается в уходе. Полагаю, мы могли бы отправить к вам её на это лето. Не будет ли возражений?

  На этом прощаюсь, с надеждой на скорый ответ:

  Римма Ш.".

  Скрюченные старушечьи пальцы неловко обвели контур последней буквы "Ш". Нарочно написала так, дрянь! Хочет откреститься от родной матери, тычет ей в нос эту свою новую фамилию. А о Лёнечке ни слова почти, обмолвилась, что они его воспитывают и молчок, ни звука лишнего. Помнит, помнит моё предсказание! И боится его, ажно трясётся, окаянная! Внучку навязывает, будто бы невзначай, холера!

  У стола, искоса поглядывая на исписанный тетрадный лист в клетку, стояла сгорбленная фигура. Женская, на первый взгляд, однако ж, за всеми этими неопрятными серыми лохмотьями, смердящими, со сквозными дырами, заделанными кое-как, а то и вовсе оставленными без внимания по причине ветхости ткани, множеством шалей и тёплых шерстяных платков, засаленной фуфайкой, ощетинившейся торчащими отовсюду кусками ваты, что придавало ей сходство с бродячим котом, едва уцелевшим в дворовой драке, за всем этим непотребством вполне мог скрывать мужчина, дряхлый старик, скрюченный, словно ивовый прут, артритным недугом.

  И только горящий неистовым серым огнём взгляд по-прежнему сверлил ненавистное послание. Руки существа потянулись к нему, скомкали, сжали, растёрли, лелея в душе надежду превратить бумагу в пыль. Избу, где было немногим теплее, нежели за её пределами, заполнил говор проклятий и ругательств, произнесённых грубым скрежещущим голосом.

  - Всё будет по-моему, доченька, - в конце припечатало бесполое создание и мелкими шажками, сгибаясь под тяжестью одёжи, засеменило к печи, такой же грязной и поросшей вуалью чёрной паутины, как и всё в доме.

  Отодвинув чугунную заслонку, старуха швырнула скомканную весточку на горку давно остывшей золы и мысленно подожгла уголок листка. Любуясь тем, как он корчится и извивается, пожираемый пламенными языками, она желала тех же страданий своей дочери, этой неблагодарной ослушнице, беглянке...

  С улицы послышались голоса, крики, топот ног, переминающих снег под окном догнивающей избушки. Снова эти ходоки, трусливое отребье!

  Зная, что ни один из них не осмелится войти в избу, тем более под покровом ночи, она с шарканьем поплелась к далёкой двери, попутно изыскивая способ так пугануть деревенщин, чтобы они раз и навсегда забыли дорогу к её жилищу. Неплохо было бы поджечь взглядом одного из них, а рядом стоящего одарить проказой - вот потеха вышла бы!

  Снаружи её ждала взволнованно перешёптывающаяся горстка мужчин, боязливо сбившаяся в тесную кучку. Двадцать обезумевших от страха крыс, с напускной ненавистью глядящих на неё (нет, не на неё, на дом, который они называли логовом ведьмы). Все с горящими факелами. Решительно настроенные. В не менее решительном подпитии. Ох, храбрецы, куда деваться!

  Первым заговорил Сенька, тракторист, самый нетрезвый из всех:

  - Сроки кончилися, бабанья! Убирайся с наших земель подобру-поздорову.

  - А не то? - с трудом распрямив сгорбленную спину, вопросила ведьма и с кряхтением и оханьями, кои выходили совершенно ненамеренно, а лишь свидетельствовали о боли, испытываемой при каждом движении, спустилась на обледенелое крыльцо, прихватив стоящую у дверей безобразно изогнутую клюку. Наледь толщиной с медвежью лапу она растопила одной лишь силой мысли - единственное преимущество, дарованное возрастом, творить чудеса она могла, не задумываясь; лишь пожелай, и оно исполнится. - А не то, что?

  Толпа отшатнулась, едва один из них заметил, что наколдовала карга прямо на их глазах. Бабанья не то хрюкнула, не то ухмыльнулась и, навалившись всем телом на клюку, неуклюже перебралась с крыльца на заметённую снегом тропку, петляющую от ворот к дому. Не сговариваясь, бравые ребята, молодые и рослые тела которых так и пыхали жизненной силой, точно так же, как их трепещущие от ужаса глотки пыхали винными парами, шарахнулись в сторону при виде немощной старухи. Хороша молодежь!

  Ответ держать взялся Мишка, устрашающей наружности мужлан с густой рыжей бородищей, за которой почти не угадывались черты лица.

  - А не то плохо будет, бабанья. - Трубный бас его прокатился вдоль верхушек самых высоких деревьев, что плотным кольцом обступили избу. - Уезжай отсюда нынче же, или мы выдворим тебя отсель по-своему.

  Друзья-товарищи поддержали его одобрительным рокотом.

  - Да, катись-ка к чёрту, раз он тебе такой близкий родственник! - смело выкрикнул кто-то, сплюнув трижды, как и подобает, коли общаешься с нечистым. - Всю скотину нашу изморила. Дети болеют. Урожай падает! А давеча Колька, пастух, преставился! Скажешь, не твоя работёнка? Ведь полаялася с ним на той неделе: видите ли, летом он мимо твоего огородника коров водил и оттого поганые твои травы исчахли...

  К этим упрёкам добавились новые, потом ещё и ещё, покуда голоса говорящих не слились воедино и не превратились в дребезжащий гул, звучащий бессмысленно для ослабевшего слуха. Старуха остановилась в паре метров от деревенской братии, потеснив тем самым её к воротам. Там вам и место, тявкающая свара брехливых псов!

  - Скотину я ваше не трогала, - хоть и понимала она, что оправдываться без толку, да всё же не сумела сдержаться и зачастила, шамкая беззубым ртом, - грешите на Лукича, евойная это промашка, недогляд евойный. И об этом я жинке твоей, Мишка, гуторила. Да кто ж послушает полоумную бабку?! И дети ваши потому же хворают, хлещете горькую, а ребятня зимой и летом полуголая от двора ко двору шастает. Колька, тем паче, угорел в бане, и всё по той же холере: хмель вас сжирает. А касаемо урожая я вам так скажу: Харитона поспрашайте, на какие такие средства он мотоциклу купил? Уж не ваш ли картофель посадочный в соседний колхоз свёз да руки нагрел на столь выгодном предприятии?

  Так что, хлопчики, ступайте-ка прочь отседа и вворачиваться не имейте совести! Ишь, чего удумали? С отчего дома старуху гнать да на лютый мороз... Проваливайте, проваливайте, - усилила она голос, видя, как постепенно улетучивается решимость мужиков, как сомнение завладевает горячими сердцами.