- Говорила.
- Ну вот. Не принимай, милый, всерьез слова ребенка. Кулдар такой фантазер. При этом полная каша в голове. Что услышит, из книг вычитает, все перепутает... Уже давно читает. Третий год, как читает. Наш сын, отец его, с четырех начал, а Кулдар читает бегло с трех. А теперь вдруг пристрастился к "Библиотеке "Лооминга". Совсем не легкое чтение. Бывает, что и сама не пойму, о чем там пишут. Он же все прочтет от корки до корки, ни одной книжечки раньше не отложит.
Последние слова предназначались постороннему уху, для других больных и их гостей,
- С трех лет? - удивилась женщина, сидевшая возле старого, лежавшего на соседней койке худого, сморщенного человека. Ей было далеко за шестьдесят, но все еще гладкощекая; явно жена больного, она принесла ему домашнюю ветчину, копченого леща, варенье, яйца, масло и творожный сыр. Наш Ильмар и букв-то по-настоящему не знает, хотя и повыше мальца вашего на полголовы. Это самый младший у моей дочери, а вообще-то у нее четверо. Дочка и три сына. Он у вас, хозяюшка, бледноватый. Вам бы почаще его от книг да на улицу.
- Кулдара никто не заставляет сидеть в комнате за книгами, усмехнулась бабушка, которую смущали чем-то живые, по-мальчишечьи любопытные глаза больного сморщенного старичка. - Он сам делает то, что хочет. Наш Кулдар проявляет к книгам огромный интерес, который так свойствен детям с быстрым духовным развитием. Не можем же мы прятать от него книги. У нас вся квартира в книгах. Кулдар во двор бежит с книжкой под мышкой, будто профессор какой-нибудь.
Бабушка привлекла к себе Кулдара, обняла и, вытянув губы, ласково сказала:
- Професюленька ты мой!
Отпустив внука, она повернулась к соседней койке:
- Солнце его не берет, у него моя белая кожа. Могу сколько угодно на солнце быть, и все равно не загорю.
У нее действительно было тщательно ухоженное, белое лицо. Всяк мог это видеть. Для бабушки она выглядела на удивление молодо, трудно было дать больше сорока, хотя, судя по Кулдару, должна быть гораздо старше. Фрида оставалась видной, чуточку пополневшей женщиной, все у нее было к месту и все ухожено. И вкус хороший. Легкий летний костюм и блузочка были в тон, так же как и перчатки. Держалась она прямо и передвигалась легким шагом совсем еще молодой женщины... Но в эту минуту Эдуарду Тынупярту его жена была неприятна. Чего она вертит, чего играет и хвастается? "Читает бегло с трех лет". Ну читает, но к чему трубить об этом на целый свет? Похваляться перед людьми, о которых через каких-нибудь несколько недель даже и не вспомнит... Подумав об этом, Тыну-пярт тут же понял, что дело не в похвальбе сыном и внуком. Фрида ими всегда гордилась, до сих пор это лишь слегка раздражало его, Ее слова о том, что быть ли ему еще прежним ломовиком, больно задели его. Неужели Фрида и впрямь говорила так? И еще при Кулдаре? Видно, и она не владеет собой. Так спроста его жена не потеряет самообладания, как бы там в душе ни кипело. Особенно при чужих. И при Кулдаре тоже. Его она бережет очень. Многослойна душа человеческая, уж не открылся ли в этих ее словах новый пласт, о чем он до сих пор подозревал, больше боялся, чем подозревал, потому что хотелось видеть жену все же человеком широким и великодушным.
- Да, у некоторых такая кожа бывает, - отступилась гладкощекая крестьянка и повернулась к мужу, страдавшему тяжелой формой воспаления суставов.
- А на пианино ваш внук тоже играет? -тихо спросил старик с морщинистым лицом и любопытными, мальчишескими глазами.
"Насмехается", - подумал Эдуард Тынупярт, который не переваривал старика.
- О нет, - махнула рукой Фрида. - К музыке его не тянет, к чему у него нет интереса, того и делать не заставляем. Хватит и книг. А ваш Ильмар играет?
- Нет, Ильмар овец пасет и лещей ловит. "Насмехается", - снова подумал Тынупярт. Кулдар увидел на тумбочке у старика свежий номер
"Пиккера"* и вежливо попросил разрешения полистать журнал - Фрида неустанно учила внука хорошим манерам, себя она считала воспитанной, воспитанной она и была и мечтала, чтобы из Кулдара тоже вышел воспитанный человек.
Тынупярты повели меж собой разговор. Больше говорила Фрида, а Эдуард слушал или думал о чем-то своем.
- Приходили рабочие колодец рыть, - сообщила она, - уверили, что не подведут. Старые знакомые твои. Оказывается, в Сибири ты мужик был что надо и пройда порядочный. Высокий говорил еще о какой-то признательности тебе. Само собой, предложила им кофе. От коньяка они отказались. У них была'с собой бутылка "Южного". Полагают, что должны через двадцать пять - тридцать метров добраться до воды.
* Эстонский сатирический журнал.
Эдуард думал, что жена, конечно, не предложила им коньяк. Фрида жадна до глупости, хотя нет им нужды скупиться. Убалехт обязательно сдержит слово. Человек он честный и точный уже по натуре, что обещает, то и сделает. В Магадане блатные пришибли бы его, он, Тынупярт, и другие взяли его под защиту, блатные от них держались подальше. Своих было мало, но никто из них не вешал носа, не дрожал за свою шкуру. После одной страшной ночной потасовки в бараке их оставили в покое. Просто счастье, что он встретился с Убалехтом. Жене же своей Тынупярт сказал:
- Пусть бурят хоть на пятьдесят, но чтобы дошли до чистой воды. И чтобы хватало ее. Центральное отопление и баня берут уйму воды.
- И я так считаю. Лембит возьмет воду в лабораторию на пробу,
Эдуард Тынупярт пропустил эти слова мимо ушей.
- Трубы привезли? Торуп обещал позаботиться. Я говорю о трубах, по которым вода пойдет в дом.
Сказав это, Эдуард Тынупярт вдруг обнаружил, что на самом-то деле ему совершенно все равно, есть трубы или нет. Попадет трубчатый колодец на хорошую жилу или придется копать шахтный, с железобетонными кольцами. Дача, проект которой сделал лучший архитектор наших дней, привозивший с каждого конкурса призы, - молодой Сихт только по настоянию своего отца пошел навстречу ему, - со старым Сихтом они вместе отбывали срок; дача, для которой он тщательно продумал каждую мелочь, добыл самые современные материалы, привлек к работе потомственных, знающих свое дело мастеров, сейчас была ему как- бы чужой. Шло ли это от болезни, от злосчастного инфаркта, которого он не сумел избежать, хотя и лечил его сам знаменитый Гирген-сон. Сердце стало напоминать о себе в конце пятидесятых годов, вскоре после возвращения. Гиргенсон посоветовал удалить миндалины, и дело вроде бы на лад пошло. Он почти забыл о прошлых щемящих болях, и вдруг его словно молния ударила. Так ударила, что он вроде бы ничего и не почувствовал. Во всяком случае, ни боли, ни сдавливания в груди. Только воздуха стало не хватать, и голова закружилась. Фрида вызвала Гир-генсона и врача из поликлиники - Гиргенсон не мог выписать больничный лист, - и оба словно сговорились: инфаркт. Сначала врач из поликлиники, потом Гиргенсон. А может, он не верит уже в то, что поправится, если больше не проявляет к даче, то есть к земным делам, интереса? Но ведь и Гиргенсон, так же как и здешние врачи, не сомневается в его выздоровлении. Хотя вдруг Фриде он сказал другое? В ушах у него снова прозвучали повторенные Кулдаром слова: "Кто знает, быть ли ему еще ломовиком".
- Привезли. Оцинкованные трубы. За колодец и воду не тревожься. Трубы, насос, бак, раковины, душ - все уже на месте. Как только поступит на склад электропровод, будет и у нас моток. Торуп, твой старый приятель, обещал позаботиться, чтобы все было тип-топ.
Фрида чуть было не добавила, что не только ради тебя, и ради меня тоже, но вовремя придержала язык. Болезнь странным образом подействовала на Эдуарда. Он так изменился, взрывается по пустякам. Еще за год до инфаркта стал невыносимым. Она, Фрида, опасалась: может, не ладится у него с работой. Но Торуп уверяет, что там все в полном ажуре. Тынупярту доверяют самые ответственные перевозки, он бережет машину и товары так, будто они его собственные. После возвращения из Сибири Эдуард понимал шутки, а теперь может ни за что ни про что вспылить, как в молодости. Потому-то Фрида и удержалась, хотя и не было бы это пустыми словами. Торуп глаз с нее не сводит, хоть и на десяток лет моложе и у самого дома двое ребятишек, всегда сопливых, как он жалуется, мальчишек. Удержалась и добавила:
