Джузеппе глядел на Лизу, ожидая, что она недоверчиво усмехнется, но та возбужденно всплеснула руками:

– Я тоже кое-что слыхала про лигурий! Он будто бы таится во лбу морского чудовища – ехидны, которая до пояса имеет образ прекрасной девы, а от пояса – змееногого зверя. Так вот эта полузмея-полуженщина и имеет лигурий посреди лба вместо глаза. Купаясь, она оставляет его на берегу; тому, кто сможет его украсть, он откроет все подземные сокровища. Да вот горе, – по-детски вздохнула Лиза, – ехидна настигнет всякого похитителя, как бы скоро он ни бежал!..

– Великолепно! – воскликнул Беппо. – Я никогда не слыхал такого, хотя думал, что знаю о камнях все на свете.

– Расскажи теперь, что исцеляет сей смарагд? – попросила Лиза, вынимая из шкатулки тонко ограненный темно-зеленый изумруд.

– Изумруд, повешенный у изголовья больного, изгоняет дурные сны и рассеивает тоску. Арабы, а среди них немало великих лекарей, верят, что ежели перед змеею подержать изумруд, то из глаз польется вода, и змея ослепнет.

Лиза слушала и не могла перевести дыхание!

– Для укрепления зрения хорошенько растирают изумруд на порфире и, смешав его с шафраном, прикладывают к глазам. Изумруд – сильнейшее из всех противоядий. Если человеку, принявшему яд, дать два карата изумруда, то он, с Божьей помощью, спасется: яд выйдет вместе с испариной. Говорят, что характер изумруда холоден и сух…

– Ну прямо как у человека! – не переставала удивляться Лиза.

Джузеппе снова кивнул:

– Верно. Поэтому у каждого человека есть свой камень.

– И у меня?! И у меня свой? Какой же?

– Сначала ответь, каков твой Зодиак?

– Не знаю, – смутилась Лиза.

– Погоди-ка. Сейчас я узнаю о тебе все. – Он подошел к Лизе сзади и быстрым движением охватил ладонями ее голову, так что большие пальцы сомкнулись на затылке, а мизинцы прикоснулись к вискам и принялись мерно, ласково их поглаживать.

Что было потом?..

Из шкатулки струили свое сияние самоцветы. Джузеппе вращал меж трех свечей серебряный круг с тонко начертанными на нем таинственными знаками созвездий и под непрерывный бег зверей Зодиака бормотал:

– Меркурий… Дева… Прозерпина… Дракон… Холодная целомудренность и неистовая пылкость, прямота и лживость, слабость и бесстрашие… – И вдруг резко обернулся к Лизе. – Египетский Зодиак гласит, что камень сентября – аметист! – И, быстро перебрав пальцами в шкатулке, подал Лизе скромный серебряный перстень с небольшим, очень прозрачным камнем; пока Лиза созерцала его бледно-лиловые переливы, рассказывал: – Персы называют его джамаст. Он помощник воинам, охотникам и странникам, удаляет мысли недобрые, душу смягчает… Посмотри на него внимательней, Луидзина! Видишь, из его сердцевины расходятся лучи? Это редкостный аметист! Немцы называют такие камни Madelamethyst, а французы – fleches d’Amor, то есть со стрелами Амура. Мало кто знает, что стрелы сии – всего лишь игольчатые кристаллы бурого железняка; однако сведущие люди говорят, будто он дарует счастье в любви. Я хочу, чтобы ты была счастлива в любви, Луидзина! Возьми его, прошу тебя. Только смотри не потеряй. Первое, что я спрошу, когда мы встретимся вновь, это о моем подарке!

– Мы… увидимся еще раз? Но откуда ты знаешь? Кто ты – чучельник или волшебник?! – воскликнула Лиза.

– А я и сам не знаю, – не сразу ответил Беппо. – От ремесленника до артиста расстояние неизмеримое, как между ночью и днем; но между ночью и днем мы видим бледный отсвет зари, и, как бы ни бледна была та заря, – это уже день!

В этих словах Лиза мало что поняла. Куда более волновало ее другое!

– И я… буду счастлива в любви? – смущенно вертя перстень на среднем пальце, ибо на безымянном прочно прижилось старенькое, стертое измайловское колечко, и, чувствуя, как пылают щеки, пробормотала она. – Но когда?!

– Сегодня! – выпалил Беппо, глядя ей прямо в глаза. – Сейчас!

– Как это?! – отшатнулась Лиза, невольно стиснув на груди кружевные концы своей zendaletto.

Джузеппе успокаивающе кивнул:

– Да не бойся меня! Экая ты! Вижу, твое сердце болит по кому-то. И это вовсе не я. Но ты, наверное, хочешь узнать, где он и что с ним? Хочешь? Или нет?

«Нет!» – хотела шепнуть Лиза, но вместо этого громко выкрикнула:

– Да! Да! Хочу!

– Тс-с! – Джузеппе укоризненно поднял палец, тут же понимающе улыбнулся: – Иди за мной, и ты его увидишь.

Не прошло и минуты, как Лизе захотелось взять свои слова обратно. Она до смерти боялась воротиться в страну своих молитв и потаенных желаний! Чем это закончится, что принесет, кроме новых страданий? Они с Алексеем сделали все, что могли, чтобы лишить друг друга покоя и счастья. Хотя он-то не ведал, что творил… Лиза чувствовала: она бы простила всякое злоумышление! У таких страстных душ, как она, самые большие недостатки, даже преступления, даже величайшие пороки не только не убивают любви, но еще больше усиливают ее…

Она внезапно очнулась под пристальным взором Беппо и с опаскою огляделась: что, если ее потаенные мысли вдруг обрели свободу и плоть, что, если это их торопливые, беспокойные движения колеблют тяжелые занавеси, мерцают по углам просторной сумрачной залы, куда ввел ее Джузеппе? Но нет, это лишь зеркала слабо мерцали по углам; это лишь сквозняк колебал пламя свечей в бронзовом шандале…

Джузеппе усадил Лизу перед одним из зеркал, подал ей небольшой хрустальный флакон:

– Выпей все до капли. И ничего не бойся, слышишь?

Она кивнула. Не родился еще на свет человек, которому она призналась бы, что чего-то боится. Теперь она не отступилась бы, даже если бы изо всех углов полезли на нее демоны, отвратительные и гнусные существа с телом козы или червя, с ушами летучих мышей, пастью и когтями кошки… И едва Джузеппе скрылся за дверью, она одним духом проглотила сильно отдающее мятою, чуть горьковатое снадобье и уставилась в зеркало, ожидая бог весть каких жутких шуток таинственных сил.

Ничего не произошло. По-прежнему перемигивались в зеркале огоньки свечей, а само оно было уж до того помутневшее и потрескавшееся, словно вся амальгама с него давно осыпалась; непонятно, каким чудом оно еще может отражать эту сумрачную залу, этот шандал, эти оплывающие свечи, дробить и множить отражения, выстраивать из них необозримый коридор… И тут словно бы чьи-то стылые пальцы коснулись затылка Лизы, когда она сообразила, что ее-то отражения в зеркале нет!..

Прошло невероятно долгое, томительное мгновение леденящего ужаса; и вот из мрака прямо на Лизу выплыло незабываемое лицо Алексея.

Нет, то был не княжич Измайлов – румяный, беззаботный, и не Лех Волгарь – яростный, напряженный – это был еще один, неведомый прежде образ Алексея. Смуглое, перечеркнутое тонким шрамом лицо; голубой лед в прищуренных глазах; твердые, обветренные губы. Полуседые-полурусые волосы его были перехвачены на лбу кожаным узким ремешком, черный кожушок накинут на белую домотканую рубаху. Чуть поодаль Лиза с изумлением рассмотрела Миленко Шукало. Молодой серб раскуривал трубочку, задумчиво поглядывая на зубчатые вершины гор, подступавшие со всех сторон… Алексей смотрел вдаль. Но через мгновение лицо Алексея, отраженное в зеркале, покрылось рябью, расплылось, а вместо него Лиза вдруг увидела… себя!

С тихим стоном Лиза отшатнулась, зажмурилась, а когда вновь решилась открыть глаза, в зеркале уже ничего не было. Сколько ни вглядывалась, сколько ни терла его, оно никак не отозвалось на ее отчаяние и мольбу.

Лиза сплела похолодевшие пальцы, прижала к груди и внезапно ощутила легкий ожог пониже горла, как раз там, где когда-то приникало диковинное украшение, подаренное ей Сеид-Гиреем. И тотчас сообразила, что же именно напомнило ей странное Алексеево зеркальце, более похожее на металлическую пластинку: именно такого тускло-серебристого, неопределенного цвета был кубик – чудесный талисман Джамшида! И сабля, отнявшая жизнь у Сеид-Гирея, была такова же! Неужто в Алексеевых руках она сейчас видела третью заповедную реликвию – зеркало Джамшида?..