– Что-о-о? А вы кто? С работы?

– Нет, я лежал с ней в одном отделении, в больнице. Чудесная была женщина, очень любила жизнь. Мы с ней часто подолгу беседовали.

– Вы тоже… болеете?

– Да… – Его губы снова тронула улыбка. – Но у меня ремиссия, знаете ли. Поэтому не хочу грустить. Жизнь, она такая короткая.

– Ну и правильно!

Наконец начали подходить подруги мамы, Надя встала из-за стола, чтобы встретить их. Две женщины во всем черном, как и подобает. Тетя Маша и тетя Оля. Пожалуй, единственные женщины, с которыми Наде было легко общаться – у них она не успела занять денег, вернее, и не пробовала даже занимать, потому что знала, что их просто нет. Тетя Маша была учительницей начальных классов, и все знали, что у нее муж алкоголик, который все пропивает. Тетя Оля работала хирургической сестрой, неплохо зарабатывала, но все свои деньги тратила на лечение своего единственного сына от наркомании.

– Как ты, Наденька? – Женщины обняли ее. – Ты чего не заходишь к нам?

– Рядом с больницей кафе есть, могла бы туда заглянуть после трех, я там всегда кофе пью.

– Обязательно зайду, теть Оль. И к вам тоже. Просто как-то… настроения не было.

– Да какое уж там настроение?! Но просто посидеть, поговорить. Может, помощь какая нужна? Деньгами-то мы вряд ли смогли бы помочь, но кое-что из погреба точно бы дали. Закрутки разные, варенье. Картошка, правда, уже закончилась, июль все-таки… И так до мая дотянули.

– А кто эти люди?

– Не знаю… Какие-то знакомые, наверное.

– Да вон, смотри, зашла только что, местная алкашка, ее Наташей зовут. Ты смотри, чтобы она не украла ничего в доме. Накормить – накорми, а потом постарайся выпроводить.

– Да, конечно, накормлю… Ладно, мне надо идти на кухню. А вы присаживайтесь. Вон, два места свободных на той стороне стола, сейчас щи принесу.

За окном уже смеркалось, в гостиной зажгли свет. А Семена Михайловича все не было.

«Обманул, гад».

Что же это получается? Что он просто заплатил ей деньги за подвеску? Интересно, и сколько же она стоит в таком случае? А может, те белые прозрачные камни, что окружали рубин, были брильянтами? Или рубин стоящий…

Но не успела она подумать об этом, как увидела его. Своего будущего мужа. В черном костюме и темно-синей рубашке с расстегнутым воротом. Волосы его седые с черными прядями аккуратно зачесаны назад. Ни с кем не здороваясь, он присел на самом краю стола и как будто бы не замечал Надю.

Она сама решила к нему подойти.

– Спасибо, что пришли.

– Как же я мог, Наденька, не прийти, когда мы с тобой уже обо всем договорились? Я вижу, что ты сделала все правильно, стол хороший накрыла. Вот только народу что-то больно много. Кто все эти люди?

– Не знаю… Какие-то знакомые, соседи, коллеги…

– Понятно. Знакомые знакомых. Ладно, пусть уж себе поедят.

И вдруг он встал и постучал вилкой по рюмке, призывая всех сделать паузу и выслушать его:

– Друзья мои… Мы все собрались здесь для того, чтобы помянуть прекрасную и добрую женщину, Антонину…

Да, может, он говорил и какие-то дежурные для этого случая слова, но Надя все равно была благодарна ему за это. Он единственный, кто вообще так много и хорошо говорил про ее мать, и это при том, что они с ней наверняка не были знакомы.

Рядом с Надей присела за стол Наташа, «алкашка». Она вообще не слушала Семена Михайловича, взяла ложку и принялась накладывать себе кутьи. Седая, одетая в мятый мужской спортивный костюм, дурно пахнущая, она сидела и ела, не обращая ни на кого внимания. Какая голодная, подумала Надя.

– …сегодня непростой день. Да, конечно, Тоня покинула нас, и это очень грустно, нам всем будет ее очень не хватать, но пусть там, – Семен Михайлович задрал голову к потолку, к люстре в виде прозрачного горящего цветка, – где она сейчас находится и откуда наблюдает за нами, ей будет спокойно за свою дочь. Потому что пусть это и не очень кстати, но все мы живые люди…

Он говорил так много, что люди уже порядком утомились, слушая его, и кое-кто снова взялся за ложку или вилку, чтобы продолжить свой обед.

– …и Наденька согласилась выйти за меня замуж. Вот, собственно, это и все, что я собирался вам сообщить. А посему, если здесь находятся те, кому моя будущая жена задолжала…

Надя почувствовала, что лицо ее горит, словно его посыпали перцем! Какой стыд!

– …то пусть они будут спокойны – все долги нами будут возвращены.

Как это ни странно, но именно последняя фраза вызвала реакцию собравшихся. Люди начали перешептываться, хотя именно в этот момент за столом и не было всех тех, кому Надя задолжала.

– Что это за придурок? – спросил сидящий по левую руку от нее молодой человек с карими глазами и светлыми волосами. – Он что, сбежал из психушки?

Надя закрыла глаза и ничего ему не ответила. Пусть думает что хочет.

– Если желаете, я его выпровожу, – предложил он веселым голосом. – Бомжиха какая-то сидит рядом с вами… Гоните их в шею!

И стоило ему это произнести, как Наташа, это полупьяное чудовище в спортивном костюме, вдруг схватилась за горло, глаза ее расширились, словно она увидела перед собой кого-то страшнее себя, потом захрипела и повалилась на соседний стул, а оттуда сползла уже на пол. Кто-то за столом закричал, люди начали вскакивать со своих мест…

– Так, спокойно, без паники… Человеку плохо стало, – с видом хозяина дома или, во всяком случае, человека, который в силах взять ситуацию под свой контроль, вскричал скупщик Липкин. – Выпила лишнего, делов-то!

– «Скорую» надо вызвать, «Скорую»!

– Господи, ужас-то какой!

– У нее было такое лицо, словно ее отравили!

– Да чем отравили-то? Мы же здесь все пили эту водку…

– А она точно водку пила, не вино?

– Она со всего стола брала рюмки с остатками водки и допивала. Вы же все это видели!

– Вам кто-нибудь говорил, что вы очень красивая?

Надя резко повернулась. Похоже, это он сам, этот красавчик-блондин, сбежал из психушки. Нашел время для комплиментов!

Она вдруг поняла, что сделала огромную ошибку, решив устроить эти пышные поминки. И с последним золотом рассталась, и Семену Михайловичу пообещала замуж за него выйти, и все это ради чего? Ради того, чтобы накормить на сорок дней толпу практически незнакомых ей людей?

– Послушайте, вы вообще соображаете, что говорите? – зашипела она на него. – Лучше бы «Скорую» вызвали.

– Да здесь полиция нужна! – воскликнула соседка Лариса Петровна, и Надя заметила, как улыбка исчезла с лица соседа.

– Ее отравили!

– А вы откуда знаете? – спросил кто-то из столпившихся вокруг бесчувственной Наташи.

– Кино смотрю много. Там всегда вот так берутся за горло, когда яд… Большого ума не надо.

Между тем Надин жених разговаривал по телефону, скорее всего общался с кем-то со станции скорой помощи.

– …на поминки… женщина перебрала, схватилась за горло и упала… без сознания. Нет, я не знаю ее имени и не знаю, сколько ей лет, приезжайте уже!

– У вас глаза очень красивые и ресницы длинные… Так и хочется их поцеловать…

Надя посмотрела на молодого человека, который всем своим поведением выказывал полное неуважение к тому, что вообще происходило в этом доме, и покрутила пальцем у своего виска.

– Думаю, что помимо полиции и «Скорой помощи» надо бы вызвать еще и карету для оказания острой психиатрической помощи! – шепотом крикнула она, да так, что засаднило в горле.

– Послушайте. – Молодой человек зашептал ей в ухо, и теперь его тон был совершенно другим. – Вас ведь зовут Надя? Надежда Сурина? Я ничего не напутал?

– Нет, ничего… – Она попыталась отпрянуть от него, потому что не знала, чего еще, кроме неуместных комплиментов, можно ждать от этого совершенно незнакомого ей типа. – Я понимаю, вы знали мою маму и пришли помянуть ее, вероятно, вам кто-то сказал об этом, может быть, даже кто-то из больницы, где она так долго лежала… Но ваше поведение…

Между тем в гостиной стало очень тихо, да так тихо, что, возможно, кто-то из присутствующих, а их было человек пятнадцать, мог услышать их разговор.