Григорий тоже последовал ее примеру и вернулся из душа бодрый, довольный, с розовым лицом. На его плече висело новое голубое полотенце.

– Спать так спать, – сказал он, расстегивая ремень джинсов.

Надя отвернулась, чтобы его не смущать. Скрипнула его кровать – он лег.

Если бы кто увидел ее здесь, в этом убогом гостиничном номере, лежащей на соседней койке рядом с таким красивым молодым мужчиной, подумал бы, что они брат и сестра. Как странно устроена жизнь, и чего только в ней не случается!

Еще одно странное чувство испытывала она, оторвавшись от своего прошлого и ринувшись в новую жизнь – какое-то несерьезное отношение к той опасности, которая, если верить Григорию, нависла над ними. Вроде бы она ему поверила, ведь деньги-то – вот они, она сама их видела, целая сумка. И если бы он их не украл, то с какой стати стал бы на себя наговаривать? Значит, все-таки украл. И за ним, что тоже нельзя исключать, могут следить или, во всяком случае, искать его. Но если он сел на первый попавшийся поезд, то почему вышел рядом с Михайловском? Не самое удобное место, между прочим.

– Гриша… – тихо сказала она, проверяя, спит он или нет.

– Да, что случилось? – ответил он спросонья.

– Все думаю… Хорошо, что мы поехали на такси, хотя еще лучше было бы отправиться просто на частной машине. Таксист тоже может проболтаться.

– Да он вроде не из болтливых.

– Но если к горлу приставят нож или пистолет?

– Ух какие страсти ты рассказываешь… – Он говорил уже едва слышно, как человек, почти погрузившийся в сон.

– Ты где сошел, когда приехал к нам, на вокзале?

– Ну да, а где же еще?

– И сразу в больницу?

– Да, конечно… – Она услышала, как он начал тихонько посапывать. Уснул. Задремал.

– Больница в самом Михайловске?

– Ну да…

– Скажи, какой красивый у нас вокзал!

– Да, очень…

– С колоннами, как дворец, его строил архитектор…

– Да, с колоннами… Давай уже спать, а?

Она вздохнула. Вокзал с колоннами. Откуда бы ему вообще взяться… Да и мама лежала в больнице в Арти, что в сорока семи километрах от Михайловска. Какой уж теперь сон!..

Стоило ей только проснуться, как волна страха окатила ее с головой. Словно и не холодный дождь поливал снаружи стекла гостиничного номера, а именно страх. Он солгал ей. Но чтобы убедиться в этом, надо все-таки с ним поговорить. Быть может, про вокзал с колоннами он пробормотал просто во сне, а она зацепилась за это. Мало ли что человек может повторить, находясь в полудреме!

Надя открыла глаза, повернула голову. Соседняя кровать была пуста и аккуратно застелена. Он в туалете или снова в душе? Может, отправился прогуляться? Или вообще исчез. Сбежал. А сумка?

Девушка, набросив на себя легкое покрывало, поднялась и прошла до стола, заглянула под него. Сумка. Прислушалась к тишине. Нет, шагов не слышно. Тогда она быстро выдвинула сумку и заглянула в нее. Деньги были на месте. А это значит, что Григорий не сбежал. Или же сбежал, оставив ей кучу денег?

Она усмехнулась своим бредовым мыслям. Вернулась, села на кровать и уставилась в окно. Комната наливалась сумерками, было почти темно. А что, если ей деньги померещились? Она снова встала, включила настольную лампу и заглянула в сумку. Нет, все в порядке, они на месте. Она ведет себя так, словно это она украла деньги и теперь постоянно проверяет, не исчезли ли они, не приснились ли ей.

А что, если взять эту сумку и сбежать?

На этот раз она засмеялась почти в голос.

Что, если и с Григорием было то же самое, и он не смог побороть искушения – взял то, что лежало так близко, достаточно было только протянуть руку?

Она не услышала шагов, дверь распахнулась, и в комнату вошел Григорий, увидев Надю, завернутую в покрывало, тотчас вышел и постучался.

– Да входи уже!

Он вошел.

– А я тут прогулялся немного.

– Под дождем, я поняла.

– Скажем так – постоял на крыльце гостиницы. Вид унылый, конечно, но ничего. Живут же здесь люди.

– Поедем уже отсюда, а? Ты же и сам понимаешь, что тебя здесь никто не достанет… Это такая Тьмутаракань!

– Провинция. А я, знаешь, люблю провинцию. Маленькие городки, поселки, деревни. Люблю рыбалку…

И тут, словно из распахнутого окна, потянуло запахом свежей рыбы, тины, реки… Надя тряхнула головой, стараясь избавиться от наваждения.

– Кинь мне джинсы, а?!

Он подал ей одежду и отвернулся.

– Ты врешь мне на каждом шагу. Вот так, – сказала она, осмелев и пользуясь тем, что он не видит выражения ее лица.

– В каком смысле?

– Ты сказал, что приехал в наш город на поезде, а у нас поезда не ходят. И никакого железнодорожного вокзала с колоннами нет. Я проверяла тебя, и ты попался.

– Но как-то же я сюда приехал! – Его голос звучал спокойно. И это тоже было странно.

– Должно быть, так же, как и сейчас, на машине.

– Да, ты права. В городе вокзала нет, но есть станция «Михайловский завод», что в десяти километрах от города. Но об этом я узнал уже в поезде, изучая местность по интернету.

– Ты не ехал на поезде. И знаешь почему?

– Конечно, знаю.

Она резко повернулась, натягивая край блузки на бедра. Машинально подхватила рукой свои волосы и, уложив на затылке в толстый жгут, укрепила заколкой.

– И в больнице ты нашей не был. А если и был, то маму мою не видел. И знаешь почему?

– Знаю, потому что она там не лежала, так?

– Да, она последние два месяца лежала в больнице Арти, это в пятидесяти километрах от нас. Там и больница лучше, и врачи. Скажи, что тебе от меня нужно? Где ты раздобыл мои фотографии? И как узнал о поминках? Кто ты вообще?

Он с совершенно невозмутимым видом взял со стола яблоко и откусил. Потом улыбнулся, словно это было единственным его оружием или просто беспроигрышным средством общения.

– Ну да, наврал! Врал с самого начала.

– Но почему я? У меня же нечего брать!

– Да при чем здесь это? Да, я приехал в Михайловск на машине, вернее, на трех разных машинах. Москва – Казань – Пермь… Ехал куда глаза глядят, пока вечером не оказался в твоем городе. Вышел на первой же попавшейся темной улице, такой глухой и заросшей старыми тополями, что аж жуть… Увидел свет в твоем окне, а там люди… Зашел в подъезд, поднялся, увидел, что дверь в твою квартиру открыта и туда заходят люди, потом кто-то вышел покурить на лестницу. Я постоял, послушал, понял, что это поминки. Разговорился с одной женщиной, она мне и рассказала про твою маму. Ты прости меня, но я, как тот мошенник, что ходит по свадьбам да банкетам со своим хрустальным фужером, вот только на поминки заглянул…

Она проглотила и это. Возможно, окажись она на его месте, то есть в поисках еды и ночлега, так же вот забрела бы на огонек в чужую квартиру, откуда доносится запах еды и где среди большого количества народа легко затеряться.

– Но фотографии мои у тебя откуда?

– Честно?

Она замахнулась на него, как это делают дети, полусерьезно, желая дать понять, что сердятся.

– Нашел в твоем почтовом ящике.

– Ты что, все ящики там прошарил?

– Нет, только твой, по номеру квартиры определил. Мне же надо было узнать хотя бы что-то о твоей семье. Может, письмо какое с именем, да мало ли! Квитанции…

– И что, неужели они лежали вот просто так? Мои детские фотографии? И без конверта?

– Нет, почему же, конверт был. Простой, коричневый, и на нем написано… Да вот же он, я тебе сейчас его покажу!

Надя ушам своим не поверила и следила теперь за каждым движением Григория. Снится ли ей все это?

Большой мятый конверт коричневой плотной почтовой бумаги он положил на стол. На нем было написано размашистым почерком «Надежде Суриной. Лично в руки».

– Вот я лично в руки тебе и отдал.

Почерк был незнакомым, то есть не ее и не мамин. Но фотографии точно их, семейные. Может, кто-то из знакомых решил как бы подарить их ей или вернуть, подсунуть инкогнито в такой печальный момент, чтобы после мамы у Нади осталось больше фотографий-воспоминаний?