Сегодня я хотел бы несколько перефразировать этот посыл.

Великая судебная реформа с момента своего рождения и до сегодняшних дней привлекает внимание не только историков и юристов, но также писателей, художников и представителей самых разных наук – экономистов, культурологов, социопсихологов. А самое главное, она вызывает неослабевающий интерес у всех, кто занимается вопросами государственного управления.

Важно отметить, что судебная реформа 1864 г. произвела революционные преобразования не только в области судоустройства и судопроизводства, но также в общественных умонастроениях и политической практике, повлияла на общую траекторию исторического развития России.

Несмотря на то, что речь идет, казалось бы, о делах давно минувших дней, весь этот исторический и юридический опыт остается удивительно актуальным по отношению к проблемам сегодняшнего дня в области совершенствования системы государственного и экономического управления. А по каким-то позициям этот опыт даже является провидческим. Нам до такого уровня еще идти и идти.

Когда мы с моим коллегой и товарищем по Ростовскому университету доктором юридических наук, профессором Константином Петровичем Краковским задумывали свое исследование о судебной реформе, нас заинтересовали некоторые парадоксальные обстоятельства.

Почему судебная реформа Александра II, которую многие современники и потомки называли «чужеродным растением на российской почве», оказалась в итоге удивительно жизнеспособной, и я бы сказал, попросту «неубиваемой»?

Почему она раз за разом, как Птица Феникс, восставала из пепла, несмотря на многочисленные и иногда вполне успешные попытки контрреформ?

Почему идеи этой реформы, которые – не будем бояться непопулярных ныне слов – по своей природе являются глубоко либеральными, оказались восприняты не только элитами, но и широкими слоями населения?

Почему даже сегодня, когда мы рассуждаем о путях совершенствования современной судебной системы, мы снова обращаемся за образцом, за моделью желаемого будущего к идеям и принципам, заложенным более полутора веков назад?

Все эти вопросы заставили нас проанализировать историю судебной реформы 1864 г. в самом широком контексте общественно-политического, социально-экономического, культурного развития нашей страны конца XIX – начала XXI в. Такой подход позволил сделать ряд выводов, которые (я на это надеюсь) будут полезны не только для теории, но и для практики.

Итак, начну с самого главного, с общего итога.

При этом я твердо считаю, что судебная реформа 1864 г. имеет не только историческое и правовое, но и цивилизационное значение для России. Судебная реформа 1864 г. обладает рядом уникальных особенностей, которые позволили ей стать значимым фактором исторического процесса в нашей стране на протяжении последних полутора веков.

Реформа не просто заложила в железобетонную махину царского самодержавия «первый элемент» абсолютно новой политической системы, основанной на разделении властей. Она выполнила более сложную задачу – радикальным образом изменила настроения масс, поскольку смогла подарить всем слоям общества надежду на лучшее будущее, на возможность справедливости посредством суда «скорого, правого, милостивого и равного для всех». Неслучайно, определяя сущность подлинного правосудия, еще древнеримские юристы отмечали, что оно «должно быть свободным, ибо нет ничего более несправедливого, чем продажное правосудие; полным, ибо правосудие не должно останавливаться на полпути; скорым, ибо промедление есть вид отказа»[2].

Несмотря на довольно быстро наступившую реакцию, судебная реформа 1864 г. не была эпизодической реформаторской удачей, успешным управленческим экспериментом, а тем более «счастливой исторической случайностью». Она была подготовлена целой чередой предшествующих событий начиная с середины XVIII в. и при этом по сей день продолжает оказывать самое непосредственное влияние на общественно-политическую систему современной России.

Как известно, возникновение юридически закрепленных демократических институтов в нашей стране специалисты относят как минимум ко второй половине XVIII столетия, когда вышел манифест Петра III от 18 февраля (1 марта) 1762 г. «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству». Основные положения этого манифеста были затем подтверждены Екатериной II в ее знаменитой «Жалованной грамоте дворянству» от 21 апреля 1785 г. Согласно этому акту все потомственные дворяне-землевладельцы организовывались в дворянские собрания, которые наряду с корпоративно-сословным управлением осуществляли также и судебную власть на местах.

Не буду перечислять все детали, но, думаю, очевидно, что новая судебная система создавалась отнюдь не «в чистом поле». Александровские судебные преобразования опирались на традицию и социальный опыт трех поколений представителей дворянского класса, участвовавших в сословных демократических процедурах.

В результате единообразная и внутренне сбалансированная система всесословных судов с четко разграниченными компетенциями достаточно органично встроилась в бюрократическую иерархию, в самую ткань самодержавного государства, сохраняя при этом институциональную и организационную независимость от царской власти. Я хотел бы специально подчеркнуть вывод об органичном характере Великой судебной реформы, хотя в охранительной литературе XIX в., да и в настоящее время нередко проводится мысль о том, что идеи реформы были чужими для российской действительности.

На мой взгляд, проблема была не в чужеродности идей (идеи как раз были очень созвучны общественным умонастроениям), а в необходимости, как мы бы выразились сегодня, целенаправленно создавать и поддерживать должные институциональные условия для реализации реформы в полном объеме.

Эту особенность очень тонко чувствовал уже упомянутый мной Анатолий Федорович Кони, который в своей знаменитой цитате сравнивал новый суд – суд присяжных с дорогим и полезным растением, для которого российская почва оказалась вполне пригодна. Другое дело, что «пока растение не пустит глубоких корней и не распустится во всей своей силе, необходимо… охранять его от непогоды, защищать от дурных внешних влияний, окопать и оградить таким образом, чтобы не было поводов и возможности срезать с него кору или обламывать его ветки»[3].

В этом смысле судебная реформа 1864 г. отвечала общему вектору политической эволюции в царской России. Более того, она отвечала общему вектору политической эволюции, которую монархическая власть переживала во всем мире.

Как юрист, я могу уверенно говорить о том, что благодаря судебной реформе 1864 г. Российская империя к началу ХХ столетия располагала одной из наиболее совершенных и глубоко разработанных систем судоустройства и судопроизводства в мире.

Судебная реформа 1864 г. по своей сути была реформой конституционной, и российская историческая специфика заключается в том, что конституционная монархия в нашей стране начиналась со становления судебной ветви власти, которая возникла на сорок лет раньше законодательной.

Для того чтобы в эпоху начавшихся перемен и серьезных социальных сдвигов сохранить самодержавие, правительство Александра II попыталось «откупиться» «небольшим» элементом конституции – введением относительно независимой судебной власти и суда присяжных.

Но на самом деле это было настоящей революцией, потому что в недрах абсолютизма был заложен один из краеугольных камней абсолютно новой политической системы, основанной на принципе разделения властей. Возможно, именно эту грядущую смерть абсолютизма предчувствовали противники реформы, которые главным резоном для своей критики называли несоответствие новой судебной организации государственному строю империи.