– Правда? – удивился Красс. – Вот негодяи! И что же было дальше?

– А дальше дом сгорел! – проорал Лукулл. – А соседние дома, на которые стал перекидываться огонь, были благополучно потушены рабами, поскольку их хозяева либо успели продать их, либо заплатили по пятьсот сестерциев за тушение пожара!

Лукулл, захлебнувшись гневом, схватил со стола кувшин с вином и присосался губами к его горлышку. Напившись, он грохнул кувшином по столу.

– И это пожарная команда?! – спросил он, затихая постепенно. – А вольноотпущенник?! Жулик! Причем жулик не простой, а скоростной… Он, скорее всего, учился на юриста в одной из твоих ремесленных школ.

– У меня хорошие школы, – попытался перевести разговор в другое русло Красс. – Ты же покупал у меня рабов, обученных поварскому искусству?

– Да, – приходя в себя после припадка ярости, согласился Лукулл. – Купил парочку. Один из них, кстати, чудесно готовит в печи свиную матку с нерожденными поросятами…

Он задумался на секунду, решив, видимо, тему не менять, и продолжил:

– На следующее утро я осмотрел квартал и узнал, что все соседи продали свои дома тебе. Причем за бесценок, так как они обгорели. А обгорели они очень интересно. С виду – страх! А на самом деле – сильно не пострадали. Надо же, какой профессионализм! Тушить избирательно. Да это уже искусство!

Красс, не выдержав, рассмеялся.

– Смеешься? – поинтересовался Лукулл. – Смейся. Только не забудь своему скоростному вольноотпущеннику награду выдать.

– Выдам, – пообещал Красс. – Так ты продашь мне этот горелый дом?

Лукулл спросил, за какую цену хочет купить горелое место Красс и, узнав сумму, ответил:

– Нет.

– Зря, – сказал Красс. – Там пепелище. Больше, чем я предложил, за это место никто не даст.

– Еще как даст, – не согласился с ним Лукулл. – И дашь именно ты.

– Правда? – голос Красса был полон иронии. – Ты уверен в этом?

– Да. Мой горелый дом сейчас окружен твоими доходными строениями. Я расчищу место и размещу там питомник для лисиц. Их будут лупить по ночам палками, чтобы они верещали и не давали спать твоим постояльцам. И еще будут сдирать с них шкурки, выделывать их в чанах с солью, и вонь от этого промысла заставит сбежать всех жителей твоих новоприобретенных домов.

– И меня ты называешь барыгой? – опять рассмеялся Красс.

Через полчаса они договорились о цене, и выпили по чаше вина. Лукулл, уже порядком захмелевший, вдруг спросил у Красса:

– Послушай, Марк, зачем ты внес в проскрипционные списки моего отца? Ведь я тогда был на той же стороне, что и ты. Ведь я человек Суллы. Как и ты. Зачем?

Видимо, этот вопрос не давал ему покоя более двадцати лет.

Тогда Красс занимался проскрипционными списками, обрекая на казнь сторонников Цинны и Мария. Но достаточно большая часть имущества репрессированных граждан Рима доставалась ему лично, что и составило костяк его нынешнего состояния.

Он включил в проскрипционные списки и отца Лукулла, мудро (или трусливо) не примкнувшего в свое время ни к одной из партий, но Сулла, обнаружив это, надавал Марку по рукам, и лично вычеркнул Лукулла-старшего из списков, поскольку знал, что Лукулл-младший был самым верным его сторонником, и находился в данный момент в Греции, где формировал боеспособный флот.

– Ничего личного, – сухо ответил Красс.

Было видно, что вопрос ему неприятен. Но Лукулл не отстал.

– Не понимаю, – сказал он. – Ты сражаешься в Италии вместе с Суллой. Я держу тыл, направляя для армии продовольствие, пополнение, прикрываю, наконец, вас сзади. И потом мой отец вдруг оказывается врагом народа?

– Моих отца и среднего брата зарезали на портике как баранов, – спокойно сказал Красс. – Наше имущество отобрали. Я восемь месяцев скрывался в одной из иберийских пещер, а потом сражался, находясь в первой легионной линии, желая отомстить за смерть близких мне людей. Твой же отец заперся в своем доме и не примкнул ни к одним, ни к другим. Отсиделся, одним словом. Вот и все.

– А еще у него было что отобрать, – добавил Лукулл сладким голосом.

– А вот это как раз ни при чем, – сказал Красс.

– Еще как при чем, – не поверил Лукулл.

Он потянулся рукой к столу и придвинул к себе две серебряные чаши, наполненные странными круглыми ягодами темно-рубинового цвета. Одну из чаш он взял себе, а вторую протянул Крассу.

– Что это? – спросил Марк, осторожно принимая чашу.

– Сия ягода называется вишней, – ответил Лукулл. – Я вывез несколько маленьких деревьев из Армении, посадил здесь и вот – урожай. Попробуй, очень вкусно.

И он, зачерпнув горсть ягод, отправил их себе в рот.

Красс осторожно взял пальцами одну ягоду, сунул в губы и сразу же сжал ее зубами. В беседке раздался хруст и Красс, вскрикнув, ухватился рукой за челюсть. Из уголка его рта потекла ярко-красная струйка и тут же, повиснув в воздухе, рассыпалась каплями по серой тунике.

– Што, костошка? – прошамкал полным ртом Лукулл. – Ижвини, жабыл предупредить.

Красс осторожно вынул вишневую кость изо рта и от злости сжал ее пальцами. И здесь случилось нечто. Косточка, как выпущенный пращой снаряд, вдруг выстрелила из руки Красса и со свистом впечаталась в тогу Лукулла как раз в самом центре его большого живота. Богатая одежда триумфатора окрасилась алым цветом.

– Хе! – воскликнул Лукулл, выплевывая изо рта целую горсть косточек. – Клянусь Сатурном, не умеешь ты с вишнями обращаться. Варвар убогий!

С этими словами из пальцев Лукулла принялись вылетать косточки. За несколько секунд Красс получил сполна. Косточки впечатались в оба его глаза, несколько раз щелкнули по носу и даже пару раз врезали по ушам. Будучи опытным полководцем, Марк сразу же понял, что попал в хорошо подготовленную засаду!

Поскольку точность выстрелов противника была потрясающей, Красс догадался, что противоборствующая сторона посвятила тренировкам немалое время. Поэтому он выскочил из кресла и спрятался за его спинкой, не забыв прихватить с собой боеприпасы, то есть миску с вишней.

Набрав полный рот спелых ягод, Красс погонял их как следует, отобрал языком кости, а вкусную мякоть проглотил. Выплюнув в ладонь готовые к употреблению снаряды, он принялся обстреливать ими Лукулла, высовываясь из-за спинки кресла то слева, то справа.

Противник же плевать хотел на оборонные хитрости. Он сидел в кресле, напоминая собой недвижимую каменную крепость, и поглощал вишни со скоростью водоворота. Но самое интересное – он поливал Красса косточками, стреляя из двух рук сразу!

В такой интенсивной битве Марк сначала проигрывал, в основном прячась за спинкой кресла. Но через несколько минут заметил, что белая тога Лукулла стала расплываться красными пятнами.

– Перерыв! – крикнул вдруг Лукулл. – Эй! Агриппий! Вишни! Два ведра!

Видимо, такую битву Лукулл разыгрывал не впервые, потому что на его зов тут же прибежал раб с двумя ведрами в руках. Одно из них он водрузил на стол, а второе поставил за креслом, где прятался Красс, из осторожности не пожелавший вылезти во время перемирия.

– К бою! – проорал Лукулл.

И потеха продолжилась.

Как известно – ведра не чаши. И через несколько полных объедания минут на извлечение косточек противники наложили вето. В результате оба стали красными, мокрыми и даже несколько синими (в тех местах тела, где вишни особенно четко приложились). В конце сражения Красс выпрыгнул из-за кресла и быстрой массированной стрельбой горстями умудрился выгнать Лукулла в сад, что, несомненно, можно было рассматривать как полную победу.

Но, в конце концов, вишни в ведрах закончились и Лукулл, весело отдуваясь, заявил:

– Хорошо повеселились!

– Вкусная ягода, – заметил Красс, стряхивая с туники ошметки вишни. – В Сенат шел. Придется возвращаться домой и переодеваться. Да еще мыться…

– Мойся-мойся! – ухмыльнулся Лукулл, зная, что вишневый сок крайне трудно отмывается.

– Дашь мне парочку ростков этого чудесного дерева?

– Тебе не дам, но продам, – ответил Лукулл.