====== Эта история началась в дождь, как и многие до нее... ======

Сумерки.

Дождливые, слякотные и промозглые.

Город стремительно уходил из закатного марева в глухую глянцевую ночь.

Одна за другой вспыхивали рекламы магазинов и баров, искажая свой смысл отражением в лужах, где плавали вчерашние газеты и пластиковые крышки от бутылок. Дешево и крикливо вывески старались зазвать посетителей, переливаясь убогими лампочками, словно стремясь перекричать друг друга.

«Как шлюхи, которые выставляют напоказ свои прелести и обещают клиенту неземные удовольствия».

Эти магазины и ресторанчики, кособокие пивные ларьки, обмотанные новогодними лампочками, готовы принять любого, у кого достаточно денег, чтобы угодить их владельцам. И подобострастные продавцы улыбаются каждому, кто кинул взгляд на прилавок и полез в карман, а официанты, ненавидя в душе каждого, кому несут поднос с едой, тоже улыбаются и любезно расставляют тарелки на столе.

«Именно как шлюхи. В чем разница, чем торговать – своим телом или своей душой, если и то, и другое равно готовы продать за деньги, лишь бы спрос был? Как будто весь мир вокруг за одну только ночь превратился в продажную суку. Танки, шедшие по проспекту, наверное, раздавили сам хребет нашей страны…»

Все вокруг хотят лишь одного – денег. За них теперь можно все – купить закон, землю, водку… за деньги можно спасти свою жизнь или купить чужую.

И от того, сколько их в твоем кошельке, зависит какого качества ты можешь приобрести себе жизнь, или какую именно смерть для своего конкурента.

Все измерено деньгами.

Шуршащими бумажками, которые есть у толстопузого удачливого дельца, и которых нет у продавцов и официантов, у шлюх, дворников, рабочих, у полудохлых алкашей, что трутся у ларьков в надежде выклянчить стакан за компанию с кем угодно.

Неяркие измятые фантики, засаленные купюры мелкого образца, которые непременно оставит пьяный любимчик судьбы, если достаточно лебезить перед ним и рассыпаться в бисере комплиментов.

А может быть, он даже оставит зеленые хрустящие бумажки другой страны, если сегодня он в ударе и пьян, или куражится перед друзьями, тряся толстой кожаной барсеткой с модным по новым временам кодовым замком.

Невысокий парень в серой толстовке с закатанными рукавами и серых широких джинсах сунул руки в карманы, брезгливо оглядев яркую вывеску «Бильярд. Казино», и отбросил с лица косую неровно стриженную челку.

- Погуляем, красавчик? – его взгляд поймала одна из девушек, стоявших на ступеньках казино, и улыбнулась как можно откровеннее.

- Не сегодня, – парень отрицательно качнул головой. – Я сваливаю.

Девушка отлепилась от стены, которую подпирала до этого, и подошла к нему, заглянув в глаза.

- Брось, пойдем, развлечемся. Ну, что ты теряешь? Я даже готова дать тебе скидку, ты же знаешь, Грей.

Она закинула руки ему на шею и попробовала поцеловать.

Парень нахмурился и откинул голову назад, избегая ярко накрашенных губ.

- Я не в настроении, Наташ.

- Натали, я же просила, – девушка погладила его по щеке и намотала на палец прядь волос. – Хотя для тебя могу быть и Наташей, и кем захочешь.

Грей отстранился, размыкая ее руки, и убрал челку за ухо.

- Тогда побудь ненавязчивой девочкой, – холодно усмехнулся он. – Пока. Тебя же, наверняка, папочка ждет.

Отвернулся и пошел прочь, недовольно копаясь в карманах в поисках сигарет.

«Чего они привязались? Знают же, что я не люблю такие развлекушки, – Грей свернул с улицы в подворотню, закурил и пошел быстрее, стремясь затеряться в ночной темноте хотя бы от чужих глаз. – Я не люблю этот город, в отличие от этих понаехавших куриц и модных пацанчиков. Я все в нем не люблю, начиная со спального района, подарившего мне жизнь, и заканчивая новыми ларьками и киосками».

Перескочив через забор, Грей остановился и задумался, вдруг поймав себя на очень интересной, как ему показалось, мысли.

«А что тут любить-то можно? Ну не ту же поломойку, которая произвела на свет меня и брата? Или алкаша, что сделал ей детей, бросив потом на произвол судьбы? Что тут любить, в этом прогнившем, вонючем мире, где все решает толстая пачка купюр?»

Грей поднял голову, всмотревшись в длинные иглы дождя, мелькавшие в свете уцелевшего фонаря, и улыбнулся сам себе, пряча окурок в ладони.

Дождь сегодня был холодный, отвесно бьющий по мостовым и крышам, превративший реку в мелкую рябистую поверхность.

Затянувшись еще пару раз, Грей щелчком отбросил окурок прочь.

Он любил дожди. В детстве ему казалось, что у них какой-то особенный ритм, которому хотелось подстукивать пальцами по столу во время обеда. Дожди казались ему нежеланными гостями в городе, как он и его брат в хорошем обществе, теми, перед кем закрывают дверь. Они были родными.

«Они просто понять не могут, как это красиво. Разве можно даже за пачку бабла купить вот это? Звук… ритм… капли…»

Натянув капюшон на голову поглубже, Грей перемахнул еще один забор и пошел в сторону освещенного проспекта, собираясь вернуться домой.

Было уже очень темно, да еще позднее ночное небо вдруг решило пролиться на землю потоками своих безысходных слез и превратить этот вечер из просто унылого серого марева в совсем уж тоскливый мрак.

На остановке с выбитыми стеклами, тупо ощерившейся в ночь осколками, Грей краем глаза заметил девушку, привалившуюся к металлической опоре, и замедлил шаг.

Проще всего было привычно пройти мимо, как в принципе он делал всегда, стараясь не касаться чужих бед и проблем.

«Своих навалом».

Девушка зябко повела плечами и закуталась в тонкий палантин, насквозь промокший от дождя. Она стояла, опустив голову, словно в глубокой задумчивости, и бессмысленно дергала черный шифон, словно он мог укрыть ее или согреть.

Грей остановился, рассматривая ее и размышляя, пройти мимо или нет. На остановке в такое время суток могла торчать только шлюха, которых в этом районе он знал всех наперечет. Эта не была похожа ни на одну из них, и одета была непривычно хорошо и дорого.

Вздохнув, Грей вернулся к остановке.

Девушка даже головы не подняла на звук шагов, или ей было все равно, кто мог подойти к ней в этом безлюдном месте поздним вечером…

«Может, под кайфом? Тут вообще-то и грохнуть могут, чтобы пошарить у нее в карманах».

Стащив с себя балахон, Грей набросил его на плечи этой странной цыпочке и пошел дальше.

«Ну, вот. Кофту я, конечно, просрал. Брат будет ворчать – он же ее подарил. Но, может, хоть не околеет эта фиалка в такой дождь… Курица! Че она вообще тут забыла в своих брюликах и бархатном платье?! Откуда только взялась?!»

Раздражено мотнув головой, Грей пошел быстрее, чувствуя, как дождь заползает за воротник футболки.

«Что меня дернуло в рыцаря-то играть? Я же, в общем-то, никогда не претендовал на эту благородную и крайне хлопотную роль…»

Дождь. Монотонный, прямой как стрелы, бьющий в самое сердце своим дробным перестуком по мостовой, словно вновь и вновь повторяя ритм похоронного марша, все еще звучавшего в ушах.

Герда повела плечами, бессмысленно дернув черный палантин, как будто хотела укрыться от целого мира за этой тонкой прозрачной вуалью траурного одеяния. Холода она не ощущала, как и тепла, и потоков воды, сбегавших по рукам и плечам. Ничего не было, только барабанный бой в ушах: «Покойся с миром. Покойся с миром… покойся с миром…»

Перед глазами все еще стояло застывшее в гробу лицо отца. Такое спокойное и строгое, такое чужое в этой фальшивой патетике торжественных похорон. Его не стало, и с ним словно лопнула нить, что связывала девушку с ее семьей и родным домом.

«Покойся с миром».

Потом долгая, невыносимо тяжелая дорога до кладбища. Цветы, горькие соболезнования родных и знакомых, друзей семьи, всех тех, кто ничего не знал об отце при жизни, но торопливо примчался на похороны, как стервятник на свежий труп.

А потом ресторан…