Разумеется, я как завороженный замер, глядя на горы, хозяйка стояла рядом, поглаживая меня по шее, но потом отошла в сторону, потому что к ласке я был равнодушен и никак на нее не реагировал. Да, к сожалению, прикосновения человеческих рук все еще вызывали у меня неприятную дрожь и острое желание отодвинуться, а еще лучше уйти подальше от человека и его страшноватых рук, с помощью которых он причиняет столько неприятных для нас вещей.
Стою, смотрю на горы, на хозяйку, горы неподвижны и понятны по своей сути, а она — человек, существо непредсказуемое и доверия не внушает, поэтому и слежу за ней вполглаза, мало ли…
Ходит она, бродит туда-сюда, безо всякой цели, повод давно отстегнут, висит у неё на шее, рядом с сумкой. Остановилась, села под куст лещины, достала из сумки небольшой предмет, маленький, квадратный, развернула его и уткнулась в него глазами. И бормочет, бормочет под нос. Понаблюдав за ней какое-то время и поняв, что она никуда не собирается, я занялся своими делами. Пощипал травку, покопал под корягой, привлеченный интересным запахом, еще пощипал травку, полежал на ней же, подремал с полчасика, проснулся, поглазел на хозяйку — все еще сидит под кустом и смотрит в свою квадратную штуковину, — махнул хвостом и стал пастись. А кушать я могу долго, часами, если не мешают. Ну что ж, не помешали, накушался всласть и впрок.
Во второй половине дня хозяйка закрыла свой квадратный предмет, убрала его в сумку, встала, подошла ко мне, пристегнула повод и повела прочь, я, осоловевший и обожравшийся, послушно и благодарно пошел за ней.
И так уже целый август! Целый месяц каждый день она водит меня туда, причем в любую погоду, даже в дождь. Во время дождя она не читает, просто стоит под той же лещиной и, щурясь от дождя, смотрит на горы.
В один из последних дней лета хозяйка привычно подошла ко мне, пристегнула повод и, против обыкновения, повела не в лес, а в другую сторону, к дому. Я моментально насторожился: вот оно, начинается! Сейчас ка-а-ак взнуздает, да ка-а-ак запряжет… Ведет она, значит, к дому, проводит сквозь ворота, потом по короткому и широкому коридору и вводит в… огромное залитое солнечным светом пространство — высокие стрельчатые своды, анфилада арок и большие витражные окна. На полу буро-желтый песок. С меня снимают недоуздок и ладонью ласково толкают в круп, пошел, мол. Ну я и пошел, полетел, потому что по-другому нельзя, по такому месту можно только бегать, мчаться со всех ног, вбирая в себя солнечный простор, и чувствовать мягкий, потрясающий песок. А еще… А еще можно… Да что же за счастье такое!!! Я с восторгом рухнул в грунт и начал оголтело кататься в нем, переворачиваясь с боку на бок, счастливо дрыгая ногами и втираясь в песок холкой и спиной. Накатавшись, вскочил, страстно встряхнулся и снова нырнул в песок, снова кататься. Я очень долго не мог успокоиться, носился по манежу, совершенно ошалевший от счастья, скакал и прыгал, вздымая песчаные брызги. Катался, втираясь в песок, встряхивался, снова прыгал вверх по вертикали, лягая воздух в самой верхней точке прыжка. И все это сопровождалось веселым смехом хозяйки и её радостными восклицаниями:
— Браво, Соломон! Отлично! Молодец!
А потом:
— Соломон, лови мяч!
В мою сторону покатился круглый шар, я дурашливо прянул вбок, шарахнул по нему задней ногой и, видя, как он летит прочь, понесся вдогон. Нагнал, понюхал, пахнет… хм, непонятно чем, но штука неопасная, безотчетно хватаю его зубами, трясу и несу к хозяйке, принес и отдал ей прямо в руки.
Поток похвал и восторгов, ласковое поглаживание и угощение — вкусный соленый сухарик.
Снова летит мяч, снова веселая погоня, радостно пинаю его и передними, и задними ногами. Напинавшись и налягавшись, хватаю и опять несу хозяйке, чтобы снова отдать ей мяч, но она придумывает другую игру, делает вид, что хочет отобрать мяч силой. Понимаю и принимаю правила игры, уворачиваюсь и никак не отдаю ей мяч, убегаю с ним. Она со смехом бежит за мной, долго пытается поймать меня и отобрать мяч, решаю ей поддаться и «якобы случайно» выронил его. Она схватила и стала убегать от меня, я за ней, она смеется, уворачивается, прячет мяч за спиной, но я ловкий, вскоре выхватываю его и удираю.
И так несколько раз.
Таким образом состоялось знакомство с манежем, местом, в котором я открыл человека совершенно с другой, невозможной и невероятной, стороны. С той стороны, где начинается дружба и строятся отношения. Мне стали приятны ласки, приятны дружеские пошлепывания и потрепки. Стал приятен голос, его интонации и тембры. Стал очень важен сам человек. Его присутствие рядом со мной.
А в сентябре меня поселили в конюшне. Я с любопытством обошел просторный светлый денник. Его пол был густо засыпан свежайшей соломой, на двери две кормушки, полные, одна с орехово-зерновой смесью, а вторая со слегка смоченным сеном, с потолка свисает канат с шаром. Вдобавок ко всему обнаружил открытый выход из денника, вышел в паддок, это небольшой загон, примыкающий к деннику, правда, он обычно закрыт, а тут получается, что я могу самостоятельно выходить и заходить, когда мне вздумается…
Знаете, а мне здесь очень нравится!
========== Часть 5. Окружение ==========
Итак, меня поселили в конюшне. Должен сказать, это весьма своеобразная конюшня, во всяком случае, в рассказах других лошадей я ничего подобного не слышал. В представлении лошади, конюшня — это камера пыток. Да и сам я имел какой-никакой опыт пребывания в такой вот камере, это было еще тогда, до продажи меня на конской ярмарке. Стоять целый день в тесном стойле привязанным за голову к стене та еще пытка, да еще, извиняюсь, в мокром навозе и дышать аммиачными парами… Там же, в конюшне, в том же денничке меня стригли и чистили, для ковки выводили в проход, ну хоть за это спасибо.
А здесь… Ну совершенно другая вселенная! Денник большой, светлый и просторный, две стены его — «глухие», от пола до потолка, передняя стена и не стена по сути, а дверь, широкая и раздвижная. В четвертой задней стене, сбоку, неширокий проход в паддок. Дверь высотой полтора метра, и поверх нее мне видно, что делается за пределами денника, а делалось там… всякое-разное… Вытянув шею над дверью, я мог видеть вдоль коридора еще пять дверей в такие же денники, как у меня, в трех, я знал, живут Ян Малкольм, Мери и Солдат. Обитателей двух самых дальних денников я пока не видел, но подозревал, что там живут не лошади, уж больно запахи и звуки оттуда странные доносились. Мне кажется, там коровы или быки.
Напротив денников через широченный коридор виднелись две то ли двери, то ли вовсе ворота, в концах коридора опять же были ворота, один — вход в саму конюшню, а за другими воротами был еще коридор, который вел одним концом на улицу, в конюшенный двор, а другим в манеж, в тот самый… Надеюсь, я ничего не напутал и все понятно описал?
Конюх… Даже конюх здесь был другой, а не тот стандартный грубиян с вилами, матом и пинками. Здешний конюх был… Здешний. Высоченный, под два метра мужик, на голове у него платок-бандана, прикрывающий длинные сальные патлы черного цвета, из-под густых насупленных бровей на мир с печальной обреченностью взирали два льдисто-синих глаза. Зовут его Дог. Согласен, странное имя для человека, но вы же понимаете, что это не я его так назвал. Полностью его имя звучит тоже не ах, Доган Доэрти Госс, так что я понимаю тех, кто решил его имя сократить. Так вот, конюх он совсем не стандартный, вежливый, спокойный как танк, не ругается, не кричит, не пьет (перегаром от него не пахнет) и не курит. Сегодня он пришел в пять утра, вежливо выпроводил меня в паддок, тихо и мирно убрал денник, насыпал на пол свежей соломы, задал утренний корм и ушел дальше по коридору, чистить следующие денники. Я выхожу из паддока и спешу к кормушке, полуголодное существование все-таки сказалось на мне, комплексую по поводу пустых кормушек. Так вот, сегодня утренний корм состоял из молочной каши, овсянки с отрубями, теплой. И вкусной… Жадно ем, краем уха слушая, как возится Дог, в это утро он не один, зачем-то пришел садовник, еще одна неординарная личность, горбун по имени Тобиас Гертнер Грин. Он крупный, но скрюченный пополам, на спине у него горб, лица почти не видно из-за длинных светло-каштановых прядей, особенно сильно выделяется огромный крючковатый нос. Он стоит у денника Мери, ее как раз убирает Дог и бухтит:
