– Да, хорошая погода, – немного подумав, согласилась она.
Военный улыбнулся. Он все понял. И вообще он, похоже, относился к категории людей, которым не надо было что-то объяснять, втолковывать, им достаточно было видеть, поскольку они знали не только язык разговорный, но и язык взглядов, жестов, выражений, возникающих на лице собеседника, внешних проявлений, походок. Говорят, что языком этим владеют только разведчики, но на деле оказывается, что не только они – военные инженеры его тоже знают.
Вдруг Лена увидела Верку, свою младшую сестричку – та, длинноногая, светленькая, словно бы у нее выгорели на солнце волосы, держала за руку ладного мальчика, такого же длинноногого, в пижонских клетчатых брюках, в футболке, украшенной спартаковским ромбом, и царственной походкой двигалась в сторону сквера.
«Ну, Верка!» – едва не выдохнула вслух Лена, но сдержалась – постеснялась военного.
Тот улыбнулся вновь – кажется, и на этот раз понял, в чем дело. Хотя не должен был понять: откуда он знает, что Верка – ее сестра?
А Верка с парнем пересекла трамвайные пути и оказалась в сквере, остановилась около мороженицы, с лотка продающей круглые вафельные плошки с зажатым между ними кругляшом мороженого, похожие на спортивные шайбы.
Военный проследил за взглядом Лены и спросил:
– Что, знакомая девочка?
– Младшая сестра, – ответила Лена.
– Понимаю, – вновь улыбнулся военный, – еще вчера она сидела в кроватке и пускала пузыри в слюнявчик, повязанный на грудь, ходить не умела, даже говорить не умела, а сегодня уже разгуливает под руку с мальчиками и ведет умные беседы на тему, есть ли жизнь на Марсе и когда мы полетим на Луну?
– Ну, до таких бесед ей еще далеко.
– Это сегодня далеко, а завтра будет очень даже близко.
Лена поспешно допила чай, сжевала булочку и, небрежно попрощавшись с военным, выбежала на улицу. А Верки уже и след простыл – куда-то переместилась со своим кавалером. Может, к Главпочтамту, может, к недавно построенному диковинному зданию, которое спроектировал великий француз Корбюзье, а может, в один из светлых, но безлюдных, глухих сретенских переулков, с которыми даже московская милиция не была знакома – слишком уж много их набиралось…
– Ах, Верка, Верка! – огорченно пробормотала Лена и двинулась домой.
А с другой стороны, чего огорчаться-то? Ведь она сама была такой, как Верка, встречалась с мальчиками и выслушивала от взрослых всякие глупые слова, пока не вышла замуж. Неудачно, к сожалению, вышла. Может быть, было бы лучше, если на месте Ильи Мироновича оказался кто-нибудь другой… Например, военный с двумя шпалами в петлицах.
Она неожиданно поймала себя на мысли, что военный… военный… в общем, он понравился ей. Хотя первое впечатление, когда он заговорил о погоде, было не самым лучшим.
Впрочем, красивых мужчин в жизни встречается много, обращать внимание на всех неприлично. На многих – тоже неприлично. Мужчина должен быть один. Любимый. Только как его найти?
Хотела Лена прочитать сестре мораль насчет того, что в ее возрасте гулять с мальчиками рано, но вот пришла в свой родной Печатников переулок, и все нравоучения из головы выветрились, их словно бы ветром выдуло.
Когда Вера вернулась, возбужденная, счастливая, с одухотворенным лицом, старшая сестра не сказала ей ни слова – говорить было нечего.
Ровно через неделю Лена вновь наведалась на работу, наведалась неудачно – дверь ее отдела оказалась запертой на замок. Лена заглянула в соседний отдел.
– А где наши?
– Наши – вашим, ваши – нашим, – проворковал круглолицый крепыш Агафонов, инспектор с кубарями в петлицах, приподнялся на стуле, – давай споем и спляшем.
– Случилось что-нибудь? – обеспокоенно спросила Лена. По Москве шли аресты, то один знакомый исчезал, то второй, это рождало внутри холод, колючие мурашики будто бы из ничего рождались под одеждой, ползли по коже, причиняли неудобство, иногда даже боль, поползли востроногие мурашики по спине и сейчас.
– Хватит тебе пугать красивых девушек, – шикнул на Агафонова его сосед постарше и с большим количеством кубарей в петлицах, фамилия у него была пугающе звонкая – Перебийнос, а кубарей он заслужил уже целых три. – Леночка, ваш отдел временно переселили по другому адресу…
– Почему? – на лице Лены возникли испуг и удивление одновременно.
– Да в вашей комнате с завтрашнего дня начинают делать ремонт.
– Надолго переселили?
– Думаю, месяца на два.
– Как раз я выйду из декрета…
– И сядешь в новое отремонтированное помещение. С новым столом и новым креслом.
– Хорошо бы, – произнесла Лена и покинула соседей, впопыхах даже не узнав адреса, по которому ныне обитал ее собственный отдел, – неожиданно стало не до этого.
Улица была ярко освещена солнцем, острые лучи его резко, как прожектора кромсали пространство, делали зелень неестественно сочной, а теневые стороны домов нестерпимо синими, почти ультрамариновыми. Лена даже головой потрясла, словно бы хотела вытряхнуть из себя некий осколок волшебного стекла, добавляющего к тому, что она видела, еще больше неестественной, какой-то колдовской яркости.
Где-то недалеко скрежетал колесами на повороте трамвай, будто Гулливер, растянувшийся на земле, скрипел зубами, две «эмки» начальственно бибикали друг другу, сигналили, требуя уступить дорогу в тесном проулке, и ни одна из них не хотела этого сделать, в большом каменном дворе соседнего дома галдели пионеры, изображая что-то на асфальте мелом. В общем, жизнь шла и, как подметил один графоман, чьи стихи с большим удивлением прочитала Лена (удивилась им несказанно: разве можно такое публиковать?), «била ключом во все свои отверстия».
Интересно, выселение их отдела из помещения под видом ремонта имеет какой-нибудь подтекст или нет? Ведь пора на дворе стояла очень опасная, загудеть к следователю, легко вышибающему зубы маршалам, было проще простого, – все равно, что высморкаться в платок или даже без платка, куда-нибудь в укромный уголок, под кусты, как это любит делать дядя Виссарион, поэтому у Лены и бегали мурашики по спине, поэтому и следовало почаще оглядываться назад и опасаться буквально всего.
Уже очутившись в «Пельменной», Лена с огорчением вспомнила, что так и не записала адрес места, куда переселился ее отдел. С другой стороны, это не поздно сделать и завтра.
Она взяла себе чай и свежую, еще горячую сдобную булочку. Булочка была мягкая, словно бы внутри у нее находился пух, румяная, хорошо пропеченные темные изюмины проступали сквозь нежные бока. Лена, задумчиво глядя на пятнышки изюмин, размешала чай и неожиданно почувствовала, что рядом с ней кто-то стоит. Что-то неверящее, сложное возникло у нее внутри, и она поспешно подняла голову.
Это был все тот же военный с двумя шпалами в черных петлицах. Он держал в руках стакан чая и блюдце, на котором красовалась точно такая же, как и у Лены, воздушно-сдобная булочка.
– Вы? – Лена удивленно покачала головой.
Военный улыбнулся широко.
– Здесь рядом находится наше управление, поэтому я часто прихожу сюда выпить чашку кофе или стакан чая.
Лена машинально перевела взгляд на стакан, который военный держал в руках.
– Сегодня я, как и вы, решил отведать чая с булочкой – по вашему пути пошел… С другой стороны, хочу понять, что лучше чай или кофе?
– И то и другое хорошо, я так полагаю, – Лена не стала признаваться, что вкуса кофе она не понимает, выколупнула из булочки сладкую изюмину, отправила ее в рот, запила чаем. Проговорила неожиданно: – Умница был булочник Филиппов.
– В смысле? – не понял военный.
– Это же его изобретение – булочки с изюмом. Какая-то купеческая кухарка купила у него белых булок к завтраку и подала хозяину. И надо же было такому стрястись – тот разломил булку, а в ней оказался запеченный таракан. Разъяренный купец не поленился, лично помчался к Филиппову выяснять отношения, – голос у Лены был молодой, сильный, неожиданно заинтересованный – только вот в чем? – это человеку с инженерными петлицами на воротнике хотелось понять. – Примчался к Филиппову, сунул ему под нос разломленную булку и закричал: «Это вы запекаете в хлебе тараканов?», «Где вы видели таракана? – Филиппов спокойно выщипнул усатого из булки и отправил себе в рот. – Это изюм, сударь. И-изюм, очень вкусная штука в булках…» Купец опешил, крыть ему было нечем, таракана проглотил сам владелец лавки, на следующий день в булочной Филиппова появились белые булки с изюмом.
