Пока четыре трупа бандитов почти одновременно падали на землю, оставшиеся в живых четверо раубриттеров, похоже, начали что-то понимать. В моем ускоренном восприятии с их лиц сначала очень медленно сползли плотоядные ухмылки, сменившись выражением недоумения, а затем и ужаса. После этого разбойники с такой же черепашьей скоростью принялись вытаскивать свои мечи из ножен.
Я дал им себя заметить, стоя на карете и не двигаясь несколько очень долгих секунд, показавшихся мне в ускоренном темпе целой вечностью. Мой вид, очевидно, внушал им вполне оправданную мысль о чем-то сверхъестественном. Длинный коричневый плащ, откинутый капюшон, тронутые сединой черные волосы до плеч и недельная щетина. Ну и, конечно, два сочащихся теплой кровью сердца их товарищей в моих окровавленных руках, которые для эффектности я поднял над собой. В моем взгляде бандиты увидели свою смерть – холодную, яростную и неотвратимую. Разбойники закричали, двое испуганно попятились, а двое других подняли свои мечи, надеясь с их помощью предотвратить неизбежное.
Дождавшись нужного эффекта, я раздавил сердца незадачливых бандитов в ладонях, брызнув кровью во все стороны и спрыгнул с кареты, немного замедлившись. Легко пропустив мимо себя косой удар мечом одного из раубриттеров, я погрузил ладонь с растопыренными пальцами ему под шлем. Я не контролировал свою силу и вместо того, чтобы просто лишить противника зрения, буквально проткнул его мягкие и твердые ткани головы вместе со шлемом насквозь. Стряхнув с руки мертвое тело, я направился ко второму бандиту, который пытался нанести мне мечом удар сверху. Я мог ждать целую вечность и сто раз уйти в любую сторону, пока меч летел до того места, где, как предполагал рыцарь, я должен был находиться. Я подождал, пока лезвие очень медленно приблизится к моему плечу, а затем увел корпус в сторону и слегка ударил разбойника по кисти руки, держащей меч. Нежные человеческие кости раздробились, хватка бандита ослабла. Пока рыцарь выл от боли, я подхватил его меч и широким взмахом, на долю секунды еще более ускорившись, располовинил монстра в человеческом теле от плеча до паха его же оружием.
Услышав щелчок и ощутив толчок воздуха, я заметил арбалетный болт, неспешно летящий в мою сторону от одного из двух оставшихся бандитов, успевшего взвести легкий арбалет. Второй улепетывал, погоняя коня что есть мочи. В моей голове яркой пульсирующей огненной надписью горело «МОНСТРЫ ЖИТЬ НЕ ДОЛЖНЫ!», инстинкт охотника управлял моими действиями. Я поймал пролетающий мимо меня арбалетный болт, преодолев инерцию снаряда, развернул его и со всей силы метнул в спину убегающему бандиту. Болт, туго разрезав воздух, прошил панцирь раубриттера насквозь, пробил позвоночник и, вылетев с другой стороны, по самое оперение воткнулся в одно из деревьев, находящееся на траектории пути снаряда.
Последний оставшийся в живых раубриттер в ужасе попятился, опуская разряженный арбалет и даже не пытаясь достать меч. В моих глазах он ясно увидел свою смерть, спокойно смотрящую на последние мгновения его жалкой жизни. В следующий миг я оказался стоящим вплотную к разбойнику. Легким движением руки оторвав наплечник от его панциря вместе с частью кольчуги и поддоспешной куртки, я обнажил свои острые, как иглы, зубы, которые будто сами потянулись к артерии моей жертвы, по которой бежала такая сладкая, такая вкусная, сочная кровь… кровь… кровь!
СТОП!!! Мое сознание будто ошпарило кипятком. Я же не пью человеческую кровь. И не вмешиваюсь в человеческие разборки. Но тогда почему я сейчас вмешался? Что заставило меня заступиться за девочку с ее матерью? Что заставило выйти из тени на этих неспокойных дорожках Силезии? Может быть то, что люди называют совестью, сочувствием, жалостью? А могут ли быть такие чувства у вампира? Есть ли они у меня?
Я, так и не вонзив свои острые клыки в артерию бандита, взглянул на него по-новому. Раубриттер в моих руках дрожал. Снизу резко пахнуло фекалиями – кажется, бедняга обделался. Задумчиво подержав его в своих объятьях, я совершил над собой усилие и отпустил бандита. Кажется, я сказал ему что-то вроде «перестань разбойничать, займись честным трудом», после чего разбойник, мелко закивав, попятился, поскуливая и не сводя полных ужаса глаз с картины жуткой бойни.
Со спины я услышал сквозь женское всхлипывание и причитания взрослой дамы молитву девочки. Она, зажмурившись и сидя в объятиях пришедшей в себя матери, все время повторяла «Боженька, защити, помоги! Боженька, спаси, помоги, защити…». Что-то неведомое потянуло меня к этой несчастной паре. Я подошел, спрашивая что-то нелепое, вроде «вы в порядке?»
Мать закрыла дитя своим телом с криком «уйди, монстр!». Но девочка смело выглянула из-за маминого плеча и внезапно спросила меня: «Ты ангел?». Я опешил. Комок подкатил к моему горлу – как может это дитя, которое видело всю эту кровавую бойню, учиненную вампиром, называть меня ангелом, созданием Божиим?! «Нет, что ты, – через силу ответил я, – скорее, наоборот…». «Значит, ты им обязательно станешь, – заявила девочка, ее слезы уже высыхали, – потому что когда молишься, с неба спускаются ангелы и помогают простым людям. Ведь правда, мамочка?» - обратилась она к женщине. Та вздрогнула, медленно повернулась в мою сторону и, видимо, убедившись, что у меня нет злых намерений, кивнула. Сглотнув подступившие к горлу слезы, она просто добавила: «Спасибо вам, добрый господин…»
Я шел дальше. Дорога без цели, без смысла, без конца… Или смысл робкой весенней пташкой вдруг постучался в мой дом? Кто я – монстр, или нечто большее? И почему люди в своей жестокости нередко превосходят даже самых жутких чудовищ, ведомых, как правило, лишь желанием выжить? Я ничего не знал о своем будущем. Но я чувствовал: сегодняшний выбор, этот мой бой совести – далеко не последний.
