Просто сообщаю вам всем что беру 10 фунтов за разводку или 5 фунтов по спецтарифу для подписчиков.

Он щелкает по ссылке и попадает на страницу со своим фото, на котором он поднимает бокал вина во время их отпуска в Таиланде в прошлом году. Внизу стоит номер.

Это номер его телефона.

О боже.

Он отключает телефон.

Арт оглядывается вокруг: не смотрит ли кто-нибудь на него. Некоторые люди, стоящие в очереди к компьютерам, действительно смотрят на него, но лишь потому, что он отвернулся от экрана и они надеются, что он собирается уходить.

Но его мир потерпел полный крах!

Арт прижимает ладонь к затылку. Его бросает в пот.

Разводка – это что-то связанное с сексом?

Что делают люди, когда они кого-то «разводят»?

Он ищет в интернете. Определения тут же появляются на экране общественного компьютера – значит, ничего слишком уж похабного.

Кажется, это имеет отношение к солдатам Второй мировой.

Ладно.

Он кладет свой отключенный телефон в карман, отодвигает стул и направляется в мужской туалет.

В туалете он садится за единственной запирающейся дверью и пялится в пол. Но здесь ужасно воняет и не на что смотреть. Если это уединение, то результат нулевой.

Он встает и отпирает дверь.

Выйдя из кабинки, видит женщину в мужском туалете. Довольная молодая, двадцать с чем-то, возможно, из Южной Америки, темноволосая, возможно, испанка или итальянка. Она греет грудь, точнее, обнаженную верхнюю часть груди, теплым воздухом из сушилки для рук, повернув насадку к себе. На ней довольно низкий для декабря топик. Она показывает на него и сушилку.

– Холод. Тепло. Простите меня, – говорит она, перекрикивая шум. – Тому, что в женском, капец.

– Я вас прощаю, – говорит он.

Она улыбается и снова нагибается к потоку воздуха, и когда Арт выходит из туалета, ему становится немного лучше только потому, что он увидел другого человека, просто обменялся фразами с другим человеком, увидел, как кто-то делает что-то красивое, естественное, теплое и согревающее.

Просто сказал вслух слово «прощаю». Он и не знал, что это такое мощное слово. Он улыбается. Люди, проходящие мимо по лестнице, смотрят на него как на ненормального, потому что он улыбается. Никто из них не улыбается в ответ. Ему плевать. Пересекая лестничную площадку перед «Хранилищем идей», он жалеет, что не додумался пригласить ее, эту теплогрудую улыбающуюся девушку, к своей матери на Рождество.

Ха-ха. Прикинь!

Но на стуле, который прежде занимал Арт, теперь сидит мужчина с лицом, изрытым морщинами, и стучит по клавиатуре, а женщина с тремя очень маленькими детьми, висящими у нее на руках и ногах, аккуратно складывает пальто Арта сверху на ноутбуке и портфеле, лежащих на полу за кабинкой.

Все ясно. Арт кивает женщине, которая кажется ему в ослепительном и нелицеприятном свете «Хранилища идей» усталее всех тех, кого он видел в своей жизни.

– Спасибо, – говорит он.

Он благодарит ее за то, что сложила пальто. Но она смотрит сквозь него, возможно опасаясь сарказма, ведь ее спутник занял его место. Такое чувство, что она даже собирается отругать Арта или устроить скандал, поэтому он подбирает свои вещи, идет к дверям и останавливается у главной стойки, где просит у женщины шариковую ручку на веревочке и пишет на тыльной стороне ладони слова «ослепительный» и «нелицеприятный».

Ничего не потеряно. Ничего не растрачено. Видишь, Арт?

Всегда наполовину полон.

Наполовину пол он. (Голос Шарлотты в ушах.)

Арт выходит из здания через боковую дверь: старый парадный вход в библиотеку предназначен для людей, живущих сейчас в роскошных квартирах в другой части здания. Но Арт не может сердиться из-за этого: сердиться из-за того, чего не можешь изменить, – пустая трата драгоценной энергии, этим-то постоянно и занимается Шарлотта. Думать о Шарлотте – тоже пустая трата драгоценной энергии, и, чтобы избавиться от этого и от Шарлотты, он сейчас выйдет на улицу этого города и найдет, все равно где, горстку земли,

(умирает

умножить на двадцать четыре

умаялся

умучился

умер)

чтобы торжественно подержать в руке почву, и больше ничего, горстку, дышащую со своей собственной скоростью, медленно, медитативно и оставаясь полностью собой, вопреки всей этой злости и гниению, самой землей, напоминая ему, как она твердеет и замерзает, когда падает температура, и как снова оттаивает и размягчается, когда та поднимается. Вот что такое зима: упражнение для запоминания того, как успокоиться, а потом снова мягко вернуться к жизни. Упражнение в приспособлении к любому замерзшему или расплавленному состоянию, в которое она тебя приводит. Поэтому нежный Арт поищет землю в буквальном смысле. Городскую землю. Он поищет в тех местах, где городские деревья встречаются с тротуаром: порой вокруг них остаются клочки земли, если только их не замуровывают под теми упругими пластмассовыми штуками. Природа ко всему приспосабливается. Природа все время меняется.

Выйдя на главную улицу, он видит девушку. Это та самая девушка, которую он видел из окна почти три часа назад. Она все еще на автобусной остановке. Сидит на том же месте и по-прежнему что-то читает. Что бы это ни было, читает она очень усидчиво.

Арт смотрит, как автобус подъезжает и останавливается, подбирает каких-то людей, а затем включает сигнал закрытия дверей и едет дальше.

Арт смотрит, как другой автобус включает сигнал, останавливается, а потом снова отъезжает. Тем временем она по-прежнему сидит и читает.

Она выглядит лет на девятнадцать. Довольно симпатичная, но бледная. Вид помятый. Но самое важное – она сосредоточена.

Никто так не концентрируется, когда просто сидит на автобусной остановке.

Арт забывает о земле.

Он переходит дорогу и становится напротив крытой остановки. Отсюда ему видно, что она читает. Это меню «на вынос», рекламная листовка какого-то фастфуда. Арт подходит ближе, пока не различает слова БЕСПЛАТНО, ДОСТАВКА, АССОРТИМЕНТ и ВЕДЕРКО.

Она читает меню «Чикен Коттедж».

Она читает первую страницу буклета. Раскрывает буклет. Читает с одной, потом с другой стороны. Закрывает буклет и читает последнюю страницу так внимательно, как будто это интересная книга.

Дочитав последнюю страницу, переворачивает буклет и снова читает первую.

Утро сочельника. Прошло три дня.

Прошло двадцать минут после назначенного времени встречи.

Девушки нет.

Нет ни одной похожей на нее девушки или женщины, ожидающей где-либо поблизости от того места, которое он предложил: возле рядов сидений перед информационными табло.

Значит, она не явилась.

Стало быть, она не придет.

Хорошо. Уже легче.

Это была очень-преочень дурацкая затея, и он уже пожалел о ней.

К тому же он сэкономит 1000 фунтов – деньги, которые он совсем не хотел тратить на эксперимент.

Он как-нибудь это переживет, когда приедет к матери. Или придумает что-нибудь, например: «Бедная Шарлотта, она так сильно заболела. Никогда не видел ее такой больной». [Тогда почему ты ее оставил, как ты мог?] «Да нет, она у матери, поехала к матери на Рождество». Или еще лучше: «Ее мать специально приехала в Лондон ухаживать за ней, чтобы я мог встретить Рождество вместе с тобой».

Он покупает себе кофе, а затем обводит взглядом людей, ожидающих на сиденьях и вокруг. Пару раз обходит по кругу и проверяет на всякий случай.

Вообще-то он даже не запомнил, как она выглядела: они общались друг с другом ровно столько, сколько нужно, чтобы съесть сэндвич.

Он не может ей позвонить, поскольку она сказала, у нее нет телефона.

Наверное, все же неудачная мысль – кадрить девушку, у которой даже нет телефона.

Он погружается в себя.

Он больше не чувствует себя так же, как если ведешь себя иначе, поскольку знаешь, что на тебя смотрят со стороны.

Но затем он видит вдалеке – без всяких сомнений – ту самую девушку, и его поражает, как бы она могла быть кем-нибудь другим.