— Как вы думаете, можно ли знать кого-то по-настоящему? — спросила я, тряся рукой с горстью драже «M&M’s» и устраиваясь в кресле на нашей четвертой встрече с доктором Гэст.

— Ты говоришь о Джои? — доктор Гэст посмотрела на меня, подняв брови.

— Это просто вопрос, — соврала я, отправляя драже в рот.

Я еще не сказала ей об измене. Я еще никому не говорила. Мне было страшно произносить эти слова, как будто, стоит им прозвучать, это сразу сделает все произошедшее реальностью. С момента, когда я обнаружила тот альбом, прошло четыре дня, в течение которых я постоянно боролась с мыслью, что настоящий Джои не имел ничего общего с тем Джои, которого, как мне казалось, я знала, и пыталась избегать признания того факта, что Джои, которого я любила, на самом деле никогда не существовал.

Доктор Гэст открыла чистую страницу в своем блокноте, подняла его и повернула так, чтобы я ее видела. Она начала рисовать на бумаге квадраты. Маленькие и большие. Я слушала, как поскрипывает ее карандаш, интересуясь про себя, какое ее посетило озарение, которым она хотела со мной поделиться, и наслаждалась сладостью шоколада, таявшего у меня на языке. Когда она заполнила примерно три четверти листка квадратами разного размера, связанными друг с другом, она посмотрела на меня.

— Ты рассказывала о лоскутном одеяле, которое пошила твоя бабушка, о том, как ты его порвала, когда Джои погиб.

— Я утащила его из гостиной. Оно теперь лежит на моей кровати.

— Твой вопрос заставил меня задуматься о том, как сильно человек похож на лоскутное одеяло.

В тишине я наблюдала за тем, как доктор Гэст заполняла оставшееся пустое место маленькими, средними и большими квадратами. Затем она повернулась на своем кресле, стукнувшись коленями о стол между нами, и показала мне лист бумаги, изрисованный лоскутами.

— Я не понимаю, — проговорила я.

— Подумай об одеяле твоей бабушки. По-своему, оно является произведением искусства, неким маленьким кусочком чего-то прекрасного.

Я посмотрела на бумагу, на все квадратики, представляя себе одеяло, которое я расстелила на своей кровати несколько недель назад.

— Ага.

— Вот и Джои олицетворял собой нечто прекрасное.

Я сглотнула. С трудом. Я пыталась сдержать слезы. Ведь, несмотря на то, сколько боли мне принесло все это дерьмо, которое он оставил позади, это было правдой.

— Произведение искусства, — произнесла я.

— Но если ты посмотришь на одеяло, которое сшила твоя бабушка, вблизи, я готова поспорить, что там будут фрагменты, на которые ты на самом деле не обращаешь внимание. Маленькие лоскутки ткани, которые ты в состоянии стерпеть, глядя на общую картину, но которые никогда бы не выбрала, делай ты свое собственное одеяло.

Я подумала о грубой серой шерсти, которая когда-то была частью воскресного платья моей прабабушки.

— Так и Джои. Если ты посмотришь достаточно близко, наверняка найдутся черты, которые тебе, вероятно, не нравятся. Фрагменты, которые ты видишь впервые с момента его смерти. Фрагменты, которые могли бы быть порваны или разорваны. Несовершенства. Уродства. И это нормально.

— Но что, если, когда я смотрю по-настоящему близко, я понимаю, что эти маленькие фрагменты, которые мне не нравятся, все несовершенства больше, чем его общий образ, который, как мне казалось, я любила?

— Тогда сделай то, что ты сделала бы, если бы он все еще был жив. Отпусти, — доктор Гэст посмотрела на меня очень грустными глазами. — И живи дальше.

— Но я не хочу. Джои, он… — я сделала глубокий вдох, — он был для меня всем.

— Именно так люди и попадают в неприятности, Мэгги, — доктор Гэст сжала губы. Затем она сделала долгий выдох. — У меня есть чувство, что что-то изменилось с нашего последнего разговора. Ты не хочешь поделиться?

Я думала о том, чтобы позволить словам разнестись по комнате. Но я все еще не могла их произнести, так что я просто покачала головой.

— Очень важно, чтобы ты разрешила себе чувствовать все, что тебе необходимо чувствовать прямо сейчас. Злись. Плачь. Кричи, если тебе это нужно. Пройди через эту ситуацию тем способом, который тебе наилучшим образом подходит, и не беспокойся из-за Джои. Он вернется к тебе, даже если тебе кажется, что сейчас ты его не знаешь. Ты же понимаешь глубоко внутри, что знала его очень хорошо.

Но это не так. Я совершенно его не знала. И это пугало меня больше, чем что-либо другое.

— Так как мне вспомнить? — спросила я. — Все те вещи, которые так и остались там, на скале. Как мне вернуться в то место и отыскать их?

— За то время, что ты была здесь, ты впервые вернулась к вопросу о воспоминаниях. Ты вспомнила что-то еще?

— Я пытаюсь каждый день. Сажусь одна и пытаюсь сосредоточиться на том, как я была там, как я вижу, чувствую и слышу все, что произошло.

— И?

Я вскинула руки в воздух.

— Ничего! Все, что приходит, — это то, что я никогда не забывала, или те картинки, которые уже вернулись.

Доктор Гэст посмотрела на пол, несколько раз качнула ногой и затем посмотрела прямо на меня.

— Я хочу, чтобы ты вновь подумала о тех моментах, когда возвращались воспоминания. Расскажи, чем ты занималась, где ты была. Нам необходимо найти ту деталь, которая поможет их воссоздать.

Я почти рассмеялась. Практически с каждым воспоминанием, которое ко мне вернулось, был связан Адам. И Адама больше нет рядом. Но я не собиралась вмешивать его во все это.

— Все достаточно хаотично. В голове вспыхивает картинка — как молния. Через мгновение ее уже нет. А в следующее мгновение она возвращается. Но каждый раз, когда это происходит, рядом со мной кто-то есть.

— Таких вспышек не было, когда ты пыталась сосредоточиться одна? Когда ты активно пытаешься достать эти воспоминания, они остаются в темноте?

— Точно.

— Что ж, если твоя цель — вспомнить, и, кстати говоря, если тебе важно мое мнение как профессионала, это было бы лучше всего, у меня есть один вопрос.

— Хорошо. Давайте.

— Как думаешь, может, стоит перестать стараться так усердно?

Я потеряла дар речи. Доктор Гэст пожала плечами.

— Это так просто, — проговорила я.

— Это может сработать.

— И сколько же вам платят за это?

Доктор Гэст откинула голову назад и рассмеялась. Я поняла, что ее голос прежде не казался счастливым, только озабоченным, и я была рада такой перемене.

— Что ж, хорошо, — доктор Гэст стукнула блокнотом о стол, ручка покатилась по странице с квадратами. — Вот твое домашнее задание. Сделай перерыв. Просто расслабься и прекрати так зацикливаться на воспоминаниях. Живи как обычно. Проводи время с друзьями. Подожди, и посмотрим, что будет.

Я сидела и думала, что ее совет можно использовать во многих сферах моей жизни. Потерянные воспоминания, конечно. И Адам. Милый Адам, который так изменился. Оттолкнуть его — это была худшая идея, которая мне когда-либо приходила в голову. Но домашнее задание доктора Гэст могло помочь мне справиться с непониманием, как мне теперь вести себя с Шэннон. Я не знала точно, как смотреть ей в лицо в попытках создать большой план, который завершится тем, что она объяснит все таким образом, что вся боль исчезнет, а мы снова будем вместе.

Но поскольку это сейчас невозможно, я поняла, что мне нечего терять. Я заслужила перерыв. И, возможно, наступает моя очередь быть непредсказуемой и хотя бы раз в жизни немного сумасшедшей.

Глава 17: Земля вращалась у меня под ногами

Я уставилась в огонь костра, наблюдая, как передо мной прыгают языки пламени. Мои пальцы плотно сжимали сучковатую палку, а огонь облизывал края зефирки, которую я поджаривала. И чувствовала я себя как будто в тумане, словно там присутствовала только половина меня. Это состояние не имело отношения к алкоголю — я сделала буквально несколько глотков из особой «Четырех-июльской» кружки Танны, просто, чтобы она не спрашивала меня, почему я такая тихая. Помогло. Она сидела рядом со мной на узловатом бревне и пела вместе с ребятами, подпевавшими Питу, когда он играл «I'mYours» Джейсона Мраза на гитаре.