(* Мережковский Д. С. Толстой и Достоевский. СПб., 1902. Т. 2. С. 203-228. *)
В спор о "здравом смысле" чета Мережковских пустилась даже во время поездки в Ясную Поляну. Вот как вспоминала этот спор Зинаида Гиппиус: "Мы говорили, конечно, о религии, и вдруг Толстой попадает на свою зарубку, начинает восхвалять "здравый смысл". - Здравый смысл - это фонарь, который человек несет перед собою. Здравый смысл помогает человеку итти верным путем. Фонарем путь освещен, и человек знает, куда ставить ноги. Самый тон такого преувеличенного восхваления "здравого смысла" раздражает меня, я бросаюсь в спор, почти кричу, что нельзя в этой плоскости придавать первенствующее значение "здравому смыслу", понятию, к тому же весьма условному... и вдруг спохватываюсь. Да на кого это я кричу? Ведь это же Толстой..." (*)
(* Гиппиус 3. Живые лица. Воспоминания. Тбилиси, 1991. С. 156-158. *)
Если во время разговора с Толстым Зинаида Николаевна и спохватилась, то лишь ненадолго. Толстовский "фонарь здравого смысла" отвергался людьми XX века постоянно - и в годы первой мировой войны, и во время революции, и при наступлении европейского фашизма. Если мир в этом столетии и не пошел "к черту", как предсказывал Чехов, то не раз он оказывался близким к этой перспективе. Что же значат сегодня идеи Толстого, и в частности, его отношение к государству, ко власти, к историческому процессу? Предлагаемая книга - попытка ответить на этот вопрос.
I. ИСТОРИЧЕСКИЙ "АТОМИЗМ" В "ВОЙНЕ И МИРЕ"
В 1906 г. в письме к одному из своих друзей и помощником П. И. Бирюкову Толстой вспоминал, что "отрицательное отношение к государству и власти" окончательно сложилось у него под влиянием казни народовольцев в 1881 г. (которой он пытался воспрепятствовать), но что "началось это и установилось в душе давно, при писании "Войны и мира" и было так сильно, что не могло усилиться, только уяснялось..." (76, 114). На первый взгляд такое сближение впечатления от казни 1881 г. с писанием "Войны и мира" кажется неожиданным. "Война и мир" вовсе не воспринимается теперь как сочинение противогосударственное. Напротив, в представлениях многих читателей "Война и мир" - прежде всего эпопея, посвященная Отечественной войне, защите русского государства от завоевателей. Но только официозные писатели, вроде Леонова и Федина, декламировали об описанном Толстым "былинном поединке русских с многоязычной наполеоновской Европой", но даже такой независимый человек, как эмигрант М. Осоргин, писавший во Франции во время гитлеровской оккупации, именовал "Войну и мир" "библией русского патриотизма". (*)
(* Леонов Л. Собр. соч. М., 1962. Т. 8. С. 399. Ср.: Федин К. Собр. Соч. М., 1962. Т. 9. С. 30-31; Осоргин М. А. Мысли о Толстом // Russian Liteгагу Triquarterly. Ann Arbor, 1982. V. 17. P. 199. *)
Для того чтобы понять слова Толстого в письме Бирюкову, необходимо обратиться к историческим главам романа.
Историческая концепция в первой завершенной и в окончательной редакции романа
В 60-х годах, когда Толстой писал "Войну и мир", он был в тесной связи со славянофилами, чье влияние на свое "духовное направление" он отмечал и впоследствии. Близок он был и к таким консерваторам, как М. Погодин и М. Н. Катков. Обращение к теме Отечественной войны было при таких настроениях вполне естественным. Явный перелом в мировоззрении Толстого обозначился уже в процессе написания "Войны и мира" (первоначально еще не имевшей этого названия); это особенно бросается в глаза при чтении глав, посвященных 1812 году (начало шестой и седьмой частей первоначальной редакции). Возражая Б. M. Эйхенбауму и другим авторам, считавшим, что Толстой начал писать роман как "хронику дворянской жизни", и лишь потом придал ему форму исторической эпопеи, Э. Е. Зайденшнур отметила, что уже первая редакция последней части романа (доведенная до конца 1812 года) - "многоплановое произведение", где "в историко-философских рассуждениях голос автора уже звучит громко и отчетливо". (*)
(* Зайденшнур Э. Е. 1) "Война и мир" Л. Н. Толстого. Создание великой книги. М., 1966. С. 66; 2) Как создавалась первая редакция романа "Война и мир" // Первая завершенная редакция романа "Война и мир". М., 1983. С. 9, 47, 53. (Литературное наследство. Т. 94). *)
Текст первой завершенной редакции, ныне полностью опубликованный, действительно содержит ряд положений исторической философии Толстого, однако они еще не приведены в систему. Первоначальная редакция второй половины романа, посвященной 1812 году (начиная с части, которая была обозначена сперва как шестая), была написана Толстым уже после того, как была сдана в "Русский вестник" и стала публиковаться его первая половина, озаглавленная "1805 год". Шестая часть начинается перепиской Наполеона и Александра весной 1812 г., далее следует первое в романе рассуждение об исторической необходимости: "Обыкновенно думают, что чем больше власти, тем больше свободы. Историки, описывая мировые события, говорят, что такое событие произошло от воли человека - Кесаря, Наполеона, Бисмарка и т. п., хотя сказать, что в России погибло 100 000 людей... потому что так хотел один или два человека, так же бессмысленно, как сказать, что подкопанная (гора) в миллион пудов упала потому, что последний работник Иван ударил под нее лопатой. Наполеон не привел в Россию Европу, но люди Европы привели его за собой... Отчего мы не говорим, что Аттила повел свои полчища, а уже понимаем, что народы шли с востока на запад, но не понимаем этого в новой истории...>" (14, 12). (*)
(* Первая завершенная редакция... С. 577. *)
Тема исторической необходимости развивается далее в седьмой части, где описывается сражение за Смоленск. Эта часть начинается словами: "Что должно было совершиться, то должно было совершиться" - и далее Наполеон и Александр, думавшие, что это они начали войну 1812 года, сравниваются с лошадью, вращающей колесо: "Лошадь, поставленная на покатое колесо рушилки, думает, что она совершенно свободно... идет потому, что ей хочется взойти наверх, так точно думали все те неперечисляемые лица, участники этой войны... Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем несвободнее, чем выше они стоят в людской иерархии, чем выше, тем более они связаны, чем круче колесо, тем быстрее и несвободнее идет лошадь..." (14, 59-60) (*). Далее следуют общие рассуждения о необходимости и свободе человека, о порочности всякой войны. Вновь возвращался к той же теме Толстой в описании Бородинского сражения, опровергая "в кровь и плоть перешедшее убеждение о гениальности полководцев": "Действия Наполеона к Кутузова в Бородинском сражении были непроизвольны и бессмысленны". Вновь повторив эту фразу в конце главки, Толстой прибавил, что "историки под совершившиеся факты подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями", и заключал: "...образцы героической истории" ("Ромулы, Киры, Кесари") "для нашего человеческого времени... не имеют смысла" (**). Об этом же в дальнейшем повествовании говорит и князь Андрей Пьеру, утверждая, что для того, чтобы быть "главнокомандующим", "нужны не достоинства, а отсутствие честных свойств и ума", "нужно быть ничтожеством..." {14, 112-113) (***).
(* Там же. С. 627. *)
(** Там же. С. 674. В Полном собрании сочинений этот фрагмент не опубликован. **)
(*** Там же. С. 688-689. ***)
Такие же сомнения в "глубокомысленности" военного командования высказывал Толстой и в связи с описанием действий русской армии после отступления Наполеона из Москвы: "Бенигсен подкапывался под Кутузова, Кутузов под Бенигсена... Наконец явился гордый Лористон с письмом от Napoleona... Все боялись, как бы не изменил Кутузов. Но Кутузов как всегда отложил все, отложил и Лористона... Французы побежали стремглав и удивлялись, что их не всех забрали, потому что они уже не могли драться по-прежнему. Не забрали же их всех потому, что Кутузов поручил дело Бенигсену, и потому, чтобы подкатить Бенигсена, не дал ему войск, но и кроме того, опоздал - и оттого, что вне цепи, в целом помещичьем доме был кутеж у Шепелева... Все были хорошие генералы и люди, и рука бы не поднялась рассказывать их пляски и интриги, но досадно, что сами они писали державинским слогом о любви к царю и отечеству и т. п. вздор..." (14, 155-156) (*).
