У меня внутри словно в гонг ударили. Едва сдерживая волнение, я спросил:

– Вы читали записку?

– Что?! – взвизгнула она так громко, что мистер Джанксаллен выскочил из своей каморки и быстрым шагом подошел к нам.

– В чем дело? – мягко поинтересовался он.

      Эмма посмотрела на него нерешительно, но потом ответила:

– Я очевидно не к месту ввернула цитату, которую мистеру… Вы не представились, хотя это невежливо, я ведь назвала свое имя!

– Джадд, меня зовут Джадд. Простите я не хотел быть грубым, просто вы точно повторили содержание записки.

– Это строчка из стихотворения.

– Вот как? Вы не могли бы прочитать его полностью или назвать поэта?

      Теперь лицо Эммы окрасилось смущением.

– Но, я не понимаю, – пробормотала она растерянно, – это мое стихотворение.

– Значит записку писали вы?

– Ничего подобного!

– Это стихотворение опубликовано где-нибудь?

– Нет.

– Как же все это понимать? – спросил я и вытащил из кармана смятый розовый лист. – Вот, может почерк покажется вам знакомым? – протянул я записку антиквару.

– Почерк мне не знаком, но мне кажется я могу объяснить это совпадение, – ответил он и надолго замолчал.

– Ну же! – воскликнули я и Эмма одновременно.

– Стихотворение опубликовал я, – прохрипел он, а затем, откашлявшись, добавил: – Точнее, когда-то я выгравировал несколько строк на обратной стороне основания статуэтки, которую долго не мог продать и вскоре после этого ее купили, – он опустил голову и снова замолчал, как будто с непривычки, так долго говорить, устал и ему требовалась передышка.

– Кто купил статуэтку? – спросил я и стал ждать подтверждения своей догадки.

Светловолосый каланча из яхт-клуба представлялся мне уже конченным злодеем и я готов был отменить план разведки и вступить с ним в рукопашный бой, набить эту наглую рожу, но мистер Джанксаллен снял паузу и пробасил:

– Ее купила пожилая дама. Давно. Это все, что мы можем вам сообщить. Вам пора.

      Мне действительно пора было уходить, я чувствовал, что сегодня  уже ничего не удастся от них узнать, но я попросил записать мой телефон и позвонить, если кто-нибудь из них вспомнить то, о чем забыл сейчас рассказать. Они оба поспешно, с облегчением и нетерпением согласились.

       Я вышел на улицу и позвонил Вилфорду.  Мы договорились о встрече в пабе и я поспешил к автомобилю. Мне не терпелось все ему рассказать.

– Нам не хватало пожилой дамы для ясности, – подытожил мой рассказ Вилф. – Послушай, антиквары ведь должны вести какой-нибудь учет, записывать покупателей?

– Я подумал об этом, но решил, что Джанксаллен откажется сообщать имя женщины и потому даже не пытался, к тому же, я впал в странное, несвойственное мне состояние крайней ажитации, вел себя дерзко, а потом чувствовал неловкость и стыд. Да и с момента покупки прошло несколько лет, женщина была пожилая… Черт, я слышал это четверостишье раньше и видел эту статуэтку! – воскликнул я и ощутил как от живота к горлу, к вискам и обратно циркулируют недоумение, воспоминания, домыслы, насыщая мою кровь подозрениями и страхом, от чего наступило состояние легкой контузии, длящееся неуловимое мгновение, но имеющее длительные последствия в виде тягостных размышлений, упаднического  настроения и раздражительности.

Вялым, каким-то обессиленным, голосом я пояснил:

– Эту статуэтку купила моя мать.

– Но ведь она живет…

– Да, далековато от наших мест, но тогда она гостила у нас с Брук и помню, хвастала этой вещицей.

– Что это за статуэтка?

– Точно не помню. Какой-то человек, мужчина с большим кошелем или мешком с деньгами, но при этом он сам полуголый, завернут в римскую тогу. Похож то ли на скитальца, то ли на торговца. Он держит маленькую птичку, кажется щегла.

      Я вспомнил, где читал эти строки, их я помню хорошо, а бронзовую фигурку – не очень.

– С большим мешком изображали Меркурия.

– Да-да. Теперь понятно почему он одет, как древний римлянин. А что по символике?

– Знаю только очень популярные факты, что Меркурий покровитель торговцев, искусства, астрологии, тайных учений, чего-то там еще, а, да, он сын Иллюзии и проводник в царство мертвых.

– А щегол тут причем?

– Ну может это связано с поверьем о том, что щеглы приносят добрые вести, так же как и вестник богов Меркурий или Гермес у древних греков.

– Непонятно зачем нужно было гравировать стихотворение, которое никак не дополняет изваяние, а по мне, так вообще не соответствует ему? Вот поэтому я его и запомнил, только не сразу понял, почему текст записки кажется знакомым.

– Ты так и не показал мне записку. Я конечно с удовольствием выслушал описание миссис Джанксаллен, но думаю нам сейчас важнее разобраться с посланием, а не с прекрасной посланницей.

– Меркурий в женском обличье, – прыснул я.

– В этом что-то есть. Эта парочка торгует предметами искусства, статуэтка связана с твоей семьей, записку отдают именно им, в которой, как я понял, процитированы выгравированные строчки. Да покажи мне ее наконец!

      Я достал мятый листочек, отдал Вилфу и наблюдал за ним, пока он читал.

– А еще Меркурий проводник в царство мертвых, – протянул задумчиво я.

      Вилфорд посмотрел на меня своим особым, пронизывающим взглядом, а потом мягко, как пациенту, которого нельзя раздразнить, заметил:

– Антиквары застряли на границе между царством мертвых и живых.

– Об этом я не подумал, я думал о Брук.

– Знаю, – остановил  меня Вилф, – совершенно необходимо узнать полную версию стихотворения. Ты должен ее заполучить!

– Но она замужем?!

– Я имел ввиду полную версию стихотворения, – рассмеялся Вилф и я подхватил эти странные, рванные, наполовину человеческие, наполовину звериные звуки, выплескивающиеся волной безудержности и естественности.       Я хохотал, все интенсивней и громче, просто так, позабыв уже о причине, вызвавшей смех. Вилфорд давно остановился, но моей истерике не мешал, терпеливо ждал пока она иссякнет.

      Утерев слезы и почувствовав легкую тошноту, от переизбытка смеха, я остановился и выдохнул с облегчением. Мне действительно показалось, что я уменьшил вес происходящего, сняв с него доспехи, спаянные из громоздких сегментов прошлого и будущего, позволив обнажиться насущному, актуальному переживанию – влечению к женщине, живой женщине.

– Странная идет игра, – подытожил Вилф, возвращая мне записку. – Дело в том, что нам нужно определиться продолжим мы быть игроками или постараемся выйти из игры, если это возможно?

– По-моему поздно задавать этот вопрос. Нас втянули в нее без нашего желания.

      Вилфорд посмотрел на меня удивленно и несколько смущаясь, что приходиться объяснять элементарные, кажущиеся очевидными, вещи, спросил:

– Ты что же считаешь, что такое возможно?! Все о чем мы слышим, думаем, говорим – процесс, в который мы уже добровольно втянуты, даже если ты еще раздумываешь и сомневаешься. Безучастное участие – это оксюморон, мой друг.

– Ненавижу, когда разговор затягивает петлю и мне ничего не остается, как задохнуться отсутствием возражений, – отшутился я.

– Я врач, Джадд и привык изучать следствие, пока не обнаружу причину, понимаешь? Если бы дело касалось только меня, я бы попытался разобраться в этой истории, но я не могу подталкивать к этому тебя, Флер, втягивать вашу Фэю. Мне кажется, что это может быть опасно!

– Помнишь ты дал мне совет не сопротивляться своим галлюцинациям, а "досмотреть" их, так сказать? Иначе я застряну между царством живых и мертвых, не так ли?

– Спорный вопрос, но если без философии и с точки зрения психотерапии – да.

– Так вот, каждый из нас должен понять почему, вдруг, всколыхнулось прошлое и пошло на наши жизни такой мутной волной? Кто за этим стоит? Оставить эти вопросы без ответа – значит решить жить в лабиринте, вместо того, чтобы попытаться найти выход.

– Флер сказала мне примерно тоже самое. Какой же у нас план?