Три вертолёта железными целями
Антициклоны…
Над палубой мокрый брезент парусов,
А у моряков не хватает усов,
Здесь что, мореходная школа?
А, все они женского пола!
Привет, Афродиты, шикарные шлюхи!
Стоящие возле штурвала Марухи,
Елены, висящие под парусами
Меня возбуждает, что вы не с усами…
Дождь моросил, и канонада
Вдруг над горами раздавалась…
И рота по холму спускалась,
Лохматому от винограда
Вдруг выстрел, чёткий, одинокий
И падает убитый хлопец
Махновец или красножопец,
А виноград такой глубокий…
Свободно вращаясь в бульёне
Из звёзд, происшествий и снов
Я вспомнил сегодня о Лёне
Губанове. Был он каков…
Поэт, некрасивый мерзавец,
Он за Вознесенским икал,
Губастый, приземистый заяц,
Московского лета шакал…
Полина, Полина, Полине…
Стрелялся он с Родиной бы
Горячий Челюскин на льдине
Он плыл по теченью судьбы
Кого ещё помнит эпоха?
Да помнит кого-нибудь, чтоб
Казалось что жили неплохо…
На фоне Москвы и сугроб…
Что делать джентльмену рано?
Утюжить ласковую блядь?
Иль оторвавшись от Корана
Тертуллиана почитать?
Дарю тебе, Фифи, духи я
Духи сама ты обоняй
Но обладателя спорт-кия
Мужчину к ним не привлекай
Что делать джентльмену к ночи?
Взять девку или взять Коран?
Бог знает что себе бормочет
Седой, но статный хулиган
Возьми японскую газету
И заверни в неё сакэ
Бутылку тёпленькую эту
Носи с собою налегкэ…
И лету наступил конец!
Такой печальнейший конец
И жизнь, из дроби барабана,
Вдруг стала ёжик из тумана
Вдруг стала ватою сырой
Она висит над головой
Слезливой песней ресторана…
Какая гнусь здесь за окном
День ухает ночным сычом
Какая мерзость влаги, слизи
Не у Франциска из Ассизи
Но северное «не хочу»
Я жить в такую половину.
Когда Бог лепит свою глину
А Дьявол дует на свечу…
Гатчина
Зелёной Гатчины холмы,
Что позади дворца столпились,
Прогуливались здесь умы,
И привиденья здесь светились…
Сам император, туфли с пряжками,
Пил чай, стреляя в блюдца с чашками.
И на гармонике губной
Играл в саду в полдневный зной…
Прекрасна Гатчинская мыза!
О, украшение сервиза:
Екатерины, мамки злой,
Здесь армию Павл раком ставил,
Своих дворян служить заставил,
Подвесив их вниз головой
В конечном счёте днями жаркими
Здесь пёк яичницу со шкварками
И мать-старуху проклинал,
Потом магистром Мальты стал,
Но англичане не взлюбили,
В конце концов его убили…
Вот ушла уже и Соня Рикель,
Потому и мы, бородатые путники,
занервничали,
Просыпаемся рано, истаптываем грудными клетками постель,
Мик, Мишель, Эдуар, Али…
Женщины живут не как мужчины живут
Они ждут, что к ним подойдут
Иногда, расхрабрившись, подходят сами,
И тогда у них не получается, тогда они
сморщиваются под небесами…
Я помню тот далёкий «русский» обед
Из трёх женщин – двух уже нет
Сент-Андре дез Арт, некрасивую улицу
В углу неба купол Сорбонны жмурится…
Реджин Дефорж умерла и Рикель умерла
Жива ещё де Гито, которая со мной спала
Где ты, де Гито, моя пьяница Гито,
В каком ты едешь сейчас авто…?
Здравствуй, дедушка паук!
Тот, что любит гарных мух
И целует их, кусая.
Чавкает, их выпивая,
Проколов им животы
Острым клювом. Здравствуй, ты!
Сети растянул и ждёшь,
Возле ящика живёшь
По соседству со стеной
Тихой, пыльной и больной…
Здравствуй, мелкое чудовище,
На мошонку ты похож.
Мухи сладенького кровища
Терпеливо тихо ждёшь…
Вот и мальчики идут,
Счас те лапки оторвут:
«Коси-коси ножка, дрыгайся немножко!»
Я выходил с Данилой в магазин!
Я двадцать лет не выхожу один
Живу как долгосрочник, как зэка
Солдат последний бывшего полка
Не знает, что закончена война
И что давно замирена страна…
Я выходил с Данилой в магазин!
Там женщины и девушки спокойно
Подросшие за эти двадцать зим,
Еду в корзины складывают стройно
И косятся, какой же странный Дед!
Как допотопно, чучелом одет!
Я, в схроне просидевший двадцать лет,
Сегодня вышел на прогулку в белый свет
Я мог Данилу попросить сходить,
Но посмотреть решил, как стали жить
Спустился я на землю с чердака
Солдат давно разбитого полка…
Tour de France
Трудный воздух велогонов.
Жар от маек и штанов.
Жар от ликровых трусов.
Тыщи ваших голосов,
Расположенных на склонах…
Запах пота и ликры…
Две раздутые икры
Над педалями вращенье
И мельканье, и стремленье
Пиренейской мошкары
Среди зноя и жары
Велогонка, где шары
Над фанатами вверх рвутся,
Где и плачут, и смеются.
Женщины все как сестры.
И все Жаннами зовутся.
Жив ли президент в Ташкенте?
«Умер», – пишут нам на ленте
А на ленте на другой
Пишут, что живой
– Видел ли кто-нибудь президента?
«На обследовании в госпитале», – пишет лента
«Его прилетел подымать Бокерия», —
Пишет в Фейсбуке Валерия…
Бокерия полёт в Ташкент отрицает,
Он в Москве и ничего не знает
Эксперт же Аркадий Дубнов:
«Источники утверждают, что мёртв!» «Нет, здоров», —
отрицает пресс-служба президента
Алеет Восток, подсыхает плацента
Военные базы стоят ощетинясь
В мозгу метастазы, ползут его, глинясь…
Пятнадцать человек на сундук мертвеца
Как идут пятнадцать строем
В зареве войны
Уступают своим воем
Только слугам сатаны…
Их не любят Афродиты,
Грубые они
На плечах у них набиты…
Как у матросни
У тюремных как жиганов —
Жуткие тату
Привокзальных ресторанов,
тюрем красоту
прославляют их наколки
Болевой приём
Пистолеты, финки, волки
И с русалкой гном
Гениталии скрестили…
Страшен их отряд
Вот опять они завыли
Все пятнадцать в ряд…
Простая толстая тетрадь
Под ручкой шариковой, грубой
Зима покрыла белой шубой
Всё то что нужно покрывать
Сезоны нам не выбирать…
