– Смертельная болезнь, – ответил царь с тяжелым вздохом. – Он умер здесь, во дворце. Меня при этом не было.
– Вблизи города ты принял бой, – напомнил ему Марий.
– Пришлось, – согласился Митридат.
– Чем была вызвана такая необходимость?
– Объявился сирийский претендент на престол – двоюродный брат Селевкид. В жилах представителей каппадокийской царской династии течет кровь Селевкидов, – безмятежно объяснил царь.
– Какое отношение это имело к тебе?
– А вот какое: мой тесть – точнее, один из моих тестей – каппадокиец, царевич Гордий. Моя сестра была матерью покойного Ариарата Седьмого и его младшего брата, который жив и здоров. Этот ее младший сын теперь, естественно, полноправный властитель, а я наблюдаю за тем, чтобы Каппадокией правил законный государь.
– Я не знал, царь, что у Ариарата Седьмого есть младший брат, – заметил Марий.
– Есть, можешь не сомневаться.
– Расскажи мне подробно, как все происходило.
– В месяц боэдромион, когда я находился в Дастеире, до меня донесся призыв о помощи, поэтому я, мобилизовав армию, выступил в Евсевию-Мазаку. Здесь никого не оказалось, царь же был мертв. Младший брат сбежал в страну троглодитов. Я занял город. И тут объявился сирийский претендент на престол со своей армией.
– Как же звали сирийского претендента?
– Селевк, – с готовностью ответил Митридат.
– Что ж, недурное имя для сирийца, претендующего на престол, – заметил Марий.
Однако иронизировать в разговоре с Митридатом было бесполезно. Он не обладал чувством юмора – ни римским, ни греческим – и почти никогда не смеялся. Марий решил, что понтийский владыка куда более чужд ему, римлянину, нежели нумидийский царь Югурта. Возможно, он не так умен, но зато куда более опасен. Югурта тоже убивал своих родственников, однако при этом хотя бы знал, что боги могут призвать его к ответу за злодеяния. Митридат же возомнил богом себя и не мучился угрызениями совести.
«Жаль, что мне так немного известно о нем и о Понте. Рассказы Никомеда здесь не помогут: он воображает, что знает своего врага, но на самом деле это не так», – подумал Марий.
– Значит, ты принял бой и нанес поражение сирийскому претенденту на каппадокийский престол Селевку, – молвил Марий.
– Верно. – Царь фыркнул. – Бедняги! Мы перебили их всех, до последнего человека.
– Это я заметил, – сухо произнес Марий и наклонился вперед. – Скажи мне, царь Митридат, разве в Понте не принято убирать тела убитых с поля боя?
Царь заморгал, услышав в словах Мария осуждение:
– В это время года? Зачем? К лету от них ничего не останется: их смоет вешними водами.
– Понятно. – Выпрямив спину, ибо так принято восседать в кресле в Риме (ведь тога – это одеяние, которое негоже мять), Марий положил ладони на ручки кресла. – Мне бы хотелось увидеться с царем Ариаратом Восьмым – так, видимо, звучит его титул. Возможно ли это, царь?
– Конечно-конечно! – обнадежил его Митридат, хлопнул в ладоши и приказал явившемуся на зов давешнему старцу: – Пошлите за царем и царевичем Гордием! – Повернувшись к Марию, он произнес: – Я всего десять дней назад разыскал племянника и царевича Гордия у троглодитов – к счастью, живыми и невредимыми.
– Как удачно! – откликнулся Марий.
Вошел Гордий; за руку он вел мальчика лет десяти. Самому Гордию было уже за пятьдесят. И мальчик, и он были одеты по греческой моде; оба почтительно застыли у подножия возвышения, на котором восседали Марий с Митридатом.
– Ну, молодой человек, как поживаешь? – обратился Марий к мальчику.
– Хорошо, благодарю, Гай Марий, – ответил ребенок, настолько похожий ликом на царя Митридата, что его можно было принять за портрет самого Митридата в юные годы.
– Так твой брат мертв?
– Да, Гай Марий. Смертельная болезнь сразила его здесь, во дворце, два месяца назад, – ответил маленький попугай.
– И теперь ты – царь Каппадокии?
– Да, Гай Марий.
– Тебе нравится быть царем?
– Нравится, Гай Марий.
– Тебе достаточно лет, чтобы править?
– Мне помогает дедушка Гордий.
– Дедушка?
Гордий улыбнулся; улыбка получилась не из приятных.
– Для всех я – уже дедушка, Гай Марий, – со вздохом ответил он за мальчика.
– Понятно. Благодарю тебя за аудиенцию, царь Ариарат.
Мальчик и провожатый с изящным поклоном удалились.
– Мой Ариарат – славный мальчуган, – проговорил Митридат тоном нескрываемого удовлетворения.
– Твой Ариарат?
– В метафорическом смысле, Гай Марий.
– Он – вылитый ты с виду.
– Правильно, ведь он – сын моей сестры.
– Мне известно, что в вашем роду приняты родственные браки. – Марий шевельнул бровями, однако этот знак, столь понятный Луцию Корнелию Сулле, ничего не сказал Митридату. – Что ж, выходит, каппадокийские дела улажены, – бодро произнес Марий. – Из этого следует, что ты уведешь свою армию назад, в Понт.
Царь вздрогнул:
– О нет, Гай Марий. Каппадокия пока еще нетвердо стоит на ногах, к тому же этот мальчик – последний в роду. Лучше будет, если я оставлю армию здесь.
– Нет, лучше бы тебе увести ее домой!
– Этого я сделать не могу.
– Можешь!
Царь затрясся так, что зазвенел его панцирь.
– Ты не вправе диктовать мне, что делать, Гай Марий!
– Вправе, – твердо и спокойно парировал Марий. – Нельзя сказать, чтобы для Рима этот уголок мира имел первостепенное значение, однако если ты будешь держать оккупационные войска в странах, которые тебе никоим образом не принадлежат, то могу заверить тебя, царь, что Рим проявит должный интерес и к этим краям. Римские легионеры состоят из римлян, а не из каппадокийских крестьян и сирийских наемников. Уверен, что тебе не хочется встретить здесь римские легионы. Но если ты не уйдешь восвояси, царь Митридат, этой встречи тебе не миновать! Это я тебе гарантирую.
– Ты не можешь этого гарантировать: ты не у дел.
– Я – римский консуляр, поэтому могу говорить так – и говорю.
Митридат разгневался не на шутку; впрочем, Марий не без интереса заметил, что царя обуял не только гнев, но и страх. «Мы способны держать их в кулаке! – мелькнула у него восторженная мысль. – Они – точь-в-точь робкие зверьки, напускающие на себя свирепый вид. Стоит разгадать их игру – и они убегают, поджав хвост и скуля».
– Я нужен здесь вместе с моим войском!
– Не нужен. Ступай домой, царь Митридат!
Царь вскочил на ноги, схватившись за рукоять меча; дюжина стражей, присутствовавших в зале, придвинулась к возвышению, ожидая приказа.
– Я мог бы прямо здесь прикончить тебя, Гай Марий, прямо здесь! Собственно, я так, наверное, и поступлю. Я убью тебя, и никто никогда не узнает, что с тобой стало. Я отправлю твой прах домой в большом золотом сосуде, приложив к нему письмо с соболезнованиями, в котором объясню, что ты умер от внезапной болезни в мазакском дворце.
– Подобно царю Ариарату Седьмому? – Марий говорил, не повышая голоса; он сидел по-прежнему прямо, не ведая страха. – Умерь свой гнев, царь! Сядь и вспомни о благоразумии. Ты отлично знаешь, что не можешь расправиться с Гаем Марием. Осмелься ты на это – и Понт с Каппадокией без лишнего слова заполонят римские легионы. Это произойдет сразу же, дай только срок доплыть кораблям. – Откашлявшись, он продолжал в непринужденном тоне: – Знаешь ли, нам не доводилось вести толковых войн с тех пор, как мы обратили в бегство три четверти миллиона германских варваров. Вот это был противник так противник! Только не такой богатый, как твой Понт. Трофеи, которые мы наверняка добудем в этой части мира, делают войну с тобой весьма желанной. Так зачем же толкать нас на это, царь Митридат? Ступай домой!
Внезапно Марий остался в одиночестве: царя как ветром сдуло. Вместе с ним исчезла и его охрана. Гай Марий в задумчивости поднялся с кресла и, выйдя из залы, направился в свои покои. Желудок его был полон простой здоровой пищи, какую он больше всего любил, а голова полна интереснейших вопросов. Он ни секунды не сомневался, что Митридат уведет войско на родину. Вопрос в другом: где он видел облаченных в тогу римлян? Тем более – в тогу с пурпурной каймой? Уверенность царя, что его дожидается именно Гай Марий, можно объяснить тем, что его ухитрился предупредить дряхлый старикан, однако Марий в этом сомневался. Нет, царь получил оба присланных ему в Амасию письма и с тех пор старательно избегал встречи. Из этого следовало, что Баттакес, archigallus из Пессинунта, – шпион Митридата.
