С другой стороны, капитан не мог определиться со степенью вины нахального отрока. Очевидно, что смертный был непочтителен к легионеру, и более того, нарушил прямое указание капитана одуматься и изменить своё поведение. Но всего лишь несколько часов назад Сахаал в очередной раз убедился, что Арманорий действительно «не достоин почтения ни на грош», и был не в настроении карать своего будущего бойца за излишнюю для его возраста проницательность.

Зо Сахаал всегда умел использовать те ресурсы, которые были под рукой. Сейчас в его кабинете маялись, ожидая разрешения удалиться, пятеро сержантов нового пополнения. Которым только что были внятно разъяснены ожидания капитана касательно сочетания в их действиях суровости и благоразумия. Взять указанного кадета, отвести в тихое место и провести воспитательную беседу – убедительно, но так, чтобы завтра этот кадет вышел на тренировку. Что может быть проще?

Когда к Руриску подошли несколько незнакомых солдат, и после короткого обмена репликами тот хмуро кивнул им на Минаса, кадет в целом идею уловил. Без вопросов ушел с чужаками в один из пустых ангаров, по дороге выравнивая дыхание и готовясь получать заслуженное. Ничего, не впервой.

- Смирна! – и первый удар под дых. Весомо, но не то, чтобы очень впечатляет. Минас выпрямился и снова застыл на вытяжку еще до получения вполне предсказуемой команды.

- Смирна! Ты, сучёныш, место свое забыл. Велено напомнить. …Эй, охуел совсем, «смирно» я сказал! Ах ты мразь!

Минас замер в боевой стойке, успев сместиться спиной к стене. Это не наказание!

Разумеется, он давно перестал демонстративно игнорировать любые слова, если среди них попадалась брань. Но, обращаясь конкретно к Минасу, никто – ни сержанты, ни Сулла, ни приходящие наставники не смели сквернословить: есть куча других слов и средств, чтобы выразить неодобрение. Обещание, давным-давно данное наставником Сахаалом, было нерушимо.

- Кто вас послал?

- Рразговаривать он еще будет!

- Смирна стал, уёбок!

- Ни Наставник Сахаал, ни сержанты-наставники этого сделать не могли. Что вам надо?

Дружное ржание.

- Ахренеть он оборзевший!

- Ну ясно, чего досточтимый легионер НАС отправил, ихние няньки, видать, совсем сопляков распустили.

- Что?

- Смирна стал, говна кусок!

Не то, чтобы Минас медленно думал, просто старательно игнорировал очевидное. Он дал себе время хорошенько подраться и обмяк только когда его уже скрутили так, что дергаться по-любому не получилось бы. Эти люди подошли к Руриску, и сам сержант-наставник указал им и на Минаса и на ангар. А до этого они вышли со стороны ставки досточтимого капитана Сахаала.

Личная привилегия отменена. Капитан разорвал договоренность, и проинформировал об этом, как и о причинах своего решения, самым простым способом.

Капитан нарушил обещание… Разорвал договор…

Когда кадета отпустили, он больше не сопротивлялся, и это было сочтено педагогическим успехом. Смирно стоял, разгибался после ударов и снова стоял. Чужаки здорово разозлились, парочку из них Минас успел качественно достать, пока отбивался. Только всё равно у Маркуса удар жёстче, а еще специально для «набивки» кадет-сержанты договорились о боях один против двух, причем противники брались из разных взводов. Удивить кандидата в космодесант обычные человеческие сержанты не смогли, хотя и старались.

Ироничные мысли проскакивали автоматически, по краю сознания, словно пытаясь заглушить вскипающее беспросветное отчаяние. Минас слушал-слушал-слушал бесконечный поток грязи с рефреном «должное уважение к бессмертным воинам».

Потом у экзекуторов случилась короткая дискуссия: одни настаивали, что раз парень без заметного напряжения встаёт и слышит команды – то ему надо еще добавить. А другие считали, что остановившийся взгляд и отсутствие попытки хотя бы моргнуть в ответ на летящий прямо в лицо кулак – это намек на контузию и уже хватит, как бы не переборщить. И отсутствие видимой реакции на обсуждение его перспектив вот прямо сейчас – тоже плохой знак.

Кадета в очередной раз отправили на пол, но команды вставать не было. Еще раз повторили назидание о почтении к легионерам. И ушли. А Минас остался думать, глядя в переплетение поддерживающих крышу балок и стяжек. Вот здорово было бы, если бы оно всё сейчас навернулось вниз. Хотя насмерть не убьет, наверное. Жаль. Мысли ползали, как крысы с перебитыми хребтами – мучительно, напряженно и медленно. За что? Неужели, действительно, за этого, который только видом похож на бессмертного воина, а в повадках – мелкое гадкое недоразумение?

Стоп!

Чужаки упоминали легионера, без имени. По статусу-то любой космодесантник выше человека, а Арманорий – наставник и имеет, наверное, право распоряжаться насчет кадетов. Мог Руриск подчиниться приказу не Наставника Сахаала, а другого легионера–наставника?

- По чьему приказу?!

В дежурке находились Руриск и Илинго. И еще в ней была дверь, которую Минас не открыл, а вынес начисто, уложив сержантам под ноги. Видимо, это оказалось серьезным поводом не затягивать с ответом.

- По приказу досточтимого легионера Зо Сахаала.

И только теперь Минас поверил окончательно. Он равнодушно выслушал мнение Илинго о потерявшем остатки совести кадете, машинально отметив, что сержант всё еще не позволяет себе выражаться свободно. Привычка, наверное, ведь теперь – можно. Ответил «есть, сэр» на назначение очередных нарядов – за дверь и общее безобразное поведение. И ушел.

На плацу наперерез ему, откуда ни возьмись, вывернулся Маркус. Крепко зацепил плечом и буркнул в полголоса:

- Рожу умой, дебил! Заодно охолонёшь.

И Минас сообразил, что из носа упорно течёт.

Тренировку он всё равно поручил Клаасу как только понял, зачем его вызывают. Так что теперь просто махнул рукой: продолжай, и последовал совету лучшего врага.

Когда удалось остановить кровь, Минас уже действительно «охолонул», и начал, наконец, мыслить связно. Только от связности мыслей стало хуже. Намного хуже.

Капитан отнял собственный подарок, который хоть и не имел материальной формы, но хранился, как самое драгоценное сокровище – в тайном реликварии где-то между сердцем и позвоночником. Теперь в груди было больно и пусто. И если бы причиной, повлекшей настолько суровое наказание, были леность или недомыслие, Минас уже стоял бы на коленях перед дверью покоев Зо Сахаала. Но экзекуторы многократно назвали его вину: недостаточное почтение к легионерам вообще, а отнюдь не игнорирование приказа. Именно насмешка над явно недостойным воином вызвала гнев и повлекла кару. Потому что это недоразумение в доспехах смешного цвета – легионер, а Минас – человек.

Раскрылась и потекла гноем семейная рана. Адмирал не смеет перечить Цесаревичу, иначе никакие заслуги прошлого и достоинства настоящего не уберегут гордеца от гнева Владыки. Кадет не смеет перечить легионеру. И про будущее среди легионеров Наставник тоже всё объяснял не раз: юный космодесантник обязан почитать более зрелых собратьев. Арманорий получил посвящение задолго до рождения Минаса, и теперь Минас – человеком или легионером – навсегда лишен права посягать на авторитет старшего воина. Никакие заслуги и никакое усердие этого не изменят, потому что такова воля Зо Сахаала.

Вспомнилось и отозвалось давней головной болью возникшее сразу после гипномашины сомнение: «То, что я увидел под гипнозом. Так важно, чтобы я в это верил? – Важно, чтобы ты это знал. Вера здесь не при чём». А я всё-таки верил, Наставник. Мне снились величие и благородство, знаешь? Мне снилось, что недостойных легионеров не бывает, и что истинная честь быть одним из них. Я не хочу, чтобы главным во мне было наличие имплантатов, безотносительно всех прочих достоинств или недостатков…

В душевую табуном ввалился взвод «раз», плотно обступил сержанта и начал выяснять, насколько всё плохо. Минас попытался доказать, что всё с ним в порядке, только отвечать на вопрос «чего тогда такой пришибленный?» цитатой из «наставлений достойному отроку» про полезность раздумий о своей вине и справедливости воздаяния оказалось не лучшей идеей. Но как раз пора было идти к сержантам за вечерним нарядом, и Минас благополучно сбежал. Смотреть на будущих легионеров было горько.