На это ушла последняя подушка, и она метнулась к камину. Пусть игрушки и мелочь, но все равно она ими пошвыряется!

— Конечно, целовал! Вы же самая очаровательная девица в Логрии! — самоуверенно ответил граф и махнул рукой, после чего все подушки взвились в воздух и улеглись обратно на диван. А потом продолжил делать наглые заявления: — И это не повод мешать мне заботиться о вашем здоровье. Я вас схватил и сюда увез, чтобы о нем как следует позаботиться!

Магом он все же был потрясающим, Эрика ему позавидовала. Сама она оказалась какой-то практически бесталанной и ее перестали мучить, поняв, что ее дар слаб, так что магии не учили. А он так легко управлялся с предметами! Впрочем, восхищение не мешало ей возмущаться.

— Ничего себе забота — связать и украсть! — Эрика кинула в него оленя. А следом — духа с мешком. С последним вышло неловко: он не долетел и, упав прямо в чашку, разбил ее. Эрика расстроилась: она бы предпочла поставить лишний синяк графу, а не чашки бить.

— Добровольно вы о себе позаботиться не даете! — возразил он, а потом перемахнул через чайный столик, в одно движение, ничего на нем не разбив и даже не задев. А следующим движением оказался прямо возле нее, стремительно, так что Эрика отреагировать не успела. Одной рукой обхватил за талию, а другой — сжал оба ее запястья. Крепко, вырваться из такого захвата было трудно. — Вырываетесь, убегаете, швыряетесь предметами и бьете посуду! Это уж вовсе безобразие! И пора вас наказать за такое поведение, мисс Гринмарк.

Тут он махнул головой, и с одной из оконных портьер слетел нежно-голубой бархатный подхват, чтобы, проплыв по воздуху в их сторону, снова связать Эрике запястья. После чего бесцеремонный граф подхватил ее на руки и понес из гостиной прочь.

— И чай придется отложить, из-за вашего поведения! Но ничего, я вас по-другому согрею, — пообещал он с пугающим воодушевлением.

Тут Эрика испугалась. Зря он ее хвалил за ум, она совершенно не подумала о последствиях своего поведения, и теперь не представала, что такое граф собирается с ней учинить. Она совсем не знала его нрава и характера.

— Что вы собираетесь со мной сделать, ужасный вы человек?! — испуганно закричала она.

— Тише, мисс Гринмарк! Пожалуйста, поверьте мне и запомните: я и впрямь переживаю о вашем здоровье, и вреда вам не причиню, — неожиданно вновь вернув себе заботливый тон, сказал граф. А потом продолжил строго: — Но за такое поведение я вас намерен выпороть. Вот чего вам давно не хватает! Мужской руки, способной быть и жесткой, и ласковой. Чтобы вы начали лучше себя чувствовать и лучше вести.

Пока он изрекал все эти рассуждения, они дошли по коридору до другой комнаты, которая, когда граф распахнул дверь, оказалась спальней, с широкой кроватью с балдахином. Но туда граф ее не понес, а поволок на низенькую банкетку, стоящую под окном.

Эрика задохнулась от страха и возмущения.

— Что значит выпороть? Меня никто, никогда не порол, даже в детстве! Что вы себе позволяете, коварный злодей?

Он ведь точно был злодей, причем из тех романов, что похуже. Те обожали выпороть свою жертву, при том обязательно кнутом и хохоча. Эрика никогда не понимала зачем. Будто, чтобы показать свою ужасную сущность и злодея было легче отлить от не менее бесцеремонного героя, который тоже героиню хватал, не слушал и покрикивал, но все же не порол ее. Но у них же тут была настоящая жизнь! И графу Тендандскому, чтобы ее обольстить следовало бы меньше вести себя как, книжный злодей.

Или Эрике следовало признать, что она ошиблась. Судя по свежему ремонту, не так уж он был стеснен в средствах. А значить вряд ли бы стал коварно жениться ради не столь уж существенного приданого: поместье родителей было меньше, чем этот дом графа и около девяти тысяч деньгами — неплохо, но не что-то очень уж впечатляющее. А про их горские владения и говорить нечего: беспокойства от них всегда было больше, чем дохода. Так что граф не для женитьбы ее выкрал. А может он вообще ужасный тип из тех, кому нравится мучить других, особенно девиц? И порка это лишь начало? Эрика ничего не понимала, но отчего-то при этой мысли ей и впрямь стало жарче.

— И зря, между прочим, не пороли! Без должного обращения вы до плачевного состояния дошли, мисс Гринмарк! Но ничего, я это исправлю, — пригрозил граф, усел на банкету и уложил ее к себе на колени, на живот. Так что она оказалась в позе очень вульгарной, кверху некоторыми неприличными частями своего тела.

А потом случилось нечто вовсе уж невообразимое: с Эрики в одно мгновение пропала вся одежда, кроме белья! Взметнулось какое-то облачко тумана, меньше чем на мгновение — и она обнаружила, что платье лежит у нее перед носом, прямо на полу, а она лежит на коленях у графа полуголая. Он, между тем, протянул руку — и Эрика увидела, что возле банкетки стоит ведро, из которого торчит пучок тонких розог. Граф выхватил их в одно движение и махнул в воздухе, который розги разрезали с тихим опасным свистом.

Она вся сжалась в страхе предстоящей боли, но при том подумала, что кажется вот теперь была права. Иначе зачем бы он держал у себя в спальне розги. И пожалела, что не укусила его за нос, пока могла.

— Вы чудовище! И я все равно не собираюсь себя с вами мило вести! — Эрика решила, что раз все так, то хотя бы надо защищать свою гордость. Он сильнее, но это не значит, что она сдастся. И пусть порет сколько ему угодно! От этой мысли ей тоже стало горячее, и особенно в стыднейшем месте между ног.

Ровно когда она это почувствовала, граф резким движением задрал вверх ее сорочку, а потом так же резко сдернул вниз панталоны, так что все самое стыдное оказалось совершенно обнаженным. Он обхватил ее рукой поперек тела за талию, розги свистнули в воздухе снова, а потом резко и жгуче прошлись по обнаженной коже. Эрика взвизгнула и задрыгала ногами. Было больно и при этом приятно, она даже не представляла, что так может быть.

— Вы буйная хулиганка! И я бы простил вам это! И даже битую чашку! Но вы мешаете мне себя лечить! — принялся высказывать ей граф, а потом прошелся розгами по заднице снова. — Вот этого — не смейте никогда!

Эрика закричала:

— Вы не лекарь! И бледная сухотка не лечится, ужасный вы тип!

Ей продолжало быть не только больно, но и странно приятно и Эрика не могла понять своих чувств на сей предмет.

— Я не лекарь, а некромант! Упрямая вы девица! — ответил граф и снова ударил розгами. Бил он точно — каждый раз рядом с предыдущим, не попадая по одному и тому же месту, покрывая болезненными жгучими росчерками всю поверхность. — И не мешайте мне делать вам лучше, насколько возможно! И посуду не бейте, ее я починить не могу!

Чашка никогда не была живой, в отличие от нитей, из которых были сделаны веревки и ткани одежды и подушек. А значит, способностям некромантов делать мертвое живым, а живое — мертвым, и впрямь не поддавалась… Дальше подумать эту мысль Эрика не успела, потому что розги снова со свистом опустились на ее кожу и Эрика вновь вскрикнула и рванулась.

«Так слухи, выходит, правдивы? Что некромантам нужно всякое развратное?» — подумала она, и тут ей вновь стало холодно. Все таки думать о том, что он ее лишит девичьей чести потом позже было легче, чем осознавать, что совсем скоро уже.

Тут последовал новый удар, особенно сильный, как Эрике показалось. И последний.

— Хватит на этот раз, пожалуй, — сказал граф сразу следом за ним, и бросил розги обратно в ведро. А после, неожиданно, провел ладонью по следам порки, прямо вот там, в неприлично обнаженном непристойном месте. Погладил, отчего кожа болезненно покалывала в местах ударов, но все же это был не наказание, это была ласка, пусть и суровая.

Эрика закусила губу. Все же порка оказалась терпимой и даже почему-то приятной, о чем она пока не собиралась и думать. А вот это, что он ее ласкал пугало ужасно. У нее мороз по коже шел от испуга и сами собой сжимались соски, так ей было страшно.