Тихо январской ночью в деревне — только ветер за окном посвистывает, да снежок хрустит под ногами припозднившихся гуляк. Но это временное затишье. Завтра тринадцатое — ряженые отовсюду выползут и до ночи будут ходить, щедровать, да пьяные песни горланить.

Интересно, а кто там сегодня шляется? По такому-то морозу?

Вставать с кровати, идти к замёрзшему окну, распахивать внутреннюю створку и почти минуту дышать на покрытое ледяными узорами внешнее стекло, ужасно не хотелось. Поэтому, ещё немножко послушав уличные шорохи, Олеся вздохнула, перевернулась на другой бок и снова уткнулась в смартфон, возвращаясь к начатой книге.

Звуки за окном повторились, становясь явственнее и ближе — кто-то прошёлся перед двором и подёргал калитку, будоража сидящего в будке Мухтара. В окно стукнули — кажется, снежком — и Олеся всё-таки поднялась с постели, накинула на плечи одеяло и полезла на стоящую у окна табуретку. Открывать форточку.

Ну и кто там?

За двором, хлопая себя по бёдрам, извивались в разогревающей пляске две знакомые фигурки. Неужели Томка с Любкой? Опять?! Вот неугомонные! Что на этот раз придумали?

Увидев торчащую из форточки Олесю, один из силуэтов замедлил диковатый танец и засемафорил руками:

— Ли-са! Давай! Выползай из своей норы!

Не было печали! Олеся захлопнула окно, спрыгнула с табуретки и нерешительно помялась у шкафа. Идти? Забить? Гулять по заснеженной деревне при температуре минус двадцать она не жаждала, но игнорировать девчонок нехорошо: без них, десять дней в гостях у бабушки с дедушкой, стали бы самой тоскливой декадой в её жизни.

А, ладно!

Решившись, она скинула одеяло, стащила махровую пижаму и принялась одеваться. Натянула тёплые колготки, длинную вязаную юбку, пушистый голубой свитер и потопала в прихожую — за валенками, дублёнкой и шапкой. Завершив «туалет», скептически изучила себя в зеркале. Н-да... Если бы в таком прикиде, её увидели однокурсники... Точно оборжались бы!

Ну и плевать.

— Куда собралась? — спросила сидящая у телевизора бабушка — не отвлекаясь, впрочем, от экрана, — Поздно уже, ночь на дворе.

— «Мы с Тамарой» пришли, — пробурчала Олеся, последним штрихом завязывая шарф и показывая язык отражению, — гулять зовут.

— А, — бабушка усмехнулась и всё-таки повернулась, — И что на этот раз? Под окнами будете слушать?

— Понятия не имею. Меня даже не предупредили, — Олеся тяжко вздохнула и закатила глаза, своим видом извиняясь за чудачества подруг, — Но под окнами мы уже слушали. Пойду, ба. Буду через часик или два.

И, помахав бабуле пушистой варежкой, толкнула дверь и вышла во двор.

Девчонки по-прежнему отплясывали у калитки — весёлые и замёрзшие. В ночной полутьме, их яркие алые щёки и покрытые изморозью чёлки, светились не хуже сорокаваттной лампочки, горящей над крыльцом. Приглядевшись, Олеся увидела, что ресницы у них тоже белые.

— Ну ты даёшь! — прошипела Томка, очередной раз подпрыгивая на месте, — Я тебе когда ещё сообщение на вацап отправила? Копуша!

— Сама даёшь, — передразнила Олеся, — Балда Ивановна. Я тебе сколько раз говорила: у нас дом экранирован. Интернета нет. Позвонить не могла?

Смартфон, засунутый глубоко во внутренний карман, подтверждающе пискнул, докладывая о доставленном сообщении.

— А вот и оно. А что вы на этот раз придумали?

— В баню пойдём, — хихикнула, молчавшая до этого Любка, так старательно выдыхая пар, словно надеясь поднять окружающую температуру, — Жопы баннику подставлять!

— Чего?!

Олеся изумлённо вытаращилась на подруг. Она-то, наивная... Вообразила, что за пять дней минувших с Рождества, стала бывалой гадальщицей! Что они только не делали — гипнотизировали зеркало, пялясь втроём в освещённую свечами анфиладу зеркальных переходов… Лили воск, бросали через забор валенки, приставали к прохожим! Вчера подслушивали: тайком проникали во дворы с заднего хода, и, стараясь не привлекать внимания хозяев, «грели уши» под окнами. Якобы по случайным разговорам, можно предполагать о своём будущем... Она тогда ещё подумала: кошмар какой! А если поймают? Уверена была — большей жести и представить невозможно. Оказывается, ошибалась...

— Того! — многозначительно пропела Тома, понижая голос и косясь по сторонам лукавым взглядом, — Гадание такое. Рассказываю. Приходишь в баню, открываешь дверь, поворачиваешься спиной к проёму, задираешь подол — ну, или спускаешь штаны... И говоришь: «батюшка-банник, пожалуйста, не чуди, а о суженом мне расскажи». И ждёшь. Он должен потрогать твой зад. Если голой рукой прикоснётся, будет у тебя жених бедный. Лохматой — богатый. Шершавой — грубый.

— Офигеть… — Олеся ущипнула себя за руку, чтобы удостовериться что не спит, но через дублёнку эффект оказался так себе, — Том, спорим, твоя идея? Вот скажи: ты, случайно, головой не ударялась? Как ты себе это представляешь? Припрёмся сейчас к кому-нибудь в баню, стянем труселя… А там — мужики. Уж они нас и голыми, и лохматыми, и шершавыми потрогают…

— Ой, ну ты придумаешь! — Тамара пренебрежительно фыркнула, отмахиваясь от слов Олеси заиндевевшей варежкой, — Насчёт трусов там ничего не сказано!

— Ага. Но это потому что раньше их крестьяне не носили.

— Не дрейфь, Лиса! Во-первых, главное, как я поняла — почувствовать. Стаскивать трусы необязательно. Во-вторых — мы же не собираемся заниматься этим здесь! Тоже нашла дуру... Так и правда на кого-нибудь нарваться можно!

— А где же тогда?

— Да есть один дом... На краю деревни. Старой деревни. Раньше-то она больше была... Дом непростой: говорят, в нём нечисть водится. И банька там есть — её даже топят иногда. Летом. Сейчас там точно никого нет...

— И далеко идти?

— Километра два, не больше. Там лесопилка недалеко, но зимой она не работает. Ну что, пошли?

— В лес, ночью?!

— Всё-таки трусишь? Ну вот, — Томка всплеснула руками, обращаясь к Любе, которая молча следила за их разговором и всё поддавала парку, — А ты сказала… А она трусиха!

— Да ничего я не трусиха! Просто это глупо!

— Трусиха, трусиха. Как только услышала о нечистой силе, о доме в лесу... Сразу в штаны и наложила. Нет в тебе авантюризма, Лиса! Скучная ты!

— Ах, скучная! Пока на твои приколы велась, не скучная была! Один раз отказалась — на тебе. Давайте, давайте! Навесьте на меня ярлыков побольше!

— Тю. Да какие приколы-то? То мы баловались просто. Сегодня впервые что-то интересное наклюнулось...Чуть-чуть страшное, загадочное, мистическое...

Последние слова Тамара произнесла свистящим подвывающим шёпотом: широко распахивая и без того огромные глаза, растопыривая согнутые пальцы и мелкими шажками пододвигаясь к Олесе. Оказавшись рядом с ней нос к носу, она выдохнула в лицо, состроив умоляющую мордашку:

— Пошли, а? Эта, — Томка кивнула в сторону Любы, — без тебя не пойдёт. А мне одной страшно. Но так хочется! Скучно же! Чем ещё в этой деревне заняться? Хоть что-то вспомнить будет!

— Ага, — подтвердила Люба, выдыхая очередной клуб пара, — Не пойду.

Конечно, они пошли. Даже не пошли — побежали вприпрыжку. Мороз ощутимо щипался за щёки и быстрая ходьба хоть немного, но грела. Правда, к концу пути, порядком подмёрзшая Олеся ещё меньше чем вначале хотела оголять задницу. Но Тамара, в ответ на озвученные опасения — замёрзнуть в скрюченно-голожопом виде — только рукой махнула:

— Да ну тебя! Там же предбанник есть. Зайдём внутрь, закроем двери... А жопы будем совать в парную — туда, где печка стоит. Не бойся, не околеешь!

— Ну смотри...

К концу пути, занявшему по ощущениям Олеси никак не меньше часа, начался снегопад. Только благодаря Томкиному чутью и знанию местности, они не заблудились, а всё-таки вышли к маленькой покосившейся избушке, поблескивающей в темноте разбитыми стёклами.

Бревенчатая баня без окон отыскалась в глубине двора, среди прочих деревянных строений и сарайчиков. Как подруга узнала, что это именно она — не курятник или овин — оставалось только догадываться. Возможно, уже приходила сюда днём. А может, как приличная деревенская барышня, неплохо разбиралась в банях...