- Подожди, - ответил он, - я тоже думал так. Не хватает сведений - и все. Но оказалось, на радио теперь есть специальная передача. Разыскивают детей - бывших детей. По воспоминаниям. По мелким деталям. Я написал туда письмо. По радио рассказали про Сережу. Как он пел. Как звали его маму. На какой дороге это было. И примерно когда.

Огонек сигареты давно погас, но дедушка не замечал этого.

- И вот пришло письмо, - сказал он. - Может быть, это Сережин отец. И твой дедушка.

Я чуть не закричал. Меня душили слезы и досада. Такая досада на дедушку, на его глупое поведение.

- Зачем? - прошептал я. - Зачем ты это сделал? Зачем? Зачем? Зачем?

РЕШЕНИЕ

Он молчал долго. Он, наверное, не думал, что я так возмущусь. Потом вспыхнула спичка, и сигарета опять загорелась малиновым огоньком.

- Возьми себя в руки! - сказал дедушка твердым голосом. - И будь мужчиной!

Он помолчал. Потом произнес:

- Хочу верить, что ты поступил бы на моем месте точно так же. Иначе ты бы не был моим внуком.

На слове "моим" он сделал ударение.

Я успокоился. Дедушка говорил со мной на равных. А если с тобой говорят на равных, значит, нельзя пищать. Нельзя паниковать. Надо стоять вровень с человеком, который говорит с тобой серьезно.

Я повторил, только теперь другим тоном:

- Зачем ты это сделал? Объясни!

- Я убежден, что папа никогда - понимаешь, никогда! - не предпримет попытки искать родных. Родным он считает только меня, и я ему за это благодарен.

- Правильно! - шепнул я.

- Правильно с точки зрения Сережи. С твоей. Но я обязан сделать все! Использовать все возможности! Это долг моей совести! Последний долг!

- Что за полуночники! - раздался голос.

Мы вздрогнули и зажмурились от яркого света.

На пороге кухни стоял папа в одних трусах и с подозрением разглядывал нас.

- А накурили! - возмутился он.

- Ничего, ничего, - пробормотал смущенно дедушка, - ты иди, нам не спится, ведь мы же утром никуда не торопимся!

Папа помотал головой, попил воды, щелкнул выключателем и ушел, буркнув:

- Настоящие заговорщики, по ночам разговаривают.

Я усмехнулся. Действительно, заговорщики. Говорим о папе, а он даже и не подозревает.

Да и вообще! Дедушка шлет письма, ищет папиных родственников, а мы и не догадываемся. Не предполагаем, черствые люди, что с дедом творится, что с ним происходит.

Я прижался лбом к дедушкиной руке.

- Что же ты, старичок мой, - сказал я, - так себя мучаешь!

Он тихонько засмеялся:

- Эх, Антошка, Антошка! Как интересно тебя наблюдать. Какой ты забавный человечек!

- Я не человечек, - сказал я, - а человек! Я расту, ты сам говорил. И потом, почему вы, взрослые, всегда нас маленькими считаете. Если человек ростом небольшой, это же еще ничего не значит! Он такой же человек, как и взрослые! И все понять может! Разве не правда?

- Правда! - ответил дед. - Еще какая правда! Но что же делать мне?

- Ты спрашиваешь? - удивился я. - А сам давно решил.

- Решил! - твердо ответил дедушка и потушил сигарету.

ЧЕЛОВЕК В ВЫШИТОЙ РУБАШКЕ

Что он решил?

Весь день дедушка сам не свой. Бродит по комнате. Вытирает посуду на кухне. Одна чашка бьется.

- К счастью! - кричу я, но слышу в ответ лишь напряженное молчание. Вполне возможно, он даже не понял, что разбилась чашка. Подобрал осколки, высыпал в мусорное ведро, даже не заметив своих движений.

Вечером дедушка говорит, пряча глаза:

- Ко мне хотел бы приехать друг. На один день. Может, на два.

Папа читает газету, мама гладит белье, они заняты своими делами и совершенно не замечают, что творится с дедом.

- Пусть поживет у нас, - говорит папа.

- Вы это имели в виду? - спрашивает мама.

Дедушка кивает, нажимает на пальцы, хрустит ими. Смотрит в одну точку. Потом сильно хлопает себя по коленкам.

- Достаточно! - восклицает громко.

Мама и папа смотрят на него с удивлением. Дед быстро проходит по комнате. Останавливается. Покачивается с пятки на носок.

- Ольга! - говорит он энергично. - Дело! Дай какое-нибудь дело!

- Нет у меня дел, - отвечает мама.

Тогда дед подходит к ней, отнимает утюг, начинает гладить. Мама возмущается, просит не вмешиваться в ее дела, но он как будто не слышит.

- Подготовь фронт работ! - кричит он. - Давай, давай! Я заканчиваю гладить... Всяческое самосозерцание, между прочим, вредно! И вообще! Если человек принял решение - дальше надо только действовать! Ясно?

- Ты это кому? - удивляется отец.

- Сам себе! - отвечает дед и подмигивает мне. - И вот еще Антошке! К тебе это не относится.

Он изменился. Как только отнял у мамы утюг, все переменилось.

Он уже не ходил впустую по комнате, не курил подряд по нескольку сигарет. Действовал! Начал копать газон возле дома. За два дня перепахал, наверное, гектар, а когда за лопату брался я, прогонял прочь или умолял:

- Антон! Оставь мне работу! Прошу честью!

И подмигивал весело. Но я-то понимал его! Понимал это его натянутое веселье. Отправил телеграмму и ждет. А чтобы не думать, не мучиться - ищет отвлечения. Всякую работу.

Дни шли, я чувствовал, как растет напряжение во мне. А дед не сдавался. Копал землю. Обливаясь потом, поднимался напиться. Вечером отчитывал отца:

- Плохо поставлено озеленение. Хорошо, кедры кое-где оставили, но нужен подрост. Молодая зелень. Новый поселок, а даже травы, стыдно сказать, нет!

Папа с ним соглашался. Отвечал иронически:

- Хотели создать хозяйство по озеленению, но, я думаю, ни к чему. С твоей энергией ты один весь поселок превратишь в цветущий оазис.

- Что ж, - отвечал дед, неожиданно задумываясь, - если так будет продолжаться...

Но продолжалось недолго... Однажды, когда он копался во дворе, к нам позвонили. Я открыл дверь и сразу понял: тот.

Передо мной стоял высокий седой человек с черными бровями. На нем была красиво вышитая украинская рубашка, в руке он держал чемодан.

Он поставил чемодан на пол, молча пожал мне руку - рука у него была мягкая и потная. Я незаметно вытер свою руку о штаны, побежал к окну, позвал деда. Тот явился немедленно, остановился в прихожей, глубоко вздохнул.

- Ну что ж! - сказал он. - Проходите.

В общем, я не отходил от них ни на шаг. Гостя звали Савченко. Николай Михайлович. Свое имя он выговаривал интересно - Миколай. Я глядел на него и не мог представить ни на мгновение, ни на полмгновения даже, что он может быть дедом. Моим дедом. И отцом папы.